Что чуть не погубило куприна. Русский писатель Александр Иванович Куприн: жизнь и творчество, интересные факты
26 августа (8 сентября) 1870 года родился замечательный русский писатель . Мы знакомимся с ним в детстве, с замиранием сердца слушая, как нам читают, или читая уже самостоятельно его рассказ «Белый пудель»; встречаемся вновь в отрочестве, размышляя над повестью «Гранатовый браслет», которая ставит перед нами весьма непростые вопросы… И как жаль, что немногие из нас обращаются к Куприну в зрелые годы, а ведь каждое его произведение - это урок человечности. Между тем жизнь самого писателя с самого детства была полна лишений, испытаний и потерь.
100 лет для истории - это совсем небольшой отрезок на прямой, направленной из прошлого в будущее. , революции, достижения и сокрушительные поражения, тем более - судьбы отдельных, пусть и гениальных, людей на этом промежутке едва видны.
Менее чем 100 лет назад тысячи поэтов, писателей, художников и ученых, мыслителей и композиторов были вынуждены бежать из России, скитаться, искать прибежища, тщетно пытаясь влиться в незнакомый строй жизни, все время думая об оставленной Родине. Мечтая вернуться и боясь себе в этом признаться. Путь каждого из них на родную сторону был долгим и мучительным. Большинству при жизни так и не удалось его проделать.
Сегодня, когда можно свободно работать в одной стране, жить в другой, Родиной при этом называя третью, уже почти невозможно себе представить, как чувствовали себя те изгнанники.
Но, как сказал Дмитрий Сергеевич Лихачев, «память преодолевает время».
1937 год
Москва. Весна 1937 года. Зверства и ужасы , гражданской войны, бесконечных чисток и расправ, казалось, пошатнувшие Вселенную, не могли ни на йоту изменить привычную поступь природы. Теплый дождь шумел по молодым листьям, тюльпаны распускались, сирень благоухала. Не признаваемое русской эмиграцией, но уже признанное официально во всем мире и крепнущее день ото дня Советское государство стремится сконструировать положительный образ страны на международной арене. Делом чести становится возвращение кого-нибудь из великих и «раскаявшихся» эмигрантов.
Александр Иванович Куприн, проживавший в Париже, к тому времени был слаб, болен, неработоспособен и обречен на нищенское существование. «Почти не получая гонораров, Куприн жил теперь на частные подачки, чувствуя себя погребенным заживо, подтачиваемым тяжкими болезнями и старостью» .
Андрей Седых, корреспондент русской газеты в Париже «Последние новости», был одним из немногих, кто захаживал иногда ко всеми позабытому писателю. Александр Иванович постоянно вспоминал любимую Россию, делался сразу веселее и даже моложе.
«- А знаете? - сказал он, остановившись и почти со слезами на глазах. - Знаете, о чем я иногда думаю? Ведь я верю, что вернусь в Россию… И вот как-нибудь ночью в Москве проснусь и вспомню вдруг Париж, вот этот бульвар с его каштанами, осень, и так заноет душа от тоски по этому проклятому и любимому городу!..
«Есть люди, которые… утверждают, что и без родины можно или что родина там, где ты счастлив… Мне нельзя без России»
Умирать нужно в России, дома. Так же, как лесной зверь, который уходит умирать в свою берлогу… Скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая. Ах! Есть люди, которые по глупости или от отчаяния утверждают, что и без родины можно или что родина там, где ты счастлив… Мне нельзя без России. Я дошел до того, что не могу спокойно письма написать туда… Ком в горле!» .
Далекое, но подчеркнуто благожелательное советское правительство настойчиво приглашало вернуться. По всей видимости, к нему и к его жене подсылали не одного делегата, уговаривающего покинуть Францию.
«Политику, и советскую и антисоветскую, он воспринимал уже “издали”… большой разницы между политиканством советским и политиканством эмигрантским он уже не видел, а по собственному состоянию сам уже не был способен ни к каким политическим играм» .
Выбор был сделан.
