Примеры патриотизма и космополитизма. Патриотизм в разных социальных моделях

На вопрос, откуда он, Диоген сказал: “Я - гражданин мира”

Диоген Лаэртский “Жизнь Диогена-киника”

D романе Рабиндраната Тагора “Дом и мир” молодая жена Бимала, очарованная патриотической риторикой друга ее мужа Сандипа, становится горячей сторонницей движения “свадеши”, организовавшего бойкот иностранным товарам. Лозунг движения - “Банде Матарам”, “Привет тебе, Родина-Мать!” Бимала жалуется, что ее муж, космополит и крупный землевладелец-индуист Никиль равнодушно относится к этому делу:

И в то же время мой муж отнюдь не отказывался помогать делу свадеши и не выступал против него. Но он никак не мог принять “Банде Матарам”.

Я готов служить родине, - говорил он, - но тот, перед кем я могу преклоняться, в моих глазах стоит выше родины. Обожествляя свою страну, можно навлечь на нее страшные беды.

Американцы часто поддерживали принцип “Банде Матарам”, придавая своей американскости особое значение при обсуждении моральных и политических вопросов, и гордились особой американской идентичностью и особым американским гражданством, которые оказывали большое влияние на политическое действие. Я полагаю - вместе с Тагором и его героем Никилем, - что этот акцент на патриотической гордости морально опасен и, в конечном итоге, способен помешать достижению некоторых достойных целей, которым призван служить патриотизм, - например, цели национального единства и преданности достойным моральным идеалам справедливости и равенства. Этим целям, как будет показано мной, лучше может служить идеал, который, во всяком случае, больше соответствует нашему положению в современном мире, а именно - старый идеал космополита, человека, преданного прежде всего сообществу людей во всем мире.

Мое желание высказаться по этим проблемам отчасти обусловлено моим опытом работы над международными вопросами качества жизни в Институте развивающихся экономик, связанном с Организацией Объединенных Наций.

Оно также вызвано возобновлением призывов к нации и национальной гордости в недавних спорах об американском характере и американском образовании. В известной статье из New York Times от 13 февраля 1994 года философ Ричард Рорти призывает американцев, особенно американских левых, не отказываться от патриотизма как ценности и, по сути, признать определяющее значение “чувства национальной гордости” и “сознания общей национальной идентичности”. Рорти утверждает, что мы даже не можем по-настоящему критиковать себя, пока не “испытаем чувства гордости” за нашу американскую идентичность и не определим себя с точки зрения этой идентичности. Рорти, по-видимому, считает, что главной альтернативой политике, основанной на патриотизме и национальной идентичности, является то, что он называет “политикой различия”, основанной на внутренних противоречиях между этническими, расовыми, религиозными и другими подгруппами в Америке. Он исключает возможность более интернациональной основы для политических чувств и забот.

И это не единичный случай. В своей статье Рорти откликается на (и поддерживает) недавний призыв Шелдона Хакни к “национальному разговору” для обсуждения американской идентичности. С самого начала мне стало ясно, что этот проект - в том виде, в каком он задумывался изначально, - преследовал внутренние цели, ограниченные рамками нации, и не учитывал обязательства Америки перед остальным миром и ее связи с ним. Как и в статье Рорти, основное противоречие, обозначенное в проекте, было связано с политикой, основанной на этнических, расовых и религиозных различиях, и политикой, основанной на общей национальной идентичности. Общие черты, имеющиеся у нас как у рациональных и зависимых друг от друга людей, попросту не принимались во внимание.

Но можно задаться вопросом о том, так ли далека политика национализма от “политики различия”. “Дом и мир” (возможно, лучше известный по часто показываемому фильму Сатьяджита Рея с тем же названием) - это трагическая история падения разумного и принципиального космополитизма под натиском сил национализма и этноцентризма. Я полагаю, что Тагор был прав, считая, что в своей основе национализм и этноцентрический партикуляризм не чужды, а родственны друг другу, что поддержка националистических чувств, в конечном итоге, ведет к разрушению ценностей, которые сплачивают нацию, потому что она подменяет важные универсальные ценности справедливости и права красочным идолом. Сказав однажды, “я прежде всего индус и только потом уже гражданин мира”, сделав однажды этот морально сомнительный шаг самоопределения на основе морально неприемлемого признака, ничто не помешает сказать: “я прежде всего индуист и только потом уже индус”, “я прежде всего землевладелец, принадлежащий к высшей касте, и только потом уже индуист”. И герои Тагора быстро научились этому. И только космополитическая позиция землевладельца Никиля, такая скучная и унылая с точки зрения его молодой жены Бималы и его друга-горячего националиста Сандипа, способна преодолеть подобные противоречия, так как только эта позиция призывает нас прежде всего придерживаться добродетели. И именно это - быть добродетельными - я могу посоветовать всем людям. Об этом и я буду говорить.

Сторонники национализма в политике и образовании часто делают небольшую уступку космополитизму. Они могут утверждать, например, что, хотя нациям в целом следует опираться в системе образования и политическом обсуждении на общие национальные ценности, что приверженность основным правам человека должна быть составной частью всякой национальной системы образования и что такая приверженность в каком-то смысле будет способствовать сплочению многих наций. Это кажется справедливым замечанием относительно реальной действительности; и акцент на правах человека, конечно, необходим в мире, где нации постоянно вступают во взаимодействие на основе - будем надеяться - справедливости и взаимного уважения.

Но достаточно ли этого? Достаточно ли ученикам знать, что они прежде всего граждане Соединенных Штатов и что они должны уважать основные права человека граждан Индии, Боливии, Нигерии и Норвегии? Или же им следует, как считаю я, - помимо изучения истории и рассмотрения нынешнего положения своей нации - знать значительно больше, чем часто бывает сегодня, и об остальном мире, в котором они живут: об Индии и Боливии, Нигерии и Норвегии, об их истории, проблемах и сравнительных достижениях? Следует ли им знать только то, что граждане Индии обладают равными основными правами человека, или же они должны знать и о проблемах голода и загрязнения окружающей среды в Индии, а также о связи этих проблем с более крупными проблемами глобального голода и глобальной экологии? И что самое важное: следует ли их учить тому, что они прежде всего являются гражданами Соединенных Штатов, или же их следует учить тому, что они прежде всего граждане мира и что, хотя им самим довелось жить в Соединенных Штатах, они должны делить этот мир с гражданами других стран? Я вкратце изложу четыре довода в пользу второй концепции образования, которую я называю космополитической. Но сначала я сделаю историческое отступление, проследив истоки космополитизма, раскрывая по ходу некоторые превосходные идеи, лежавшие в основе этого образовательного проекта.

