«Я никогда не был героем.

Любовь Николаевна Лебедева. Доцент, кандидат биологических наук, стаж работы в сельхозинституте – около тридцати лет. В НСХИ трудовую биографию начала в 1953 году на кафедре зоологии и защиты растений зоотехнического факультета, продолжила на агрофаке в составе кафедры плодоводства и семеноводства. В 1962 году, когда был сформирован факультет защиты растений, стала его первым преподавателем по фитопатологическим дисциплинам.

Мне довелось в студенчестве слушать лекции Любови Николаевны. Заснуть она не давала! Читала живо, интересно, звучным голосом и без конспектов. Чувствовалось, что предмет знает хорошо. Поражала её память. Любовь Николаевна была инициатором литературных вечеров на факультете и могла в течение 2-3 часов читать наизусть(!) стихи любимых поэтов, перемежая поэтический текст сведениями биографического характера. Ни один из самодеятельных концертов также не обходился без её участия. Выдумщица, острая на язык, энергичная…

Люба Лебедева, девчонка из Калужской области, нахватав двоек по математике, не стала сдавать выпускные экзамены за десятилетку в Сильковичах, а отправилась в Москву к тётке, решив, что сумеет и без аттестата куда-нибудь поступить.

В столице её не ждали. Тайной мечте выучиться на артистку осуществиться было не суждено. Люба быстро поняла, что без документа об окончании школы на учёбу не возьмут. Да и в артистки она вряд ли годится…

В Москве в конце тридцатых годов строили метрополитен. Всех деревенских брали на работу. Любу определили в маркшейдерскую группу шахты № 17. Таскала тяжёлый ящик с теодолитом, лазила по забоям, помогая вести проходку для будущей станции «Новокузнецкая». Работа показалась Любе малоинтересной и быстро наскучила. Отработав до отпуска лебёдчицей, она стала подыскивать другое место. От управления Метростроя её перевели в лабораторию отбирать пробы воздуха на загазованность.

По вечерам ходила на подготовительные курсы, но математику так и не одолела. Первые попытки обучиться какому-нибудь ремеслу также оказались неудачными. На курсах стенографии осилила шестьдесят слов в минуту, но дальше дело не пошло: то забывался конец фразы, то середина…

На курсах машинописи было не легче: клавиатуру она знала, могла печатать с закрытыми глазами, но короткие пальцы не доставали до нужных букв. Педагог через месяц с раздражением заявила, что с её руками только лопату держать.

В 1940 году Люба, далёкая от идейных соображений, оказалась в рядах комсомольцев Метростроя: за вступление в члены ВЛКСМ ей обещали дать место в общежитии.

Двухэтажный деревянный барак в районе Измайлово был заселён плотно. В комнате, где жила Лебедева, стояло тринадцать кроватей. Деревенские девчонки жили дружно, не ссорились, мечтали когда-нибудь поселиться в семейном общежитии, где у каждой семьи была отдельная тумбочка, столик, кровать, а от соседских глаз отделяла повешенная простыня…

В сорок первом началась война. С августа Москву стали бомбить. Немцы с самолётов бросали зажигательные бомбы, которые при падении на крышу взрывались, вызывая пожары. Иногда бомбы загорались уже в воздухе. Молодёжь постоянно дежурила на чердаках домов. Зажигалки сбрасывали вниз специальными клещами, лопатами, подсобными средствами и тушили в песке.

К регулярным бомбёжкам они быстро привыкли. В бомбоубежище Люба спускалась только дважды, поскольку спать там было невозможно: тонкое одеяло, принесённое из общежития, не спасало от сырости и холода. Девчонки решили: пусть их убивают в кроватях, но замерзать в убежищах или землянках при минус двадцати они не станут.

В комнате с девчатами жила женщина лет сорока. Она очень боялась бомбёжек и во время воздушных налётов пряталась под кроватью. Поскольку телосложением бог её не обидел, постольку «спрятанной» оказывалась только голова, всё остальное оставалось снаружи…

Во дворах для укрытия горожане рыли множество противотанковых рвов и ям. В одну из них, недалеко от общежития, прямиком попала бомба… Немцы часто сбрасывали над городом листовки. Текст одной из них Любовь Николаевна помнит до сих пор:

Московские дамочки,
Не прячьтесь в ямочки!
Поедут наши таночки –
Зароют ваши ямочки!