«Истрепленная фильма» эмиграции
А.И. Куприн. Пригород Парижа Севр Виль д"Авре. 1922 год
В конце 1919 года, после поражения Северо-Западной армии Белого движения, редактор армейской газеты 49-летний поручик Александр Куприн был вынужден бежать из России. У писателя имелись основания думать, что он внесен в расстрельный список. Маршрут для того времени был протоптанным: Ревель, Хельсинки, Париж…
К тому моменту Куприн, выросший во Вдовьем доме и не видевший в детстве ничего, кроме нищеты и муштры, был известным на всю Россию писателем, вращался в высшем обществе, его в лицо знал весь Петербург. Все самые известные произведения были им уже написаны: «Молох», «Олеся», «Белый пудель», «Поединок», «Река жизни», «Суламифь», «Гранатовый браслет», «Яма». Так что в эмиграцию отправлялся человек, привыкший к славе и вниманию. Но вот что удивительно: современники отмечали, что писатель никогда не придавал особого значения своей известности. «Другие - Горький, Андреев, Шаляпин - жили в непрестанном упоении своими славами, в непрерывном чувствовании их не только на людях, на всяких публичных собраниях, но и в гостях, друг у друга, в отдельных кабинетах ресторанов, - сидели, говорили, курили с ужасной неестественностью, каждую минуту подчеркивали избранность своей компании и свою фальшивую дружбу этими к каждому слову прибавляемыми “ты, Алексей, ты, Леонид, ты, Федор”… А Куприн, даже в те годы, когда мало уступал в российской славе Горькому, Андрееву, нес ее так, как будто ничего нового не случилось в его жизни» . Про себя Александр Иванович говорил: «Я самолюбив до бешенства и от этого застенчив иногда до низости. А на честолюбие не имею даже права. Я писателем стал случайно, долго кормился чем попало, потом стал кормиться рассказами, вот и вся моя писательская история» .
Выбравшимся из клетки послереволюционной России весь мир представлялся распахнувшим объятия.
«Свобода! Какое чудесное и влекущее слово! Ходить, ездить, спать, жить, говорить, думать, молиться, работать - все это завтра можно будет делать без идиотского контроля, без выклянченного унижающего разрешения, без грубого вздорного запрета. И главное - неприкосновенность дома, жилья… Свобода!» (Куприн А.И. Купол святого Исаакия Далматского).
Куприн, как и многие его современники, в смутные годы с энтузиазмом и последующим разочарованием воспринял две вещи: революцию и эмиграцию. быстро выветрил из его сознания все иллюзии и надежды, слишком уж разительно расходились цели и методы их достижения. А ведь он-то отчетливо видел все пороки царской России и всеми силами души стремился их изжить. Счастливая жизнь «там» тоже предательски стремительно таяла на глазах. «Мысль о том, что говорить в будущем придется на чужом языке, ходить - по чужой территории, соблюдая чужие правила, что для того, чтобы ездить и даже по-человечески спать, нужны будут средства, что работы никто не гарантирует, а от неприкосновенности дома, жилья не так уж много радости тем, у кого его нет» . Вскоре все это суждено было понять и Куприну. Его дочь Ксения вспоминала: «В Хельсинки, как обычно, мы остановились в гостинице “Фения” - самой лучшей - и, только поднимаясь по ее мраморным лестницам, увидев лакеев и кокетливых, в накрахмаленных передниках горничных, мы поняли, насколько мы были оборваны и неприглядны. И вообще наши средства нам не позволяли уже жить в такой гостинице» .
Пустоту, возникшую с потерей Родины, заполнить было нечем. Тоска не просто без предупреждения налетела на писателя - она «оккупировала» его на долгие годы.
«Теперь живу в Helsinki и так скучаю по России… что и сказать не умею. Хотел бы всем сердцем опять жить на своем огороде, есть картошку с подсолнечным маслом, а то и так, или капустную хряпу с солью, но без хлеба… Никогда еще, бывая подолгу за границей, я не чувствовал такого голода по родине. Каждый кусок финского smorgos’а становится у меня поперек горла, хотя на самих финнов жаловаться я не смею: ко мне они были предупредительны. Но я не отрываюсь мыслью о людях, находящихся там…»
В первом же ресторанчике Парижа Куприны услышали: «Грязные иностранцы, убирайтесь домой!»
В первом же ресторанчике Парижа Куприны, пытавшиеся объясниться на неродном языке, услышали: «Грязные иностранцы, убирайтесь к себе домой!»
Конечно, постепенно все образовалось: дом, работа, эмигрантское общество… - но ностальгия не уходила.
«Живешь в прекрасной стране, среди умных и добрых людей, среди памятников величайшей культуры… Но все точно понарошку, точно развертывается фильма кинематографа. И вся молчаливая, тупая скорбь о том, что уже не плачешь во сне и не видишь в мечте ни Знаменской площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни России, а только черную дыру» (Куприн А.И. Родина).
В Париже Куприн подружился с Константином Бальмонтом.
Поэт посвятил Александру Ивановичу несколько стихотворений. В первом из них подмечены характерные черты творчества писателя:
Если зимний день тягучий
Заменила нам весна,
Прочитай на этот случай
Две страницы Куприна.
На одной найдешь ты зиму,
На другой войдешь в весну.
И «спасибо побратиму» -
Сердцем скажешь Куприну.
Здесь, в чужбинных днях, в Париже,
Затомлюсь, что я один, -
И Россию чуять ближе
Мне дает всегда Куприн…
…Так в России звук случайный,
Шелест травки, гул вершин -
Той же манят сердце тайной,
Что несет в себе Куприн.