В ответ на вопрос, откуда он, древнегреческий философ Диоген-киник отвечал: “я - гражданин мира”. Под этим он, по-видимому, подразумевал то, что для него не имеет значения место его происхождения и членство в местной группе, столь важное для рядового грека; он настаивал на определении себя с точки зрения более универсальных стремлений и интересов. Продолжившие его дело стоики более полно раскрыли образ kosmou polites (гражданина мира), показав, что каждый из нас на самом деле живет в двух сообществах: в местном сообществе, где мы родились, и сообществе человеческих суждений и стремлений, которое “является по-настоящему великим и общим, где мы не мыкаемся из угла в угол, а отмеряем границы нашего народа солнцем” (Сенека, “О досуге”). И это сообщество по сути и есть источник наших моральных обязательств. В вопросе об основных моральных ценностях, вроде справедливости, необходимо, чтобы мы считали “всех людей своими земляками и согражданами” (Плутарх, “О судьбе и доблести Александра”). И все наши рассуждения должны касаться, прежде всего, общечеловеческих проблем в конкретных обстоятельствах, а не проблем, связанных с национальной идентичностью, то есть не имеющих отношения к остальным. Диоген знал, что призыв мыслить как гражданину мира был в каком-то смысле призывом покинуть комфорт патриотизма и простых чувств, взглянуть на наш собственный образ жизни с точки зрения справедливости и добродетельности. Место рождения всегда случайно; любой человек может родиться в любой нации. Признавая это, его последователи-стоики считали, что нам не следует позволять национальным, классовым, этическим или гендерным различиям становиться препятствиями между нами и другими людьми. Во всем видеть нужно общечеловеческое и, в первую очередь, уважать его основные качества - разум и нравственность.

Это не значило, что стоики выступали за отмену местных и национальных форм политической организации и создание всемирного государства. Идея была гораздо более радикальной: мы должны быть верны не просто форме правления, не временной власти, а моральному сообществу, образуемому всеми людьми. Идея гражданина мира, таким образом, служит прообразом и источником кантовской идеи “царства целей” и выполняет схожие задачи, вдохновляя и регулируя моральное и политическое поведение. В своих поступках всегда необходимо выказывать равное уважение к достоинству разума и морального выбора в каждом человеке. И эта же идея пронизывает роман Тагора, поскольку космополитический землевладелец пытается остановить волну национализма и фракционности, обращаясь к универсальным моральным нормам. Многие речи героя Никиля взяты из космополитических политических сочинений самого Тагора.

Стоики, утверждавшие, что воспитание хорошего гражданина - это воспитание гражданина мира, приводили для обоснования этого три довода. Прежде всего, они утверждали, что изучение человеческой сущности и ее проявлений во всем мире очень важно для самопознания: мы лучше понимаем себя, сравнивая свой образ жизни с образом жизни других разумных людей.

Кроме того, они, как и Тагор, считали, что нам лучше удастся решать свои проблемы, если мы будем рассматривать их в таком ключе. Ни одна тема не развита в стоицизме так глубоко, как вред, наносимый политической жизни группы фракционностью и местными привязанностями. Политическое обсуждение, утверждают они, постоянно срывается из-за фанатичных привязанностей к своей “цирковой труппе” или к нации. Только связав себя с мировым сообществом справедливости и разума, нам удастся избежать этих опасностей.

Наконец, они настаивали на необычайной ценности позиции kosmoupolites, так как она позволяет видеть в людях главное, что заслуживает уважения и признания, а именно - стремление к справедливости и добродетельности и способность мыслить. Этот аспект может быть не таким ярким, как местные или национальные традиции и идентичности, - и именно поэтому молодая жена в романе Тагора отвергает его ради националистического оратора Сан-дипа, которого она позднее начинает считать поверхностным, - но при этом, утверждают стоики, идея космополитизма прочна и глубока.

Стоики подчеркивают, что превращение в гражданина мира не означает отказа от местных идентификаций, которые зачастую способны серьезно обогащать жизни человека. Они не предлагают считать себя лишенными местных привязанностей; скорее, речь идет о том, что человек окружен рядом концентрических кругов. Первый включает самого человека; следующий - его ближайших родственников; еще один - дальних родственников, затем соседей или местную группу, земляков, соотечественников - и к этим группам легко можно добавить этнические, языковые, исторические, профессиональные, гендерные и сексуальные идентичности. И самый большой круг включает все человечество в целом. Наша задача как граждан мира состоит в том, чтобы “притянуть все эти круги к центру” (философ-стоик Гиерокл, I-II века н. э.), относясь ко всем людям к землякам и так далее. Иными словами, нам не следует пренебрегать нашими особыми привязанностями и идентификациями - этническими, ген-дерными или религиозными. Нам не нужно считать их поверхностными, так как они составляют часть нашей идентичности. Мы можем и должны уделять им особое внимание в образовании. Но нам нужно работать над тем, чтобы сделать всех людей частью нашего сообщества диалога и участия, вести наше политическое обсуждение в этой взаимосвязанной общности и проявлять особое внимание и уважение тому кругу, который включает в себя все человечество.

Это означает, с точки зрения образования, что ученик в Соединенных Штатах, например, может и дальше считать себя отчасти определяемым своей особой любовью - к своей семье, своему религиозному и / или этническому и / или расовому сообществу или сообществам и даже к своей стране. Но он также должен научиться видеть общечеловеческое во всем, с чем он сталкивается, не бояться черт, которые кажутся ему необычными, и стремиться принимать человечество со всеми его “странностями”. Он должен достаточно знать и о различиях, чтобы видеть общие цели, стремления и ценности, и об этих общих целях, чтобы понять, насколько по-разному проявляются они во многих культурах и историях. Стоики утверждают, что живое представление иного является основной задачей образования; а для этого, в свою очередь, необходимо хорошее знакомство с этим иным. Марк Аврелий дает себе следующий совет, который вполне можно назвать основой космополитического образования: “Приучи себя не быть невнимательным к тому, что говорит другой и вникни сколько можешь в душу говорящего” (VI.53). “И вообще”, - заключает он, - “многое надо узнать, прежде чем как-либо объявить, будто ты постиг чужое действие” (XI. 18).

Лучше всего, размышляя о мире, представлять его как единое тело, а множество людей как множество его суставов. Заменив всего одну букву в греческом слове “сустав” (melos) и превратив его слово “[разделенное] тело” (meros), Аврелий говорит: “Что в единенных телах суставы тела, то же по смыслу среди разделенных тел - разумные существа, устроенные для некоего единого сотрудничества. Осознание этого скажется у тебя больше, если почаще будешь говорить себе, что вот я - сустав в совокупности разумных существ. А если ты так говоришь, что ты просто в составе целого, то значит еще не любишь людей от всего сердца, и радость от благодеяния тобою еще не постигнута; и еще ты делаешь его просто как подобающее, а не так, как благодетельствующий самого себя” (VII. 13). Важно помнить, что, будучи императором, он дает себе этот совет в связи со своими каждодневными обязанностями, которые требуют от него понимания культур таких далеких и поначалу странных цивилизаций, как Парфия и Сарматия.