На некоторых листовках был изображён сын Сталина в компании с немецким офицером. Москвичей обязывали собирать листовки и сдавать. Следили за этим строго.

В 1941 году в общежитие Метростроя часто приходили люди и агитировали молодёжь, в первую очередь комсомольцев, помогать армии. Люба с подругами, как и большинство мобилизованных москвичей, осваивала работу дружинницы: разбирала кирпичные завалы, училась вытаскивать раненых, переносить их на носилках и грузить в машину.

Немцы подошли совсем близко к Москве, поэтому ожидали, что в городе будет много разрушенных зданий, из-под которых придётся извлекать людей…

В Москву стали поступать первые раненые. Лебедева, закончив школу медсестёр и сдав все предметы на пятёрки, была распределена на практику в больницу «Медсантруд».

Однажды во время врачебного обхода она находилась в палате. Один из раненых, штурман, лежал на животе: его поясница, нижняя часть туловища, ягодица были синюшными от начинающейся гангрены. Чтобы предотвратить заражение крови, врач скальпелем стал резать пораженное место. Люба, панически боявшаяся и боли, и крови, заорала благим матом и схватила хирурга за руку. Тот обернулся и, увидев, что вопит от страха новоиспечённая сандружинница, распорядился, чтобы эту дуру сейчас же выгнали.

На этом медицинская практика закончилась. Любовь Николаевна, вспоминая, смеётся, как рожала дочь Юльку уже после войны. Всех папаш, топтавшихся под окнами роддома, как ветром сдуло, когда у неё начались схватки. На следующий день мужчины дружно интересовались у медперсонала, родила ли та женщина, которая так ужасно кричала...

В январе 1942 года, когда немцев отогнали от Москвы, по рязанской дороге двинулась огромная масса людей, покидавших столицу. Уезжали в Сибирь, Среднюю Азию…

В это же время на одном из комсомольских собраний метростроевским девчатам предложили пойти служить в армию. Любовь Николаевна вспоминает, что не все коренные москвички, работавшие с ними, откликнулись на призыв. Некоторые накрашенные девицы сообщали, что у них дома лежат больные родственники, и быстро исчезали из поля зрения агитирующих. Впрочем, их не спешили записывать: понимали, что такие не станут таскать тяжёлые носилки или копать противотанковые рвы. Деревенские были патриотичнее.

В 1942 году на праздничном концерте в честь 8 Марта выступил раненый генерал и попросил девушек помочь фронту. После его выступления девчата сразу записались на службу. Любу определили в зенитную артиллерию Московского фронта.

Неискушённых в ратном деле девушек из Вологодской, Тверской, Московской и других близлежащих областей в ускоренном порядке стали обучать премудростям разведки воздушных целей. Учили различать самолёты свои и противника по гулу моторов, по следу, который они оставляют, скорости движения, фюзеляжу, крыльям, другим признакам.

Люба научилась пользоваться дальномером, определять цель, азимут, координаты. После обучения девушки приняли присягу и их перевели в зенитный полк № 1201 на Киевском шоссе по Нарофоминской ветке.

Свои воинские заслуги Любовь Николаевна оценивает скромно. Несомненно, польза от службы девушек-зенитчиц была огромной, но, по её мнению, состояла в том, что они просто заменили мужчин там, где было можно: молодых солдат сразу отправили на передовую, оставив у артиллерийских орудий только тех, кто по возрасту или состоянию здоровья был не годен для пехоты или танковых войск.

Служба давалась непросто. Командиры спуску никому не давали, скидку на пол и возраст не делали. На посту зенитчицы в течение четырёх часов летом и двух – зимой были обязаны стоять на открытом месте и безотрывно следить за всем происходящим в небе.

Если самолёт был далеко, то определяли только направление движения и сообщали следующей батарее, что в их сторону движется неопознанная цель. Если цель опознавали, определяли её местонахождение и стреляли в основном заградительным огнём, заставляя бомбардировщики противника поворачивать назад. Некоторые из них сбрасывали смертоносный груз, не долетев до столицы.

Случалось, кто-то из девушек не опознавал свой самолёт. За это стыдили перед всем полком, и провинившаяся получала наряд вне очереди.

Лебедева тонкости зенитного дела освоила хорошо и БУЗУ (Боевой устав зенитной артиллерии) знала назубок. Но и ей попадало. Например, за пререкания с сержантом или за самовольные отлучки.