Это - мудрость верной силы,
В самой буре - тишина.
Ты - родной и всем нам милый,
Все мы любим Куприна.
Россию утраченную можно было обрести только в воспоминаниях и воскресить - в творчестве. С точностью до мельчайших подробностей, с огромной любовью, словно потерянный Рай, описывает Куприн свою Родину.
«Московские бульвары зеленеют первыми липовыми листочками. От вкрадчивого запаха весенней земли щекотно в сердце. По синему небу плывут разметанные веселые облачки; когда смотришь на них, то кажется, что они кружатся, или это кружится пьяная от весны голова?
Гудит, дрожит, поет, заливается, переливается над Москвой неумолчный разноголосый звон всех ее голосистых колоколов…» (Куприн А.И. Московская Пасха).
«Он вспоминает и необъятную пасхальную радость детских лет, и мальчишескую забаву звонить в колокола на Светлой седмице, и паломничество “к Троице-Сергию”, и благоговение от увиденной в лаврской ризнице ветхой ризы Преподобного, и прежних знакомцев, полесских охотников (“Ночь в лесу”, “Вальдшнепы”), циркачей (“Ольга Сур”, “Блондель”), любителей скачек (“Рыжие. Серые, гнедые, вороные”), воспоминает детство и юность, свое и своего поколения (“Юнкера”, “Розовая жемчужина”, “У Троице-Сергия”, “Пасхальные колокола”)» .
«Меня упрекнут, может быть, - писал Куприн, - в том, что я все рассказываю в настоящем времени: говорю есть , а не было … Но что же я могу с собою поделать, если прошлое живет во мне со всеми чувствами, звуками, песнями, криками, образами, запахами и вкусами, а теперешняя жизнь тянется передо мною как ежедневная, никогда не переменяемая, надоевшая, истрепленная фильма. И не в прошедшем ли мы живем острее, но глубже, печальнее, но слаще, чем в настоящем?»
Один из этюдов, написанных Куприным в , называется «Русская душа»:
«Конечно, очень легко упразднить душу и рассчитать за ненадобностью Бога, возглавив над миром интересы желудка и пола: гораздо становится удобнее и проще протянуть временное земное бытие, чем перейти потом навсегда в черное “ничто”.
Но русскому человеку не жить без души.
«Пожалейте мужика, скажите ему: “Ах ты, бедный!” Он поправит вас: “Беден один черт. У него души нет”»
Хорошее есть старое мужицкое словечко. Пожалейте мужика, скажите ему: “Ах ты, бедный!” Он поправит вас: “Беден один черт. У него души нет”.
Оттого-то у меня не хватает слов, чтобы выразить в газетной статье все глубокое уважение, весь гордый восторг, которые я испытываю, когда думаю о том, как прекрасно, широко и благостно проявляется живая русская душа здесь, на чужбине, среди трудов, скорбей и лишений, вдали от милой Родины. <…>
Ах, братья мои, слезы радости стоят в глазах, когда думаешь: “Жив Бог, жива Россия, живем и цветем неизменным цветом русской души”».
Александр Иванович часто повторял: «Никогда ни к какой партии не принадлежал, ни принадлежу и не буду принадлежать»; он лишь пытался «разобраться в том клубке, в который спуталась нынешняя русская действительность», и в своей публицистике говорил о том, что его действительно волнует.
В 1923 году в эмигрантской «Русской газете» Куприн написал об :
«…в эти-то прискорбные, жуткие дни и месяцы мы и видим из немногих писем Государыни, какими прекрасными предсмертными белыми цветами вдруг расцветает ее человеческая, женская, материнская душа. Каким глубоким тихим христианским светом светит из ее последних писем к Вырубовой. <…> Но мы не чувствуем в словах Государыни ни робости, ни тревоги. Только готовность встретить кончину безропотно, только христианское прощение врагам, только благословение заблудшей России и молитва о ее выздоровлении».
В 1924 году в Париже отмечалось 35-летие творчества Куприна. Саша Черный откликнулся на юбилей проникновенным словом:
«Александр Иванович Куприн - одно из самых близких и дорогих нам имен в современной русской литературе. Меняются литературные течения, ветшают формы; исканий и теорий неизмеримо больше, чем достижений, но простота, глубина и ясность, которыми дышат все художественные страницы Куприна, давно поставили его за пределы капризной моды и отвели ему прочное, излюбленное место в сознании не нуждающихся в проводниках читателей. Ибо нет в искусстве более трудного и высокого строя… Дорог нам, и с каждым днем все дороже, и самый мир купринской музы» .