Я бы хотела, чтобы образование приняло эту космополитическую позицию стоиков. Конечно, возможны и злоупотребления, так как основная модель может быть использована для отрицания фундаментальной важности раздельного существования людей и основополагающих личных свобод. Стоики не всегда были достаточно внимательны к этим ценностям и их политическому значению; в этом смысле их мысль не всегда подходит для построения демократического обсуждения и образования. Но так как идея, прежде всего, напоминает нам о взаимосвязи между всеми людьми и сообществами, она имеет фундаментальное значение. Очевидно, что еще очень многое нужно сказать о возможном включении этих идей в программы обучения на многих уровнях. Но вместо того, чтобы заняться рассмотрением этой конкретной задачи, я вернусь к сегодняшнему дню и изложу четыре довода в пользу превращения мирового гражданства, а не демократического/национального гражданства, в основную цель образования.

1. Космополитическое образование позволяет нам лучше узнать самих себя.

Одним из самых серьезных препятствий на пути к рациональному обсуждению в политике является представление о том, что имеющиеся в данный момент у человека предпочтения и привычки нейтральны и естественны. Образование, которое считает национальные границы морально значимыми, слишком часто способствует закреплению этой иррациональности, придавая случайности истории обманчивую видимость морального веса и славы. Рассматривая себя самих сквозь призму другого, мы начинаем видеть, что в наших практиках является локальным и необязательным, а что - более широким и общим. Наша нация поражает своей неосведомленностью об остальном мире. На мой взгляд, это также означает, что она многого не знает и о себе самой.

Приведу только один пример: если мы хотим понять свою собственную историю и наши решения, связанные со структурой семьи и воспитанием детей, полезно оглянуться и посмотреть, какие формы семьи существуют в мире и какие стратегии воспитания детей используются ими. (А это сделать невозможно без изучения семьи и в нашей собственной, и в других традициях). Такое исследование может показать нам, например, что нуклеарная семья с двумя родителями, в которой мать в основном выполняет работу по дому, а отец - зарабатывает на пропитание, вовсе не является повсеместно распространенной формой воспитания детей в сегодняшнем мире. Расширенная семья, кластеры семей, деревни, женские объединения - все эти и многие другие группы в различных частях света отвечают за воспитание детей. В результате, могут возникнуть вопросы, например о том, насколько плохое обращение с детьми распространено в семьях, где в воспитании детей участвуют бабушки и дедушки и другие родственники, по сравнению с относительно обособленной западной формой нуклеарной семьи; какие структуры воспитания детей способны облегчить труд женщин и насколько хорошо они функционируют. Не приняв этого образовательного проекта, мы рискуем оказаться в ситуации, когда известные нам возможности станут казаться нам единственными и “нормальными” и “естественными” для всего человечества. То же можно сказать и о представлениях о гендере и сексуальности, о труде и его разделении, о формах собственности, об уходе за детьми и престарелыми.

2. Нам удастся добиться больших успехов в решении проблем, которые требуют международного сотрудничества.

Воздух не подчиняется национальным границам. Этот простой факт способен помочь детям понять, что, нравится нам это или нет, мы живем в мире, где судьбы наций тесно связаны в том, что касается основных благ и самого выживания. Загрязнение окружающей среды в странах “третьего мира”, пытающихся достичь нашего высокого уровня жизни, в некоторых случаях, сказывается на нашем воздухе. Независимо от того, какое решение по этим вопросам будет, в конечном итоге, принято, всякое разумное обсуждение проблем экологии, а также продовольствия и народонаселения, требует глобального планирования, глобального знания и представления об общем будущем.

Для ведения такого глобального диалога нам нужно не только знание географии и экологии других наций (кое-где уже сейчас нужен существенный пересмотр наших учебных программ), но и людей, с которыми мы будем говорить, чтобы в общении с ними мы могли выказать уважение к их традициям и убеждениям. Космополитическое образование способно создать необходимую для подобного обсуждения основу.

3. Мы признаем реальные моральные обязательства перед остальным миром,
которые в противном случае остались бы непризнанными.

Что же делать американцам, учитывая, что наш высокий уровень жизни сегодня, скорее всего, нельзя сделать всеобщим, по крайней мере при нынешних издержках, связанных с контролем над загрязнением окружающей среды, и текущей экономической ситуации в развивающихся странах, избежав при этом экологической катастрофы? Если принять кантианскую мораль всерьез, что, на мой взгляд, мы и должны сделать, нам нужно будет воспитать своих детей так, чтобы они выказывали беспокойство по этому поводу. В противном случае мы воспитаем нацию моральных лицемеров, которые будут говорить на общечеловеческом языке, а сам мир людей будет для них очень узким и ограниченным.

Может показаться, что этот пункт сам по себе предполагает универсализм, а не служит доводом в его пользу. Но здесь можно отметить, что ценности, которыми американцы могут гордиться по праву, в сущности, являются стоическим ценностями: уважение к человеческому достоинству и возможность для каждого человека стремиться к счастью. Если мы действительно считаем, что все люди созданы равными и наделены некими неотчуждаемыми правами, нам морально необходимо думать и том, как нам, в соответствии с этой идеей, следует относиться к остальному миру.

И вновь, это не означает, что человеку нельзя заниматься вещами, которые его особенно волнуют. От политики, касающейся, например, заботы о детях, будет мало прока, если каждый будет считать себя одинаково ответственным за всех вместо того, чтобы уделять особое внимание и проявлять заботу о своем непосредственном окружении. Такая забота о своем окружении вполне может быть оправдана с универсалистских позиций, и, на мой взгляд, это является ее самым убедительным оправданием. Например, мы не считаем, что наши дети, с точки зрения морали, важнее детей других людей, хотя почти все родители дают своим детям гораздо больше любви и заботы, чем детям других людей. Это полезно для детей вообще, и именно поэтому наша особая забота добродетельна, а не эгоистична. Образование может и должно отражать такую особую заботу, уделяя больше времени, например, в рамках какой-то нации, истории и политике этой нации. Но из этого следует, что нам не нужно ограничиваться в своих размышлениях только собой, что, совершая выбор в политических и экономических вопросах, нам следует серьезнее относиться к праву других людей на жизнь, свободу и стремление к счастью и стремиться к приобретению знаний, которые позволят нам с большим основанием рассуждать об этих правах. Я думаю, что такой образ мысли будет иметь масштабные экономические и политические последствия.

4. Мы будем последовательно и логично рассуждать о различиях, которые мы готовы защищать.

В красноречивых призывах Ричарда Рорти и Шелдона Хакни содержится нечто, что вызывает у меня серьезное беспокойство. Они кажутся вполне убедительными, настаивая на важности для демократического обсуждения неких ценностей, которые объединяют всех граждан. Но почему такие ценности, призывающие нас к единству, несмотря на этнические, классовые, гендерные и расовые различия, утрачивают весь свой жар, подступая к границам нации? Признавая, что морально произвольные границы, наподобие границ нации, оказывают глубокое и определяющее влияние на наше обсуждение, мы, как кажется, лишаем себя всякой принципиальной возможности убедить граждан в том, что они должны объединиться, несмотря на все имеющиеся преграды.