Деревня от расположения зенитного полка находилась всего в пятистах метрах. Зенитчицы, захватив трёхсотграммовую пайку, бегали иногда к местным жителям менять хлеб на молоко или деньги, если в ларёк привозили заколки для волос, зеркальца…

За недисциплинированность заставляли рыть противотанковые рвы длиной полтора метра, глубиной метр двадцать или носить из-под горки воду (двести вёдер!) в баню. Такие воспитательные меры действовали безотказно.

Утром 9 мая 1945 года зенитному артиллерийскому полку № 1201 объявили о победе. Девчата плакали от радости. В тот же день начали трясти свои вещмешки, собираться в дорогу. Но им объявили, что отпускать будут постепенно, не всех сразу. До Лебедевой очередь дошла только в августе.

Любина тётка в сорок втором с семьёй эвакуировалась на Урал, мать с двоюродными сёстрами остались в Сильковичах, «под немцами». В пяти километрах от деревни в то время находился военный аэродром, и немцы, высадив на него десант, заняли Сильковичи ночью. Никто не ожидал такого быстрого продвижения. Любина мать рассказывала позже, что если б они знали, то запрягли бы корову и уехали за семь километров от дома: там фашистов не было, так как наступление шло клином. Сильковичи сожгли.

Мама и сёстры некоторое время прятались в уцелевшем каменном здании МТС, потом немцы погнали их в сторону Белоруссии. К счастью, бросили по дороге. Уцелевшие от расправы сельчане жили в землянках, завшивели и наголодались. Потом пешком с детьми шли до Вязьмы. Смоленскую и Калужскую области в то время уже освободили.

Всем, у кого сожгли дома, по заявлению обещали дать дотацию, но так ничего и не дали. Оставшиеся без крова люди устраивались, как могли. Хорошо, что беженцев местные жители всегда принимали и помогали им.

В 1944 году Любина мать приехала в Ташкент к брату, известному в Узбекистане ветеринарному врачу, выхлопотавшему ей прописку, что сделать было непросто: город был наводнён эвакуированными. Особенно много было польских евреев, бежавших от фашистов. После демобилизации Люба отправилась к матери в Ташкент.

Осенью 1945 года Лебедеву как участницу войны взяли на подготовительные курсы в Среднеазиатский госуниверситет, хотя приём документов к тому времени был уже закончен. Учиться после большого перерыва было трудно. Чтобы получить аттестат о среднем образовании, пришлось заново штудировать математику. Любовь Николаевна говорит, что до сих пор помнит бином Ньютона. Три исписанных листа она выучила наизусть, как стихотворение.

Ей предлагали пойти на медицинский факультет. Но она, помня о неудавшейся практике, отказалась. Хотела стать историком, но побоялась своей невыдержанности. Истфак САГУ готовил в то время исключительно политработников, поэтому за каждое опрометчивое слово можно было «полететь». Она выбрала биологический факультет.

Зенитчица Лебедева отслужила на Московском фронте долгие три года и семь месяцев. За ратный труд получила орден Отечественной войны ІІ степени и медаль «За победу над Германией».

Героем себя не считает. Говорит, что раненых не видела, «ура» не кричала и в атаку не ходила.

Да в этом ли дело? Великую Отечественную войну выиграли не вожди, не генералы, не горстка отчаянных героев, а многомиллионная армия рядовых тружеников фронта и тыла, безоговорочно вставших на защиту Родины.

Младший сержант Лебедева имеет полное право сказать: «Солдаты мы. И в этом наша слава…».

Виктор Пелевин, 1962 года рождения, является автором нашумевших повестей и романов, таких как «Омон Ра» , «Жизнь насекомых» , «Чапаев и пустота» . Его последняя вещь, «Generation П» , в прошлом году разошлась тиражом более 200 000 экземпляров. Среди нынешнего поколения пост-советских читателей именно он, будучи серьезным писателем, вызывает как наибольший интерес, так и ожесточенную критику.

Observer: В Росси Ваша последняя вещь называется «Generation П» . Что это означает?

Виктор Пелевин: Существуют различные толкования. Во-первых, это связано с термином «Поколение Х». Во-вторых, это связано с тем русским словом, что используется в конце книги. Это русское ругательство «пиздец», очень грубое. Так что название книги означает еще «поколение пиздеца», т.е. то поколение, которое сталкивается с катастрофой. А теперь еще некоторые наши газеты решили, что это «поколение Путина». Так что можете толковать, как хотите.