«Святой Александр Невский сохранит его тебе»
Жизнь в нищете, «непрерывное семнадцатилетнее затворничество во всякого рода казенных заведениях…»
Иван Бунин, с которым Куприн был знаком с 1897 года, вспоминал: «Насчет многого, что касалось его личной жизни, он был очень скрытен, что, несмотря на всю нашу большую и такую долгую близость, я плохо знаю его прошлое…» . Скрытность Александра Ивановича можно легко объяснить нежеланием ворошить тягостные воспоминания, которых у него было предостаточно. Жизнь в нищете, сознание собственной неуклюжести, «непрерывное семнадцатилетнее затворничество во всякого рода казенных заведениях (Московский сиротский дом, военная гимназия, кадетский корпус, юнкерское училище)» .
Бунин в очерке «Куприн» писал: «Сколько в нем было когда-то этого звериного!.. И сколько татарского! <…> Александр Иванович очень гордился своей татарской кровью. Одну пору (во время своей наибольшей славы) он даже носил цветную тюбетейку, бывал в ней в гостях и в ресторанах, где садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану, и особенно узко щурил глаза» .
Если взглянуть на портрет Александра Ивановича Куприна, его татарские черты сразу бросаются в глаза: черные маленькие глаза, четко выраженные восточные скулы. Дочь писателя, Ксения Александровна, вспоминала: отец «считал, что основоположником их рода был татарский князь Кулунчак, пришедший на Русь в XV веке в числе приверженцев казанского царевича Касима… Во второй половине XVII века прадеду Александра Ивановича были пожалованы поместья в Наровчатском уезде Пензенской губернии. Согласно семейным преданиям, разорение предков произошло из-за их буйных нравов, расточительного образа жизни и пьянства» .
Татарской кровью Александра Ивановича наградила мать - Любовь Алексеевна Кулунчакова. Женщина с «сильным, непреклонным характером и высоким благородством». Пожалуй, именно ее решительность и воля позволили писателю «выбиться в люди».
Отец Александра Ивановича, Иван Иванович Куприн, по происхождению был значительно ниже супруги. Если бы не совершенное разорение семьи, Любовь Алексеевна вряд ли обратила бы внимание на мелкого чиновника захолустного города Пензенской губернии. В браке с ним она прожила весьма недолгую и, вероятно, не очень счастливую жизнь. Супруг прожил 37 лет и умер от холеры. Так урожденная княжна Кулунчакова, а ныне - вдова Куприна осталась с тремя детьми на руках, младшему из которых, Александру, не было и двух лет. Энергичная женщина, движимая мыслью дать достойное воспитание чадам, отправилась в Москву.
Семью ждала полунищенская жизнь.
Саша был долгожданным сыном. Первой, в 1861 году, родилась дочь Софья, затем, в 1863-м, - Зинаида. Три мальчика, появлявшиеся на свет после, умирали во младенчестве.
«Когда я почувствовала, что вновь стала матерью, - рассказывала Любовь Алексеевна сыну и будущей невестке, Марии Карловне, - мне советовали обратиться к одному старцу, славившемуся своим благочестием и мудростью. Старец помолился со мной и затем спросил, когда я разрешусь от бремени. Я ответила: в августе. “Тогда ты назовешь сына Александром. Приготовь хорошую дубовую досточку, и, когда родится младенец, пускай художник изобразит на ней - точно по мерке новорожденного - образ святого Александра Невского. Потом ты освятишь образ и повесишь его над изголовьем ребенка. И сохранит его тебе”».
Так и случилось. Милостью Божией 26 августа (8 сентября) 1870 года появился на свет здоровый младенец, названный, по слову старца, Александром. Была написана икона Александра Невского, и именно этим святым образом через 32 года мать благословляла сына и его избранницу на создание семьи.
Военное воспитание
По прибытии в Москву Любовь Алексеевна с детьми поселилась в общей палате Вдовьего дома на Кудринской площади. Властная, а временами даже деспотичная мать всю жизнь была непререкаемым авторитетом для сына. «Расскажешь ли, или прочтешь ей что-нибудь, - вспоминал Куприн, - она непременно выскажет свое мнение в метком, сильном, характерном слове. Откуда только брала она такие слова? Сколько раз я обкрадывал ее, вставляя в свои рассказы ее слова и выражения…»
В 1876 году шестилетний мальчик с мамой расстается. Сначала - московский Разумовский пансион (сиротский), после - 2-й Московский кадетский корпус, все восемь лет пребывания в котором Куприн нес «клиросное послушание». И наконец - Александровское военное училище. Первый рассказ Саши, «Последний дебют», опубликованный в еженедельнике «Русский сатирический листок» 3 декабря 1889 года, принес своему автору, юнкеру Куприну, заключение на двое суток в карцере.