Ведь и здесь, и там находятся одинаковые группы. Почему мы должны считать китайцев своими соотечественниками, когда они живут в одном (Соединенные Штаты), а не в другом (Китай) месте? Что такого в этой национальной границе, которая по волшебству превращает людей, к которым наше образование относится невнимательно и безразлично, в тех, перед кем мы имеем обязательства взаимного уважения? Короче говоря, я убеждена, что своей неспособностью положить признание более широкого мира в основу нашего образования мы подрываем основы мультикультурного уважения внутри самой нации. Патриотизм Ричарда Рорти может быть способом сплочения всех американцев, но патриотизм очень близок к джингоизму, и, боюсь, я не вижу в рассуждениях Рорти предложений относительно того, как нам справиться с этой очевидной опасностью.

Кроме того, защита общих национальных ценностей и у Рорти, и у Хакни, как я понимаю, требует обращения к некоторым основным особенностям человеческой личности, которые явно выходят за пределы национальных границ. И если мы не сможем научить детей преодолевать такие границы в своем уме и воображении, мы молчаливо дадим им понять, что мы говорим им не то, что думаем. Мы говорим, что следует уважать человечество в целом, но на самом деле имеем в виду, что американцы заслуживают особого уважения. И я думаю, что американцы и так занимались этим слишком долго.

Нередко граждане мира оказываются в одиночестве. На самом деле, как сказал Диоген, это своего рода изгнание - из комфорта локальных истин, из теплого гнезда патриотизма, из всепоглощающей драмы гордости собой и “своими”. В сочинениях Марка Аврелия (а также в работах его американских последователей - Торо и Эмерсона) иногда ощущается безграничное одиночество, как если бы устранение привычек и местных границ лишало жизнь некой теплоты и безопасности. Когда человек начинает жизнь как ребенок, любящий своих родителей и доверяющий им, у него возникает соблазн реконструировать гражданство в соответствии с той же логикой, видя в идеализированном образе нации суррогатного родителя, который будет думать за него. Космополитизм не предлагает такого пристанища; он предлагает лишь разум и любовь к человечеству, которая иногда может казаться менее яркой, чем другие источники принадлежности.

В романе Тагора призыв к мировому гражданству оборачивается провалом, потому что патриотизм полон страстей и красок, а космополитизму трудно пленить воображение. И все же в самой своей неудаче, как показывает Тагор, космополитизм добивается успеха. Ведь в романе рассказывается история воспитания гражданина мира, поскольку трагическое повествование ведется от лица овдовевшей Бималы, которая понимает, хотя и слишком поздно, что мораль Никиля намного превосходила пустое жонглирование символами Сандипа, что то, что она считала страстью в Сандипе, было эгоцентрическим тщеславием и что внешняя бесстрастность Никиля на самом деле означала глубокую любовь к ней как к человеку. Если отправиться сегодня в Сантиникетан, город, расположенный в нескольких часах езды на поезде от Калькутты, город, в котором Тагор основал свой космополитический университет Вишвабхара-ти (что в переводе означает “весь мир”), ощущение трагедии появится снова. Ибо всемирный университет не приобрел ожидаемого влияния и признания внутри Индии, а идеалы космополитического сообщества Сантиникетан становится все труднее защищать под натиском воинственных сил этноцентрического партикуляризма и индуистко-фундаменталистского национализма. И все же само ослабление идеалов Тагора, которое теперь угрожает самому существованию светского и терпимого индийского государства, позволяет наблюдателю увидеть их ценность. Обожествление страны действительно может принести ей страшные беды. Недавняя реакция избирателей, не поддержавших индуистский национализм, дает некоторые основания для оптимизма. И признание ценности космополитических идеалов позволяет избежать трагического конца, наподобие того, что был описан Тагором.

И поскольку я уверена, что идеалы Тагора можно успешно осуществить в школах и университетах демократических государств во всем мире и использовать при выработке государственной политики, в заключение я приведу историю космополитизма со счастливым концом. Она была рассказана Диогеном Лаэртским и посвящена ухаживаниям и браку космополитических философов-киников Кратета и Гиппархи (одной из наиболее выдающихся философов-женщин), чтобы, возможно, показать, что отказ от символов статуса и нации иногда позволяет добиться успеха в любви. Отметим, что Гип-пархия происходила из хорошей семьи, придававшей, как и большинство греческих семей, особое значение социальному статусу и происхождению и с подозрением относившейся к космополитическому философу Кратету с его странными представлениями о мировом гражданстве и презрением к статусу и границам.

[Гиппархия] полюбила и речи Кратета, и его образ жизни, так что не обращала внимания ни на красоту, ни на богатство, ни на знатность своих женихов: Кратет был для нее все. Она даже грозила родителям наложить на себя руки, если ее за него не выдадут. Родители позвали самого Кратета, чтобы он отговорил их дочь, - он сделал все, что мог, но не убедил ее. Тогда он встал перед нею, сбросил с себя, что было на нем, и сказал: “Вот твой жених, вот его добро, решайся на это: не быть тебе со мною, если не станешь тем же, что и я”. Она сделала свой выбор: оделась так же, как он, и стала сопровождать мужа повсюду, ложиться с ним у всех на глазах и побираться по чужим застольям.

Однажды, явившись на пиру у Лисимаха, она сокрушила самого Феодора по прозвищу Безбожник с помощью вот какого софизма: если в чем-то нет дурного, когда это делает Феодор, то в этом нет дурного и когда это делает Гиппархия; когда Феодор колотит Феодора, в этом нет дурного, стало быть, когда Гиппархия колотит Феодора, в этом тоже нет дурного. Феодор не нашелся ничего возразить на это и только разодрал на ней плащ; но Гиппархия не показала ни смущения, ни женского стыда. (6.96-98)

Я не считаю, что брак Кратета и Гиппархии следует преподносить в качестве образца для подражания ученикам моих гипотетических космополитических школ (или Феодора-безбожника как их учителя логики). Но эта история показывает, что жизнь космополита, который ставит право выше страны, а универсальный разум выше символов национальной принадлежности, не обязательно скучна, уныла и лишена любви.

Космополитизм как идеология и образ мышления «старше» патриотизма. Первым космополитом историки склонны признавать Диогена Синопского – того самого, который один в бочке жил, умел обходиться самым малым и при этом чувствовал себя вполне счастливым. Однажды, на вопрос о том, откуда он родом, этот странный человек не без гордости объявил себя «гражданином мира». Впрочем, потом промчались века, прежде чем эта философия вновь дала о себе знать.

Сегодня космополитом быть модно. Пусть даже для этого и требуются определенные условия. Прежде всего, условие, при котором, как говорится, денег куры не клюют. Другое условие – стойкое стремление забыть о «малой родине», о месте, где ты когда-то родился и вырос. Так бывает нередко, что греха таить. Особенно по молодости. Молодость ведь связана с максимализмом, с амбициозностью, с самоутверждением любыми путями. И глухая провинциальная глубинка, конечно, не устраивает – подавай весь мир, который, кажется, можно перевернуть, изменить, переделать под себя. Когда молодость проходит – сам себя не узнаешь: сколько дров наломал, сколько было, совсем по Есенину, «изломанных и лживых жестов ».