О: В России Вы популярны, как звезда киноэкрана.

ВП: Как звезда экрана, фильмы с участием которой никто не видел. Я из всех сил стараюсь избегать общественного внимания.

О: На чем основывается Ваша популярность?

ВП: Я и сам не знаю, просто людям нравятся мои книги. Я же нигде особо не мелькаю, не засвечиваюсь на телевидении, не даю интервью направо и налево. Серьезно, не знаю, я просто стараюсь писать интересные книги.

О: А когда Вы начали писать?

ВП: Когда мне уже было сильно за двадцать. Сперва я ведь учился совсем другому.

ВП: Готовился стать инженером-электронщиком.

О: Вы всегда хотели стать писателем?

ВП: В советское время быть просто писателем означало быть подлецом. Вот Солженицын, тот действительно боролся с системой, а я бы так никогда не смог, я никогда не был героем. Так что, если бы Советский Союз не развалился, то я бы и не начал писать. А если бы что-то и написал, то публиковать бы не стал.

О: Ваш стремительный взлет как писателя совпал с развалом Советского Союза. Создается впечатление, что вы эксплуатируете эту тему.

ВП: В общем, Вы правы, но меня интересует не столько Советский Союз, сколько пост-советская Россия. Пишущих про советское прошлое и так хватает, и это легко понять. Тем людям, кто всю жизнь прожил при Советской власти, больше и вспомнить-то нечего.

О: Кто из старых русских писателей на Вас повлиял?

ВП: Да много кто, думаю, что почти все, чьи книги я прочитал. Например, когда мне было семь или восемь лет, я начал читать юмористические рассказы Чехова. Вы ведь знаете, он начинал как писатель-юморист, пишущий рассказы для московских и петербургских журналов.

О: А Вы верите в предназначение творчества?

ВП: Нет. Я думаю, что если ты настоящий писатель, то о таких вещах просто не задумываешься. Вот когда не хватает творческой способности, тогда и начинаются рассуждения о высоких материях, но только это уже не поможет. Чем больше рассуждаешь, тем хуже ты, как писатель. Я не любитель литературных теорий.

О: Вы ведь еще известны как буддист?

ВП: Я всего лишь ученик, занимающийся практикой. Довольно часто я езжу в буддистские монастыри, последний раз прошлой зимой, в Южную Корею, на три месяца. Это был лучший способ встретить наступление нового века. Все это время нас кормили только рисом с морскими водорослями, а по случаю Нового Года выдали ломтик пиццы и стакан Кока-Колы.

О: Ваше отношение к современной российской литературной сцене?

ВП: Я не отношу себя к литературной сцене, потому что она не имеет отношения к литературе, а имеет отношение только к литературной жизни. Нет ничего хуже для писателя, как участвовать в этой так называемой литературной жизни, потому что она производит только так называемую литературу, к настоящей отношения не имеющую. Если ты хочешь писать хорошие книги, от всего этого надо держаться подальше. Так что я никогда не имею дела с литературными кругами и не трачу время на болтовню с другими писателями.

О: Над чем Вы сейчас работаете?

ВП: Пишу рассказы и обдумываю свою новую вещь.

О: А Ваше отношение к новому российскому президенту

ВП: Новый российский президент? Самое смешное, что я узнал о нем только спустя два месяца после выборов, так как был в Корее, а там не было никакой связи с миром. В монастыре даже запрещено разговаривать, можно только писать записки. Так что я о нем ничего не знал, да и сейчас он не сильно меня занимает. На самом деле, я вам скажу, его избрали по двум причинам. Во-первых, для среднего российского избирателя он являлся новой фигурой. Хотя он и возглавлял КГБ, но особо не светился в масс-медиа, все время держался в тени. А если ты живешь в России, то через какое-то время понимаешь, что все известные политики есть не что иное, как шайка мошенников, из тех, что работают на вокзалах. Например, карточные мошенники — некоторые люди с ними играют и вроде бы выигрывают, некоторые им вроде бы проигрывают, но на самом деле все они в доле. Они тебя дурачат, заставляя принять участие в их игре, но ты никогда у них не сможешь выиграть. Так же воспринимаются и наши политики, неважно кто они — коммунисты, или так называемые либеральные демократы, или так называемые правые — все они в сознании обывателя, в конце концов, сливаются в одну шайку мошенников. А Путина к ним не причисляли, он был новым. Так что это одна причина. Вторая ж состоит в том, что он очень удачливый коммуникатор, в русском стиле, конечно. Он действительно может очень быстро приковать внимание, в этом, наверное, и состоит его прирожденная способность руководить. Наверное, русские воспринимают его так же, как в свое время американцы воспринимали Рейгана. Еще возможно, что ему помогла война в Чечне. Путин был очень воинственный и многие люди говорили, что он, наверное, сможет покончить с этой войной. А еще я придумал новое выражение для характеристики грядущего российского общества, оно мне очень нравится: «дотком -мунизм».