В 1890 году Александр окончил юнкерское училище, был зачислен в 46-й Днепровский пехотный полк и послан в качестве подпоручика в городишко Проскуров Подольской губернии (нынешняя Винницкая и Хмельницкая области Украины). Писатель оказался «в невероятной глуши, в одном из пограничных юго-западных городков. Вечная грязь, стада свиней на улицах, хатенки, мазанные из глины и навоза…» (Куприн А.И. К славе). Утомительно однообразные занятия ружейной подготовкой и «словесностью» с ошалевшими от муштры солдатами; попойки в офицерском клубе и праздные интрижки были противны Куприну. Но именно здесь, в самой глуши Юго-Западного края, писатель накапливал опыт для своих будущих произведений: «Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Поединок», «Свадьба», «Славянская душа», «Ужас», «К славе», «Миллионер», «Жидовка», «Трус», «Телеграфист», «Неизъяснимое» и другие родились из проскуровских впечатлений.
«Чтобы вырваться из засасывающей трясины, подпоручик Куприн стал готовиться к экзаменам в Академию Генерального штаба. В 1893 году он отправился с этой целью в Петербург. Причина краха на экзаменах известна только со слов самого Куприна. В Киеве в ресторане-барже на Днепре он увидел подвыпившего пристава, оскорблявшего девушку-официантку. Куприн то ли побил его, то ли бросил за борт. Субъект подал жалобу, которая попала к генерал-губернатору Драгомирову, и подпоручик Куприн не был допущен к последующим экзаменам. Прослужив в захолустье еще один год, во время которого Куприн много времени отдавал литературе, он наконец подал в отставку и вырвался на волю, хотя знал, что этим наносит страшный удар своей матери. И с тех пор началась его бродячая, пестрая жизнь» .
Куприн писал: «Всеми силами моей души я ненавижу годы моего детства и юности, годы корпуса, юнкерского училища и службы в полку. Обо всем, что я испытал и видел, я должен написать. И своим романом я вызову на поединок царскую армию». Так родилась повесть «Поединок», написанная в 1905 году. Еще раньше, в 1900 году, была создана повесть «На переломе (Кадеты)». А уже в эмиграции, в 1928-1932 годах, Куприн, вспоминая о своей «военной юности», написал роман «Юнкера». Таким образом, эти произведения образуют единую трилогию. Но чем дальше по времени отходят описываемые события, тем более смягчается отношение к ним. Так, «На переломе» и «Поединок» пронизаны обличительным пафосом. А «Юнкера», несмотря на упоминание мрачных сторон быта училища, проникнуты теплым чувством ностальгии по юности, нелегкой, но все же счастливой. Герой романа юнкер Александров просто излучает счастье. «Из него уже вырабатывается настоящий юнкер-александровец. Он всегда подтянут, прям, ловок и точен в движениях. Он гордится своим училищем и ревностно поддерживает его честь. Он бесповоротно уверен, что из всех военных училищ России, а может быть, и всего мира, Александровское училище самое превосходное. И это убеждение, кажется ему, разделяет с ним и вся Москва - Москва, которая так пристрастно и ревниво любит все свое, в пику чиновному и холодному Петербургу».
«А наши литераторы?! На кого они похожи?! - Редко встретишь среди них человека с прямой фигурой»
Военное воспитание вкупе с татарскими генами обеспечило Куприна недюжинной физической силой. «Человек должен развивать все свои физические способности, - говорил он. - Нельзя относиться беззаботно к своему телу. Среди людей интеллигентных профессий я очень редко встречал любителей спорта и физических упражнений. А наши литераторы?! На кого они похожи?! - Редко встретишь среди них человека с прямой фигурой, хорошо развитыми мускулами, точными движениями, правильной походкой. Большинство сутулы или кривобоки, при ходьбе вихляются всем туловищем, загребают ногами или волочат их - смотреть противно. И почти все они без исключения носят пенсне, которое часто сваливается с их носа» . И свои способности он развивал - была в нем такая физическая мощь, что без труда он вступал в схватки с сильнейшими цирковыми силачами тогдашней России…
«На дне моря народного»
Куприн о перипетиях собственной судьбы рассказывал: «Выйдя в запас, я вначале предполагал устроиться на заводе. Но мне не повезло. Через неделю я поссорился и чуть не подрался со старшим мастером, который был чрезвычайно груб с рабочими. Тогда я поступил наборщиком в типографию и время от времени таскал в редакцию печатавшейся там газеты заметки об уличных происшествиях. Постепенно я втянулся в газетную работу, а через год стал уже заправским газетчиком… Неожиданно наступили дни жестокого безденежья… Газета, в которой я работал, перестала платить мне за фельетоны… Я задолжал хозяйке за комнату, и она грозила “выбросить мои вещи на улицу”. Пришлось подумать о том, чтобы временно перебраться на жительство в ночлежку и, так как наступало лето, заняться не литературным, а честным трудом грузчика на пристани. С газетой я все же не порывал и в отдел “Из городских новостей” давал заметки. <…>
Сотрудничал я также в отделе светской хроники (имелась в газете и таковая), где сообщал: “На первом представлении пьесы известного драматурга Х. мы любовались роскошными туалетами дам. Нельзя не отметить о азар <по случаю - фр. > парми <среди - фр. > присутствующих туалеты госпожи Н.Н. - зеленое бархатное платье гри де перль и розовое платье мов с роскошной отделкой из брюссельских кружев валансьен”. Заметки эти я писал с удовольствием. Они доставляли мне бесплатное развлечение, и, что было самое удивительное, никто - ни редактор, ни читатели - не замечал явного издевательства над их невежеством и глупостью» .