Космополит склонен жить по нехитрому принципу: «где хорошо – там и родина». Причем слово это – «родина» — вполне можно писать и с маленькой буквы, ибо никто или почти никто сегодня не культивирует патриотизм с младенчества, не учит ему со школы. Еще бы – когда ты уже к тридцати годам добиваешься всего того, чего раньше добивались разве что к пенсии – материального благосостояния, устойчивой репутации, семейного счастья, — то, как дальше жить, уже непонятно. Остается только «прожигать» дни в развлечениях. Дом в Бостоне, дом в Москве, вилла, предположим, где-нибудь в Черногории – что еще желать? Жизнь удалась! Либо, наоборот, проиграна вчистую. Но это не нам решать – потомки рассудят…

Словом, космополитизм приобретает и, конечно, продолжит приобретать все большее число приверженцев. Это идеология «среднего класса», а в него входят те, кто добился многого исключительно сам, ни перед кем не прогибаясь и никому не кланяясь. Человек среднего класса дорожит тем, что имеет, и ни за что не хочет его терять. Именно по этой причине средний класс даже консервативнее, нежели пенсионеры.

Чем опасен космополитизм по большому счету? Прежде всего, утратой чувства патриотизма. Однако последнее понятие настолько оказалось «затаскано» и обесценено в последние годы, что есть смысл остановиться на нем подробнее.

Когда возник патриотизм – сказать сложно. Скорей всего, произошло это в ту пору, когда возникли национальные государства в Западной Европе, когда чувство принадлежности к конкретному этносу стало наполнять отдельного человека гордостью за свою державу. Это эпоха Нового времени, XVI-XVII вв.

Для русского человека это слово исполнено совершенно особого смысла. Ведь с незапамятных времен у нас не было принято «высовываться», указывать свое имя на том или ином изделии. Мастер рассуждал примерно так – не я это сделал, моими устами или моими руками руководил весь народ, нация. Вот и не знаем мы, и, похоже, не узнаем уже никогда имя автора «Слова о полку Игореве » — по той же самой причине. Фраза писателя о том, что «без меня – народ неполный» все-таки, стоит признать, плохо укладывается в наш национальный менталитет. Всё было с точностью до наоборот: личность была обязана жертвовать всем, вплоть до собственной жизни, во имя национального единства, безопасности, спасения. Как там еще у одного автора? «Единица – вздор, единица – ноль…»

В советские времена патриотизм насаждался во многом искусственно. Иначе как объяснить, что с наступлением перестройки, гласности и демократизации федерация «братских» народов вдруг затрещала по швам: Тбилиси, Карабах, Сумгаит, Прибалтика… Как раз не вдруг!.. Пока был жив Сталин, всё держалось на страхе и его личном авторитете. А стоило отпустить вожжи, ослабить повода, дать республикам право голоса – пиши пропало! Возникает ощущение, что «советский патриотизм» — один из многочисленных мифов эпохи. Пусть это и не вполне так.

Настоящим испытанием для патриотизма стали 90-е годы. Правление Ельцина для истинных патриотов своей страны обернулось настоящим кошмаром. И нельзя сказать, что это наследие «проклятого прошлого» успешно преодолено на сегодняшний день. Стоит только назваться «патриотом» — следи за реакцией! Среди определенных кругов либерал-демократов начинается самая настоящая истерика, сыплются обвинения в национализме и шовинизме, в умалении значимости других народов. Возможно, что и небеспочвенно. Ведь для слишком ретивого патриота народ заменяет икону. В своем народе патриот не желает замечать никаких изъянов, отстаивает идею национальной самобытности с пеной у рта.

В то же время патриоты, идущие до конца, становятся неудобны, мозолят глаза. Им могут подстроить автомобильную катастрофу, другой несчастный случай, напоить до бесчувствия и спровоцировать сердечный приступ с летальным исходом. Вариантов множество.

Правление Путина словно позволило патриотам обрести второе дыхание. Но что понимается под патриотизмом? Гордость за подвиги предков («я помню, я горжусь» или «спасибо деду за Победу») – не самый плохой вариант, хотя уже отдает изрядной пошлостью. Радость от спортивных побед? Пошлость вдвойне или втройне. Обычный подростковый поросячий «гон», когда всю ночь можно «колбаситься» и отмечать. А настоящий патриотизм, как и настоящая вера, — он внутри, он в чем-то даже интимный, не тот, который нужно демонстрировать напоказ «граду и миру».

Таким образом, каждая из идеологий имеет свои «за» и «против». У нас имеется возможность выбора. Космополитизм выбирает преимущественно молодежь, а к патриотизму приходят спустя годы, перебесившись и многое переоценив в себе и вокруг себя. И было бы странно, если иначе. Ничего не следует торопить или вызывать в душе искусственным образом. Если суждено – произойдет. Если нет – тебе не дано. Вот и всё.

Павел Николаевич Малофеев

К числу других политических ценностей гуманизма относятся такие общественные чувства и состояния, как патриотизм, национальная безопасность, космополитизм и международная безопас­ность. Эти ценности гуманизм склонен рассматривать в единстве и балансе, так, чтобы ни одна из них не доминировала над другими.

Патриотизм, т.е. любовь к родине, чувство особой близости к тому народу, которой является непосредственным лоном и сферой бытия личности, естественен и ценен, поскольку обогащает ее и облагораживает многие социальные поступки человека. Каждый порядочный и разумный человек хочет видеть свою страну процветающей, защищенной, прочной, безопасной.

Понятие национальной безопасности, строго говоря, дале­ко выходит за рамки политической ценности. Национальная безопас­ность подразумевает и политическую, экономическую, правовую, военную, экологическую, медицинскую, идеологическую, нравственную, научно-техническую, информационную и культурную. Нет необходимости доказывать, как существенны для каждого члена общест­ва достойный образ жизни, преуспевающая экономика, правовое государство, адекватные мировым стандартам военная доктрина, армия и вооружения, нормальная экология, здоровье народа, не загрязненность общественного сознания идеями расизма, фашизма и тоталитаризма, высокая культура и уро­вень общественных и межличностных нравов, благоприятные условия для развития гуманитарных, естественных, технических и всех других наук, расцвет искусства и иных видов человечного ценностного твор­чества.

Патриотизм и забота о национальной безопасности важны не только сами по себе как ценности гуманистического мировоззрения. Их важно как можно лучше осознавать и культивировать, поскольку они предохраняют нас от порой незаметного, но весьма опасного соскаль­зывания в сферы национализма, ксенофобии (недоверия ко всему чужому) и изоляционизма. Во всех этих социальных феноменах заключены семена ненависти, раздора, фанатизма и, в конечном счете, они вполне могут обернуться геноцидом, в том числе и собственного народа. Когда эти семена начинают давать дружные всходы в обще­ственном сознании и психологии, то это означает, что общество встало на рельсы, ведущие к национальной катастрофе.