Перевод с английского: Кирилл Пестов

«Я никогда не был героем»

Виктор Пелевин, 1962 года рождения, является автором нашумевших повестей и романов, таких как «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота». Его последняя вещь, «Generation П», в прошлом году разошлась тиражом более 200 000 экземпляров. Среди нынешнего поколения постсоветских читателей именно он, будучи серьезным писателем, вызывает как наибольший интерес, так и ожесточенную критику.

Observer: В России Ваша последняя вещь называется «Generation П». Что это означает?

Виктор Пелевин: Существуют различные толкования. Во-первых, это связано с термином «Поколение Х». Во-вторых, это связано с тем русским словом, что используется в конце книги. Это русское ругательство «пиздец», очень грубое. Так что название книги означает еще «поколение пиздеца», т. е. то поколение, которое сталкивается с катастрофой. А теперь еще некоторые наши газеты решили, что это «поколение Путина». Так что можете толковать, как хотите.

О: В России Вы популярны, как звезда киноэкрана.

ВП: Как звезда экрана, фильмы с участием которой никто не видел. Я из всех сил стараюсь избегать общественного внимания.

О: На чем основывается Ваша популярность?

ВП: Я и сам не знаю, просто людям нравятся мои книги. Я же нигде особо не мелькаю, не засвечиваюсь на телевидении, не даю интервью направо и налево. Серьезно, не знаю, я просто стараюсь писать интересные книги.

О: А когда Вы начали писать?

ВП: Когда мне уже было сильно за двадцать. Сперва я ведь учился совсем другому.

O: Чему?

ВП: Готовился стать инженером-электронщиком.

О: Вы всегда хотели стать писателем?

ВП: В советское время быть просто писателем означало быть подлецом. Вот Солженицын, тот действительно боролся с системой, а я бы так никогда не смог, я никогда не был героем. Так что, если бы Советский Союз не развалился, то я бы и не начал писать. А если бы что-то и написал, то публиковать бы не стал.

О: Ваш стремительный взлет как писателя совпал с развалом Советского Союза. Создается впечатление, что вы эксплуатируете эту тему.

ВП: В общем, Вы правы, но меня интересует не столько Советский Союз, сколько постсоветская Россия. Пишущих про советское прошлое и так хватает, и это легко понять. Тем людям, кто всю жизнь прожил при Советской власти, больше и вспомнить-то нечего.

О: Кто из старых русских писателей на Вас повлиял?

ВП: Да много кто, думаю, что почти все, чьи книги я прочитал. Например, когда мне было семь или восемь лет, я начал читать юмористические рассказы Чехова. Вы ведь знаете, он начинал как писатель-юморист, пишущий рассказы для московских и петербургских журналов.

О: А Вы верите в предназначение творчества?

ВП: Нет. Я думаю, что если ты настоящий писатель, то о таких вещах просто не задумываешься. Вот когда не хватает творческой способности, тогда и начинаются рассуждения о высоких материях, но только это уже не поможет. Чем больше рассуждаешь, тем хуже ты, как писатель. Я не любитель литературных теорий.

О: Вы ведь еще известны как буддист?

ВП: Я всего лишь ученик, занимающийся практикой. Довольно часто я езжу в буддистские монастыри, последний раз прошлой зимой, в Южную Корею, на три месяца. Это был лучший способ встретить наступление нового века. Все это время нас кормили только рисом с морскими водорослями, а по случаю Нового Года выдали ломтик пиццы и стакан Кока-Колы.

О: Ваше отношение к современной российской литературной сцене?