Куприн на себе испытал профессии рыбака и охотника, борца в цирке, судебного пристава и даже псаломщика. Бунин восклицал: «Чем только <он> не был! Изучал зубоврачебное дело, служил в каких-то конторах, потом на каком-то заводе, был землемером, актером, мелким журналистом».
«Погружаясь “на дно моря народного”, Куприн как будто и не чувствовал себя отверженным»
«В Куприне удивительно и то, что, погружаясь “на дно моря народного”, он как будто и не чувствовал себя отверженным или обделенным и не сделал “страданий народа” своей литературной специальностью. С равной осведомленностью и нередко равной симпатией писал он о циркачах и чиновниках, о музыкантах (от ресторанных “таперов” до великих маэстро) и офицерах, о столбовых дворянах и конокрадах, ценя в людях, независимо от их социального статуса, смелость, увлеченность своим делом, бескорыстие и милосердие» .
Куприн часто изучал людей опасными для него самого методами. Он сам не скрывал, что ценит… душевные излияния пьяниц. По его мнению, в эти моменты человек раскрывается как ни в какой другой ситуации. Однако этот метод «включенного наблюдения» требовал от писателя выступать не только в качестве слушателя, но и собутыльника. Риск самому встать на путь злоупотребления горячительными напитками был высок. И в конечном счете эта злая привычка Куприна не миновала: в царской России его легко можно было отыскать в ресторанах и кабаках, а в эмиграции увлечение переросло в неискоренимую потребность.
На рубеже веков Куприн знакомится с И.А. Буниным, А.П. Чеховым и М. Горьким. О нем одобрительно отзывается Лев Толстой.
Талант Куприна обретает уверенность и силу. Писатель выдвигается в первые ряды русской литературы.
В начале 1902 года Александр Иванович женится на Марии Карловне Давыдовой, дочери издательницы журнала «Мир Божий» Александры Аркадьевны Горожанской.
Постепенно Петербург начал тяготить Куприна. Супруги перебрались в Балаклаву, где Александр Иванович купил небольшой участок земли возле живописной бухты. По-прежнему он запросто сходился с самыми простыми людьми - рабочими, рыбаками. Бунин вспоминал: «Казалось, что он не придает ей (славе. - Прим. автора ) ни малейшего значения, дружит, не расстается только с прежними и новыми друзьями и собутыльниками вроде пьяницы и босяка Маныча. Слава и деньги дали ему, казалось, одно - уже полную свободу делать в своей жизни то, чего моя нога хочет, жечь с двух концов свою свечу, посылать к черту все и вся» .
О горячности Куприна и его готовности в любой момент броситься отстаивать правду ходили удивительные истории. Рассказывали, что в 1902 году приятель писателя, Антон Богомолец, рассказал ему о мужчине, который постоянно избивает свою мать. Ни минуты не думая, Александр Куприн поехал на его розыски. И, отыскав обидчика, обругал его так, что тот начал умолять о прощении. Надо ли говорить, какова была реакция Александра Ивановича, ставшего свидетелем драматичной истории, случившейся летом 1905 года в Балаклаве. Вице-адмирал Чухнин оружейным огнем подавил восстание матросов на крейсере «Очаков». Многие члены экипажа заживо сгорели… Куприн немедленно описал эту трагедию в очерке «События в Севастополе». Чухнин лично приказал выслать наблюдательного писателя из города. Куприн вернулся в столицу. Суд разбирал это дело до 1908 года. В конце концов писателю предложили либо оплатить штраф в 50 рублей, либо согласиться на домашний арест с приставлением городового. Александр Иванович выбрал арест.
«Злобы не приемлю»
Первоначальная радость тихой семейной жизни постепенно сменилась обыденностью и предсказуемостью. Отношения Александра Ивановича с супругой стали портиться. Мария Карловна была женщиной яркой и эмансипированной и, по-видимому, мало заботилась о создании семейного очага. Да и Куприн, любивший часто и много выпить и обладавший неукротимым нравом, едва ли был похож на идеального мужа.