Иногда говорят о «здо­ровом национализме» или необходимости «национальной идеи». Тут кроется большое заблуждение и риск. Можно говорить о здоровом патриотизме, а не национализме, который по сути своей –- своего рода эпидемия. Скорость и широта распространения этой эпидемии иногда вводит политиков в соблазн. Они используют «национальную идею» для мобилизации народных сил, быстрого решения той или иной социальной проблемы: политической консолидации и достижения видимого гражданского мира, решения экономических или других реальных проблем. Между тем, джинна национализма легко выпустить из бутыл­ки, но слишком трудно контролировать или обратно загнать в нее, не оказаться раздавленным и порабощенным им, особенно в многоэтнических и многоконфессиональных обществах.

Надежными противовесами национализму и балансирами пат­риотизма являются ценности космополитизма и международной без­опасности. В русской истории, особенно ее советского периода, космо­политизм (вопреки официальному лозунгу «пролетарии всех стран, соединяйтесь») находился под большим подозрением. Космополиту припи­сывалась нелюбовь к родине или даже ее предательство. Слово «космополит» было ругательным, «космополитов» преследовали и репрессировали.

Вплоть до начала реформ в России космополитизм рассматри­вался как «реакционная буржуазная идеология, проповедующая отказ от национальных традиций и культуры, патриотизма, отрицающая го­сударственный и национальный суверенитет, служащая целям государств, добивающихся мирового господства» (Советский энциклопе­дический словарь. М., 1985. С. 636).

Такая ложная и недоброжелательная трактовка космополитизма кажется не только недоразумением, но и загадкой, поскольку космополитические идеи и чувства глубоко укоре­нились в русской культуре и психологии россиянина, а официальная идеология СССР, марксизм-ленинизм, исповедовала интернационализм и рассматривала себя как выражение взглядов самой передовой части человечества.

Многие гении отечественной культуры: А. Пушкин, М. Ломо­носов, Ф. Достоевский, Вл. Соловьев, Л. Толстой и др., – умели гармо­нично сочетать чувство патриотизма с ощущением целостности и единства человеческого рода, причастности национального междуна­родному, мировому. Так, например, Достоевский считал русского че­ловека «всечеловеком», способным понять и полюбить любую другую национальную культуру.

По своему первоначальному историческому смыслу космополитизм (от греческого kosmopolites – космополит, гражданин мира) был стремлением расширить и обогатить сферу социаль­ного и духовного бытия человека. И это стремление, если оно не было лицемерным, не служило прикрытием целям империалистического господства и корысти, всегда было гуманистической ценностью. Само это понятие родилось в античной Греции вместе с первыми ростками идей гуманизма.

«Космополитизация» или, что, по сути, то же, глобализация социального бытия – неизбежный естественноисторический процесс. Он отражает позитивные потребности в укреплении экономических, культурных, научных и иных связей в мировом сообществе. Интеграционные и гло­бальные процессы не только демонстрируют научно-технические и куль­турные достижения человечества, но и дают личности много новых возможностей для самосовершенствования, реализации своей человечности. Разумеется, космополитизм существует в мире реальных междуна­родных планетарных противоречий, в том числе и в атмосфере соперничества стран за влияние и господство. Возможно, эта геополитическая борьба и является естественным выражением воли к жизни любого общественного организма, однако она не связана с идеей мирового гражданства, куда более существенной для человечества, и лишь обостряет нужду в гуманистической ценности космополитизма.

Социальными индикаторами космополи­тизма как вполне зрелого стремления личности к расширению социального и культурного пространства своего существования стали сегодня формирование глобального сознания, глобальной этики, глобальной экономики и глобального информационного пространства, глобальной политики, глобальных социальных движений, одним из которых является гражданский или светский (секулярный, т.е. нерелигиозный) гуманизм. Наше время – это формирование и деятельность гло­бальных социальных институтов, наиболее значительным из которых является Организация Объединенных Наций или глобальное информационное пространство, символом которого служит интернет.

Космополитическое сознание включает умение любить и уважать не только ближнего, но и дальнего, умение осознать, что ценностью является не только наше я, другая личность, семья и нация, но и человечество, которое поверхностному мышлению пред­стает как абстракция, а может и должна быть усмотрена как конкрет­ная реальность.

Этот процесс в чем-то аналогичен переходу нашего представ­ления о Земле, как планете, от теоретического и абстрактного к конкретно­му и эмпирическому. Раньше мы только знали, что Земля есть космическое тело, а теперь с помощью достижений космоплавания можем увидеть нашу прекрасную планету непосредственно. Нечто по­добное должно произойти и в осознании реальности мирового сообщества. Ка­жется, что ощутить его как нечто целостное и реальное едва ли возможно. Но отдельные признаки, приметы жизни человечества как целого уже являются зримыми. Мы можем различить их и в атмосфере Генераль­ных ассамблей ООН, и в телепрограммах мировых новостей, и в гло­бальных информационных и коммуникационных системах, и в дея­тельности международных гуманитарных или миротворческих миссий.

Укрепление и культивирование любви к реальностям дальним и общим – главный шаг к тому, что гуманизм назы­вает мировым гражданством. Стремиться к такому мировому гражданству должен каждый, и притом быть гражданином мира в полной мере – исключи­тельная честь и ответственность. Большинство величайших гуманис­тов: А. Эйнштейн, А. Швейцер, Л. Толстой, М. Ганди, Б. Рассел, А. Сахаров и другие, – были такими гражданами. Их подвиг состоял как в том, что они расширили границы гуманистического сознания и показали нам подлинные возможности человечности, так и в том, что они имели силы и мужество взять на себя ответственность за судьбы мира, за судьбу всего человечества. Они смогли возвыситься до такого зрелого уровня гуманности, на котором проблемы и заботы челове­чества становятся личными проблемами и заботами.

Космополитизм и международная безопасность находятся в та­ких же тесных отношениях между собой, как и патриотизм и нацио­нальная безопасность. Космополитизм – один из внутренних гумани­стических мотивов созидания системы международной безопасности, основанной на сумме национальных безопасностей. Это в свою очередь создает наиболее благоприятную среду для космополитизма как гуманистической ценности. Вместе с тем еще большее значение имеет связь между космополитизмом и меж­дународной безопасностью, с одной стороны, и патриотизмом и на­циональной безопасностью – с другой.

Идеальной является гармония и баланс этих ценностей как на уровне личного сознания, так и на уровне общественного мнения. Самое трудное здесь не выяснение приоритета ценностей: они здесь не конкурируют и не должны конкурировать между собой, а складываются и умножаются друг на друга.