ВП: Я не отношу себя к литературной сцене, потому что она не имеет отношения к литературе, а имеет отношение только к литературной жизни. Нет ничего хуже для писателя, как участвовать в этой так называемой литературной жизни, потому что она производит только так называемую литературу, к настоящей отношения не имеющую. Если ты хочешь писать хорошие книги, от всего этого надо держаться подальше. Так что я никогда не имею дела с литературными кругами и не трачу время на болтовню с другими писателями.

О: Над чем Вы сейчас работаете?

ВП: Пишу рассказы и обдумываю свою новую вещь.

О: А Ваше отношение к новому российскому президенту?

ВП: Новый российский президент? Самое смешное, что я узнал о нем только спустя два месяца после выборов, так как был в Корее, а там не было никакой связи с миром. В монастыре даже запрещено разговаривать, можно только писать записки. Так что я о нем ничего не знал, да и сейчас он не сильно меня занимает. На самом деле, я вам скажу, его избрали по двум причинам. Во-первых, для среднего российского избирателя он являлся новой фигурой. Хотя он и возглавлял КГБ, но особо не светился в масс-медиа, все время держался в тени. А если ты живешь в России, то через какое-то время понимаешь, что все известные политики есть не что иное, как шайка мошенников, из тех, что работают на вокзалах. Например, карточные мошенники - некоторые люди с ними играют и вроде бы выигрывают, некоторые им вроде бы проигрывают, но на самом деле все они в доле. Они тебя дурачат, заставляя принять участие в их игре, но ты никогда у них не сможешь выиграть. Так же воспринимаются и наши политики, неважно кто они - коммунисты, или так называемые либеральные демократы, или так называемые правые - все они в сознании обывателя, в конце концов, сливаются в одну шайку мошенников. А Путина к ним не причисляли, он был новым. Так что это одна причина. Вторая ж состоит в том, что он очень удачливый коммуникатор, в русском стиле, конечно. Он действительно может очень быстро приковать внимание, в этом, наверное, и состоит его прирожденная способность руководить. Наверное, русские воспринимают его так же, как в свое время американцы воспринимали Рейгана. Еще возможно, что ему помогла война в Чечне. Путин был очень воинственный и многие люди говорили, что он, наверное, сможет покончить с этой войной. А еще я придумал новое выражение для характеристики грядущего российского общества, оно мне очень нравится: «доткоммунизм».

Перевод - Кирилл Пестов http://pelevin.nov.ru/interview/o-obsrv/1.html.

“Когда он сам начинал писать, это было так, как если бы никто до него не сочинял рифмованных строк”. Так писал об Александре Самсоновиче Гингере (1897-1965) Гайто Газданов.

В прошлом номере “НЮ” мы познакомили вас с замечательной поэтессой русского Парижа Анной Присмановой. Теперь представляем стихи ее мужа - Александра Гингера. В его поэтическом таланте, равно как и в его удивительной порядочности, в русском литературном Париже не сомневался никто. Лучшие критики “первой волны” эмиграции - Адамович, Вейдле, Терапиано всегда ценили этот поразительный дар. И недоумевали, почему он на долгое время исчезал со страниц журналов и поэтических сборников. И лишь потом многие поняли - Александр Самсонович просто не хотел мешать своей спутнице жизни, которую боготворил.

Он появился в Париже в 1921 году, ошеломив литературную публику первой книгой стихов “Свора верных” (1922). Вышедший через три года второй сборник “Преданность” подтвердил появление поэта высокого таланта.

Третьего поэтического издания - “Жалоба и торжество” - пришлось ждать двенадцать лет. К этому времени была уже семья, двое сыновей. И какая-то непонятная отстраненность от русских литературных кругов. Они с Присмановой жили своей жизнью, по своим правилам, и многим некоторые их поступки казались не совсем нормальными. Так, в разгар пушкинских дней 1937 года они появились на одном торжественном собрании, посвященном 100-летию гибели великого поэта, загримированными под Александра Сергеевича и Наталью Николаевну. И причем, в этом не было никакой игры - просто им казалось, что сейчас надо вести себя именно так. Так же Гингер и писал стихи - странно, не по обычным канонам.

Когда началась война, Александр Самсонович не пошел отмечаться в участок, что поспешили сделать почти все другие евреи их округа. И остался жив.

Не нашил желтую звезду и, прячась от облав, встретил день освобождения.

После войны его поэзия стала более заметна. Вышла еще одна книга - “Весть”. Она явила во многом нового Гингера. Стихи были ясные, прозрачные и больше следовали классическим традициям.