Неожиданно для самого себя Александр Иванович влюбился в Елизавету Морицовну Гейнрих, бывшую сестру милосердия и гувернантку его собственной дочери. После долгих колебаний Куприн решил объясниться. Елизавета Морицовна в ответ заплакала и сказала, что взаимности здесь быть не может, потому что семью разрушать она не будет. Куприн возражал, что семьи уже давно нет.
На следующий же день Елизавета Морицовна торопливо оставила место гувернантки в доме Куприных и уехала в маленький городишко работать палатной сестрой в военном госпитале.
Куприн покинул семью, поселился в гостинице, где принялся беспробудно пить, и стал добиваться развода.
Неизвестно, чем бы закончилась эта история, если бы не профессор Федор Батюшков, который разыскал Елизавету и сообщил ей о плачевном состоянии влюбленного писателя. Батюшков просто умолял ее как можно скорее приехать к Куприну и остаться с ним.
Елизавета дала согласие с одним условием: Александр Иванович должен лечиться от алкоголизма. Условие было принято.
В марте 1907 года Куприн наконец развелся с первой женой и соединил свою судьбу с Елизаветой Морицовной. В 1908 году у них родилась дочь Ксения. Процедура развода была долгой, и официальные документы подготовили только в 1909 году. Теперь Александру и Елизавете ничто не мешало обвенчаться. Тогда же была крещена их дочь.
Писатель наконец обрел тихий семейный очаг, которого ему так не хватало в детстве и о котором он мечтал всю жизнь. Революционность взглядов постепенно сменяется консервативностью. В уста героя рассказа «Анафема» протодиакона Олимпия Куприн, пожалуй, вложил собственное убеждение: «Верую истинно, по Символу веры, во Христа и в апостольскую Церковь. Но злобы не приемлю. “Все Бог сделал на радость человеку”».
С самого начала Куприн, еще недавно обличавший пороки царизма, организовал в своем доме небольшой госпиталь на десять коек и даже по собственному желанию поступил на военную службу. Через несколько месяцев уже немолодой Куприн не выдержал постоянных нагрузок и заболел. Выздоровев, некоторое время работал в Киеве в комитете Всероссийского земского союза - организации, помогавшей фронту.
Война, а вслед за ней и революция, нахлынувшая сокрушительно и беспощадно, погребли под собой едва обретенное тихое семейное счастье.
Позже, уже в эмиграции, Куприн напишет: «Большевики похожи на иных опасных, буйных сумасшедших, которые неделями, месяцами прячут искусно свою больную и злую волю, прибегая для этого к необычайным уловкам хитрости и притворства, обманывая даже опытных врачей. Но в какой-то острый, критический момент их болезнь вдруг прорывается в безобразных, омерзительных, ужасных формах» (Куприн А.И. Ориентация).
В 1918 году Александр Иванович попал на прием к Ленину. «В первый и, вероятно, последний раз за всю жизнь я пошел к человеку с единственной целью - поглядеть на него», - признавался он. Что-то «крабье» было в движениях вождя с огненно-рыжими остатками волос и оранжевыми, как ягоды шиповника, глазами. «В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства - мыслящий! Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая - уничтожаю» (Куприн А.И. Ленин. Моментальная фотография).
«Капитан юношеских романов»
«А вот Куприн. Почему он большой писатель? Да потому что он - живой. В каждой мелочи живой»
Современники шутили, что в Куприне было что-то «от большого зверя». Д.Н. Мамин-Сибиряк говорил: «А вот Куприн. Почему он большой писатель? Да потому что он - живой. Живой он, в каждой мелочи живой. У него один маленький штришок - и готово: вот он весь тут, Иван Иванович… Кстати, он, знаете, имеет привычку настоящим образом, по-собачьи, обнюхивать людей. Многие, в особенности дамы, обижаются. Господь с ними, если Куприну это нужно».
Тэффи вспоминала: «Он был романтик. Он был капитаном юношеских романов, морским волком с трубочкой-носогрейкой в зубах, завсегдатаем портовых кабачков. Он чувствовал себя храбрым и сильным, грубоватым внешне и поэтически-нежным душевно…»
Чуткий Бальмонт подметил, пожалуй, самую главную черту Александра Ивановича:
Средь чувств люблю огонь любленья,
В году желанна мне весна,
Люблю средь вспышек - вдохновенье,
Средь чистых сердцем - Куприна.
(«Средь птиц мне кондор всех милее…»)
Была в этом неудержимом и вспыльчивом силаче мальчишеская веселость и неожиданная застенчивость, наивность, доверчивость и сердечная доброта.