Важно правильно оценить тот явный факт, что сам объективный ход истории, ее глобализа­ция ведет к доминированию глобальных, космополитических ценностей, тогда как удельный вес национальных, частных и локальных социальных ценно­стей имеет тенденцию к снижению. Оптимальным решением этой проблемы является не искусственный и окрашенный ксенофобией протекционизм в защите национальных ценно­стей, и тем более не использование объективных процессов космополитизации теми или иными странами для культурной, экономической и полити­ческой экспансии. Необходимы естественность и органич­ность процессов сочетания национального и глобального.

В мировом сообществе нет и не может быть монополистов. Вся­кая претензия на представительство глобальных интересов одним государством или группой отдельных государств – это ложь и извращение самого смыс­ла мирового сообщества, попытка подорвать его изнутри.

Так или иначе, несмотря на огромные различия в культурном, техно­логическом, социальном и политическом развитии стран и регионов, процесс гуманизации мирового сообщества очевиден. Так, например, системы коллективной глобальной безопасности, разрабатываемые под эгидой ООН, способствуют укреплению национальной безопасности каждой отдельной страны. Системы мирового экономического, политического и культурного со­трудничества укрепляют и обогащают национальные культуры и на­циональные экономики. Формирование международной антитеррористической коалиции также выражает потребность мирового сообщества в консолидации перед лицом мировых проявлений зла.

Вопросы к лекции

1. Почему национальные и планетарные ценности нужно рассматривать в единстве?
2. Каковы корни национальных ценностей и чувств?
3. Почему возник космополитизм и его ценности?
4. В чем ценность патриотизма?
5. Каков позитив космополитизма, почему возрастает его роль в жизни людей?
6. Необходимы ли современному мировому сообществу глобальные институты управления, безопасности и т.д.?

Вопросы для размышления

1. Почему националистов большинство, а космополитов меньшинство?
2. Существуют ли границы национальных и планетарных ценностей?
3. Каковы пути разрешения противоречий между глобализацией общества и человеческой жизни и традиционными ценностями национальной культуры и психологии?

История

Космополитизм зародился в Древней Греции, мысли о мировом гражданстве высказывал ещё Сократ, но впервые провозгласил себя «космополитом» Диоген . В то время космополитизм развивался в учении киников, сильным импульсом для этого послужила Пелопоннесская война, приведшая к отрицательному взгляду на требования ограниченного местного патриотизма из-за потери независимости и значимости отдельных полисов. В дальнейшем теоретическое обоснование развивали стоики, особенно в римскую эпоху, чему способствовал универсальный характер империи.

В средние века космополитизм имел религиозный характер и просматривался в стремлении католической церкви создать папскую теократию, но не развивался в теоретическом плане. Начиная с XVI века космополитизм носит преимущественно светский характер. В 1544 году Гийом Постель заново изобретает термин «космополитизм», вкладывая в него не небесный, а земной смысл, представляя себе мировое государство как наднациональное и внерелигиозное братство, основанное на свободном выборе каждого. Тем не менее, космополитизм находился ещё в стадии становления, развиваясь в тайных обществах алхимиков и герметистов.

Масонство стало первым крупным очагом распространения космополитизма благодаря развитой структуре братства и политическому влиянию . Становление мировоззрения совпало с ростом пацифистских настроений уставших от войн европейцев, это привело к тому, что некоторые деятели эпохи Просвещения, такие как Монтескье и Вольтер, стали видеть решение проблемы в объединении Европы в единую республику, в которой страны должны стать провинциями. На этом пути важную роль сыграли проекты «Вечного мира» Бентама и Канта, предлагающие создать в Европе постоянно действующий конгресс, главной целью которого было бы объединение держав в деле мира. В своих размышлениях Кант шёл дальше и видел в космополитизме венец истории, считая его естественным состоянием человека.

Возрождение космополитизма происходит в XX веке на волне сильных общественных потрясений, связанных с мировыми войнами и революциями. В самом начале столетия появляется в размышлениях марксистской интеллигенции как оппонент интернационализму, но признаётся в сравнении с ним безличным и неподходящим для социализма . Однако отмечают, что Владимир Ильич Ленин развивал идеи об уничтожении в далёкой перспективе, «после осуществления диктатуры пролетариата во всемирном масштабе», не только «раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближения наций, но и слияния их» . Подобная мысль развилась в Европе с движением безнационализма, который можно считать радикальной ветвью космополитизма, в 1921 году Эжен Ланти основывает Всемирную Вненациональную Ассоциацию (SAT), в задачу которой входит способствовать исчезновению всех наций как суверенных союзов и использование эсперанто как единого языка культуры. В 1931 году публикуется основной документ ассоциации - «Манифест Безнационализма».

После Второй мировой войны космополитизм в капиталистических странах выражается в ряде успешных проектов: 10 декабря 1948 года принимается «Всеобщая декларация прав человека», закрепившая в международном законодательстве естественные права каждого жителя Земли, а в 1954 году Гарри Дэвис основывает «Всемирное Правительство Граждан Мира» (World Service Authority), некоммерческую организацию, известную выдачей «Паспорта гражданина мира». Продолжает развиваться философская платформа в трудах Жака Дерриды и Эммануэля Левинаса.

Хотя философ идеологического коммунитаризма Майкл Уолцер рассматривал коммунистическую идеологию CCСР как «извращённый космополитизм», в это же время в СССР происходил и обратный процесс, известный как «борьба с космополитизмом» - идеологическая кампания, проводившаяся в 1948-1953 годах, направленная против части советской интеллигенции, рассматривавшейся в качестве носительницы скептических и прозападных тенденций. Кроме того, фактически, хотя это официально отрицалось, под космополитами обычно понимались представители еврейской национальности. Вследствие политической пропаганды появляется представление о якобы не имеющем отношения к космополитизму самих «родовитых» коммунистов «безродном космополите», человеке, для которого родина находится там, где «брошен лежак», а космополитизм в целом трактуется как стремление империализма к мировому господству.

В XXI веке космополитизм продолжает своё развитие на волне всеобщей глобализации. Часть либертарианцев и даже коммунитаристов в противостоянии нигилизму и индивидуализму рассматривает космополитизм как один из важнейших столпов свободы человека . Ярким сторонником космополитизма является Стив Харвиц . Также космополитизм нашёл своё место в работах немецкого социолога и политического философа Ульриха Бека, в частности в его книге «Космополитическое мировоззрение».

Часто космополитизм подвергается критике со стороны сторонников патриотизма, как отсутствие патриотизма или привязанности к своему народу и отечеству, теряющему всякий интерес с точки зрения универсальных идей.