В 1960 году Александр Самсонович похоронил жену и до конца жизни верил, что душа ее переселилась в новое и светлое тело. Ведь, как оказалось, в довершение ко всем своим странностям, он был еще и буддистом, что всегда тщательно скрывал.

Тексты публикуются по книге “Весть”, увидевшей свет в парижском издательстве “Рифма” в 1957 году.

Виктор Леонидов, зав.архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.

никогда
я не буду
героем

АЛЕКСАНДР ГИНГЕР

Ознобов и бессонниц тайных
нас утомляет череда
сцепленьем слов необычайных,
не оставляющих следа.

Средь ночи добровольно пленной,
при поощреньи щедрой тьмы,
мы пишем письма всей вселенной,
живым и мертвым пишем мы.

Мы пишем как жених невесте,
нам перебоев не унять,
чужим и дальним шлём мы вести
о том, чего нельзя понять.

Мы покричим, но не услышат,
не вспыхнут и не возгорят,
ответных писем не напишут
и с нами не заговорят.

Тогда о чем же ты хлопочешь,
тонический отживший звон,
зачем поешь, чего ты хочешь,
куда из сердца рвешься вон?

ИМЯ
Никогда я не буду героем
ни в гражданской войне, ни в другой,
но зато малодушья не скрою
перед Богом и перед собой.

О бездонная горькая честность -
одинокая смелость моя!
Соблазнительная неуместность
нарцистического бытия...

Я люблю на меня не похожих:
пехотинца, месящего грязь,
и лубочного всадника тоже,
под шрапнелью держащего связь.

Но геройству не счесть категорий:
сколько крови, и гноя, и слез,
горя женщин и детского горя,
седины... этот пепел волос!

Не солдат, кто других убивает,
но солдат, кто другими убит.
Только жертвенность путь очищает
и душе о душе говорит.

Оттого-то широкораменный
нам не люб низколобый атлет,
лишний груз для души современной,
для труда наступающих лет.

Пусть я буду пустой чужестранец,
но могу я тебя восхвалить,
слабый: туберкулезный румянец,
сильный: воли вощеная нить.

Воспаленный чахоточным жаром
узкогрудый воздушный герой!
Пред тобою склонились недаром
поколенья и бредят тобой.

В небеси совершенныя славы
(это - официальный Приказ),
ты в легенду вступаешь по праву,
кинув имя. Осталось для нас.

Вдоль сухого латинского сада
есть название улицы, есть.
В этом гордость столичного града
и о духе бессмертная весть.

Я хотел бы на улице этой
проживать и мечтать о тебе,
в зимней стуже и в пламени лета
вспоминать о воздушной судьбе,

Высекая мечтой лапидарной
в камне сердца - из выспренних сфер
три луча для земли благодарной:
Гинемер. Гинемер. Гинемер.

УГОЛ Незаслуженное чудо
ожидает за углом
тех, которым очень худо.
Обгони стоячий дом.

Усмири тревожный трепет
в шумной и большой груди.
Удержи сердечный лепет.
Темный угол обойди.

Воцари в спокойном сердце
золотую пустоту,
победи в пустынном сердце
кровяную суету.

Темный угол, угол дома
обойди и обогни.
Грянули раскаты грома,
брызнули его огни.

Тех, которым было худо,
белым счастьем обожгло.
Неожиданное чудо
не случиться не могло.

Я никогда героем не была,

Не жаждала ни славы, ни награды.

Дыша одним дыханьем с Ленинградом,

Я не геройствовала, а жила.

О. Берггольц

Ее имя неразрывно связано с историей Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. и с блокадой Ленинграда. Ее имя навсегда осталась в списке работников Ленинградского радио, а по всей России ее словами отождествляется память о Великой Отечественной войне, память о жертвах самой страшной и кровавой войны в истории человечества. Она написала величайшие строки знаменитой торжественной эпитафии «Пискаревского мемориала», которые лучше всяких слов выражают всероссийскую боль и страдание, печаль и память о погибших на этой войне:

Здесь лежат ленинградцы,

Здесь горожане - мужчины, женщины, дети.

Рядом с ними солдаты-красноармейцы.

Всею жизнью своею

Они защищали тебя, Ленинград.

Колыбель революции.

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.

Так их много под вечной охраной гранита

Но знай, внимающий этим камням,

НИКТО НЕ ЗАБЫТ И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО!

Ольга Федоровна (Фридриховна) Берггольц родилась 16 мая 1910 г. в Петербурге в семье обрусевшего немца, Федора (Фридриха) Христофоровича Берггольца, работавшего врачом на одном из заводов. В середине двадцатых входила в литературную группу «Смена». Свои первые стихи опубликовала в 1924 г. Спустя два года поступила на Высшие государственные курсы искусствоведения при Институте истории искусств, откуда через несколько лет была переведена на филологический факультет Ленинградского университета.

Еще студенткой курсов она познакомилась с поэтом Борисом Корниловым, за которого вскоре вышла замуж. Окончив университет в 1930 г., была направлена по распределению в Казахстан, где работала в редакции газеты «Советская степь». По возвращении в Ленинград устроилась редактором в многотиражную газету при заводе «Электросила», впоследствии стала сотрудником газеты «Литературный Ленинград».

Вышедшие в тридцатые годы повесть «Углич» (1932) и сборник «Стихотворения» (1934) снискали высокую оценку классиков советской литературы М. Горького, С. Маршака. Позже были опубликованы ряд детских рассказов, очерков, стихотворный сборник «Книга песен», повести «Журналисты» (1934) и «Зерна» (1935).

В 1938 г. писательница была арестована по ложному обвинению и провела в тюрьме страшные 149 дней и ночей, которые травмировали ее на всю жизнь, но не лишили стойкости. Была освобождена в июле 1939 г. Во время войны Берггольц осталась в осажденном Ленинграде вместе со своим вторым мужем Николаем Молчановым, который умер в 1942 г.

Именно в эти тяжелые блокадные дни, работая в литературно-драматической редакции ленинградского радио, она из малоизвестной писательницы и поэтессы выросла в зрелого автора, олицетворявшего стойкость и мужество жителей осажденного города. Работая в Доме Радио, она практически ежедневно вела передачи, читала фронтовые репортажи и свои стихи, дарящие людям надежду и вселявшие в них веру в грядущую победу и освобождение.

Расскажи ж друзьям в столице:

«Стоек и бесстрашен Ленинград.

Он не дрогнет, он не покорится, -

Так сказала старшая сестра».

Эти выступления впоследствии составили ее книгу «Говорит Ленинград», вышедшую уже после войны в 1946 г.

Во время войны ей были написаны поэмы «Февральский дневник» (1942), «Ленинградская поэма» (1942), «Твой путь» (1945), цикл стихов «Ленинградская тетрадь» (1942), написанная в соавторстве с Георгием Макогоненко пьеса «Они жили в Ленинграде» (1944).

Родившийся в тяжелые военные годы лирический, полный драматизма и высокой патетики стиль поэтессы нашел свое воплощение в поэмах «Первороссийск», посвященной рабочим, строившим в первые годы Советской власти на Алтае коммуну и «Верность», рассказывающей о героической обороне Севастополя. В 1951 г. за поэму «Первороссийск» поэтесса была удостоена Государственной (Сталинской) премии СССР. Среди других ее наград - орден имени Ленина и орден Трудового Красного Знамени. В 1952 г. вышел ее цикл стихов о Сталинграде, а в 1959 г. была опубликована книга лирической прозы «Дневные звезды» - мемуары, в которых отразилась не только жизнь поэтессы, но и судьба ее поколения в целом.

В последующие годы поэтесса выпустила ряд книг, среди которых наиболее известен поэтический сборник «Узел» (1965). Скончалась 13 ноября 1975 г. в Ленинграде. Похоронена на Литераторских мостках.

На долю Ольги Федоровны выпали неимоверно тяжелые жизненные испытания: ложный донос, арест и пытки, в результате которых она родила мертвого ребенка, расстрел первого мужа Б. Корнилова, смерть двух дочерей, блокаду Ленинграда, которую не пережил ее второй муж. Несмотря на все выпавшее, смогла выстоять и остаться собой:

А я вам говорю, что нет

Напрасно прожитых мной лет,

Ненужно пройденных путей,

Впустую слышанных вестей.

Нет невоспринятых миров,

Нет мнимо розданных даров,

Любви напрасной тоже нет,

Любви обманутой, больной,

Ее нетленно чистый свет

Всегда во мне,

Всегда со мной.

И никогда не поздно снова

Начать всю жизнь,

Начать весь путь,

И так, чтоб в прошлом бы - ни слова,

Ни стона бы не зачеркнуть.