Высказывалось также и другое мнение, известным выразителем которого был Лев Николаевич Толстой. В соответствии с этой концепцией патриотизм - пережиток варварских времен, зло, неизбежно ведущее к агрессии и вражде:

«ослепление, в котором в наше время находятся народы, восхваляющие патриотизм, воспитывающие свои молодые поколения в суеверии патриотизма и, между тем, не желающие неизбежных последствий патриотизма-войны, дошло, как мне кажется, до той последней степени, при которой достаточно самого простого, просящегося на язык каждого непредубежденного человека, рассуждения, для того, чтобы люди увидали то вопиющее противоречие, в котором они находятся»

«Мне несколько раз уже приходилось писать о патриотизме, о полной несовместимости его с учением не только Христа, в его идеальном смысле, но и с самыми низшими требованиями нравственности христианского общества, и всякий раз на мои доводы мне отвечали или молчанием, или высокомерным указанием на то, что высказываемые мною мысли суть утопические выражения мистицизма, анархизма и космополитизма. Часто мысли мои повторялись в сжатой форме, и вместо возражений против них прибавлялось только то, что это не что иное, как космополитизм, как будто это слово «космополитизм» бесповоротно опровергало все мои доводы »

Таким образом, космополитизм призывает к отказу от патриотических чувств в отношении страны, но заменяет их аналогичными по отношению к миру, планете Земля. «Единство человеческого рода» - вот главная его идея.

Космополитизм и патриотизм

Крайний космополитизм призывает к отказу от патриотических чувств, в отношении страны, но заменяет их аналогичными по отношению к миру, планете Земля. «Единство человеческого рода» - вот главная его идея. Весьма часто космополитизм берется лишь в отрицательном смысле, как простое отсутствие патриотизма или привязанности к своему народу и отечеству, как будто теряющему всякий интерес с точки зрения универсальных идей. Но такое понимание часто рассматривается как неправильное. Некоторые считают, что мысль о целом не упраздняет реального значения частей, и как любовь к отечеству не противоречит непременно привязанности к более тесным социальным группам, например, к своей семье, так и преданность всечеловеческим интересам не исключает патриотизма. По их мнению, вопрос лишь в окончательном или высшем мериле для оценки того или другого нравственного интереса; и решительное преимущество должно здесь, по их мнению, принадлежать благу целого человечества, будто бы включающему в себя и благо каждой части.

По мнению космополитов, современное общество вступило в процесс формирования единой планетарной цивилизации, в которой отдельные страны и народы теряют статус автономных самодостаточных единиц. Космополиты не ассоциируют понятие «Родина» с политическим режимом или общественным строем, ставят права и интересы личности выше прав и интересов государства, считают, что государство было в своё время создано для защиты прав своих граждан и должно отстаивать их интересы, а не граждане должны жертвовать чем-то ради неведомых им интересов государства.

Бранное выражение «безродный космополит» появившееся в конце 1940-х годов в советском партийном и пропагандистском лексиконе и применявшееся к интеллигентам, сочтённым представителями антипатриотических влияний (отнюдь не только к евреям). Его автор - А. А. Жданов, советский государственный и партийный деятель, член Политбюро (один из инициаторов преследования А. Ахматовой и М. Зощенко). В январе 1948, выступая на совещании деятелей советской музыки в ЦК КПСС, он говорил:

«Интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину означает… потерять своё лицо, стать безродным космополитом.»

Год спустя в газете «Правда» появилась редакционная статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», отредактированная лично И. Сталиным. В ней говорилось:

«Эти критики утратили свою ответственность перед народом; являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма; они мешают развитию советской литературы, тормозят её движение вперёд. Им чуждо чувство национальной советской гордости.»

В статье космополитизм подразделялся на «ура-космополитизм», «оголтелый космополитизм» и «безродный космополитизм», но, в дальнейшем, в официальной советской пропаганде прижился лишь последний термин. В СССР кампания борьбы с антипатриотизмом стала очевидной 28 марта 1947 года, когда при министерствах и ведомствах были учреждены «суды чести», долженствующие, согласно их уставу, «повести непримиримую борьбу с низкопоклонством и раболепием перед западной культурой, ликвидировать недооценку значения деятелей русской науки и культуры в развитии мировой цивилизации». В дальнейшем термин «антипатриотизм» был заменён на термин «космополитизм ».

Патриотизм наверняка не является генетическим чувством, а имеет свои экономические и культурные корни. Если говорить о моральной стороне патриотизма, то она очень противоречива. Патриотизм во многих случаях вовсе не является благородной и/или этичной моделью.

Патриотизм в разных социальных моделях

Наверное первым проявлением патриотизма можно считать патриотизмом верность своему племени и его вождю в первобытном обществе . Вполне прагматическое чувство, если в округе остался последний детеныш мамонта, до лета далеко и выживет только одно племя из четырех. А именно то, которое, всецело подчиняясь вождю, организованно перебьет активных конкурентов и оттеснит пассивных. И завалит и съест мамонтенка, станцевав перед этим коллективный ритуальный танец, не обращая внимания на голодные и завистливые взгляды членов других племен, спрятавшихся в лесу.

Патриотически настроенное племя выживет, а племя, неосознавшее себя как единую и самоценную общность, не сумевшее выделить из своего числа лидера и подчиниться ему, умрет с голода. В этой ситуации партиотизм есть ничто иное, как групповой эгоизм.

В рабовладельческом обществе , патриот, заботясь о процветании и прогрессе своей страны, идет в другую страну, захватывает там людей и приводит на родину - в качестве рабов. В этом случае патриотизм тоже является этически спорным чувством.

Патриотизм при феодализме - это верность вассала своему сюзерену. Король/царь/шах использует всех своих подданных как своих рабов (с некоторой внутренней иерархией и ограничениями). Патриот дает монарху клятву верности и, не щадя живота своего, помогает подавлять и обирать своих соотечественников и завоевывать соседние территории с дополнительными ресурсами, включая людские.

За это он получает дополнительные блага. Чувство патриотизма помогает ему оправдать свою жестокость и подавить в себе другие чувства, более похвальные с точки зрения нынешней морали, такие как человеколюбие, например.

При капитализме концепция патриотизма позволяет не мучиться совестью, организуя неэквивалентный товарообмен с другими странами. Или даже участвуя в войне за чужие природные ресурсы.

С другой стороны, патриотизм при капитализме способствует развитию страны. Состоятельный и свободный гражданин может построить себе прекрасный дом, и вымостить дорожку перед ним. Но чтобы жизнь была удобной требуется также обустроить все дороги в городе и округе.

Купить себе город может далеко не каждый. Проще порадеть об общем экономическом росте страны, так, чтобы приятно и удобно было находиться не только в своем доме, но и за его пределами.

Кроме того, возникает вопрос личной безопасности. Бедность порождает зависть и преступность. Поэтому выгодно сделать так, чтобы народное благосостояние было достаточным. Причем речь идет именно о своем народе, а не о чужом.

Фундаментальный коммунизм\социализм отвергал идею патриотизма, как буржуазную и реакционную. В.И. Ленин обрушивался на него всей силой своей харизмы прямо во время мировой войны, говоря, что каждый рабочий должен желать поражения своей стране. Идея состояла в создании глобального коммунистического общества.

При этом более существенной была классификация людей по признаку принадлежности к классу, а не к стране. Поэтому международная классовая солидарность должна была заменить любовь к Родине. Однако, выяснилось, что без патриотизма трудно мобилизовать народ не ведение тотальной оборонительной войны. И патриотизм вернули, причем в утрированных, циклопических масштабах.