Его произведения, знакомые нам с детства, полны радости, простоты и веры в невозможное. Чудесный доктор, накормивший в холодную ночь двух озябших мальчиков и спасший от смерти целую семью; избалованная больная девочка, требующая в гости слона; пудель Арто, делающий невероятные трюки под звонкие команды мальчика Сережи и кошка Ю-ю, грациозно спящая под газетой…
В Париже, на Северном вокзале, перед тем, как сесть в московский поезд, Куприн сказал:
«Я готов пойти в Москву пешком…»
«Большой зверь» ехал умирать.
У Константина Бальмонта есть стихотворение, которое очень точно передает состояние многих эмигрантов:
Я в старой, я в седой, в глухой Бретани,
Меж рыбаков, что скудны, как и я.
Но им дается рыба в Океане,
Лишь горечь брызг - морская часть моя.
Отъединен пространствами чужими
Ото всего, что дорого мечте,
Я провожу все дни как в сером дыме.
Один. Один. В бесчасьи. На черте.
Мелькают паруса в далеком Море.
Их много, желтых, красных, голубых.
Здесь краска с краской в вечном разговоре,
Я в слитьи красок темных и слепых.
Мой траур не на месяцы означен,
Он будет длиться много странных лет.
Последний пламень будет мной растрачен,
И вовсе буду пеплом я одет.
И может быть, когда туда, где ныне
Бесчинствует пожар бесовских сил,
Смогу дойти, лишь встречу прах в пустыне,
Что вьется в ветре около могил…
Встретил ли Куприн «прах в пустыне», вернувшись в Россию, неизвестно. Его внутренний мир остался наглухо закрыт от посторонних глаз.
«Уехать, как Толстой, чтобы получить крестишки иль местечки, - это позор, но если бы я знал, что умираю, непременно и скоро умру, то я бы уехал на родину, чтобы лежать в родной земле», - говорил он.
Вернувшись в Россию весной 1937 года, Куприн прожил чуть больше года. Его мучили постоянные боли, вызванные раком пищевода, он страдал нарушением мозгового кровообращения, его зрение слабело и почерк ухудшался. Всё, что нужно было высказать возвращенцу, «осознавшему свою вину перед родиной», делалось и писалось приставленными к Куприну журналистами.
Трудно сказать, чем было для Александра Ивановича это долгожданное возвращение на Родину - милостью Божией или еще одним испытанием. Но ясно одно: то, о чем долгие годы писатель мог лишь мечтать, сбылось: он подышал воздухом детства, насладился любимой природой и обрел покой именно там, где хотел, - в родной земле.
Перед смертью в ленинградской больнице Куприн потребовал священника, с которым долго беседовал наедине . Елизавета Морицовна о последних минутах жизни мужа вспоминала: «Перекрестился и говорит: “Прочитай мне "Отче наш" и "Богородицу", - помолился и всплакнул. - Чем же я болен? Что же случилось? Не оставляй меня”».
Приятель балаклавских рыбаков,
Друг тишины, уюта, моря, селец,
Тенистой Гатчины домовладелец,
Он мил нам простотой сердечных слов…
Песнь пенилась сиреневых садов -
Пел соловей, весенний звонкотрелец,
И, внемля ей, из армии пришелец
В душе убийц к любви расслышал зов…
Он рассмотрел вселенность в деревеньке,
Он вынес оправданье падшей Женьке,
Живую душу отыскал в коне…
И чином офицер, душою инок,
Он смело вызывал на поединок
Всех тех, кто жить мешал его стране.
(Игорь Северянин. Куприн)
К началу 10-х гг. Куприн — признанный мастер литературы. Определяющими чертами его творчества критика считала жизнелюбие, приверженность к реалистической манере письма и вместе с тем тяготение к романтике.
В 1911 г. А. Г. Горнфельд писал в связи с появлением «Гранатового браслета»: «Есть Куприн, полный физической жизни <...> жадный к материальным впечатлениям <...> И есть другой, конечно, все тот же Куприн, идеалист, мечтатель, романтик».
Сам Куприн, обычно отмечавший в своих статьях о других авторах то, что наиболее соответствовало его собственному дарованию, писал в статье «Джек Лондон» (1916): «...именно достоверность рассказов Д. Лондона и придает его творчеству необыкновенную, волнующую прелесть убедительности». Отметит он у Лондона в качестве основной положительной черты и веру в человека.
10-е гг. были годами расцвета творчества ряда литераторов, в том числе И. Бунина, о котором после публикации «Деревни» и «Суходола» заговорили как о выдающемся писателе-реалисте.
Критика различных литературно-общественных лагерей начинает писать о «возрождении реализма». Но в творчестве Куприна в эти годы взлета не было. Он не создает уже произведений, привлекающих к себе пристальное внимание современников. Повесть «Яма», над которой он работал в течение ряда лет, не имела успеха.
Романтическая нота все еще звучит в душе писателя, теперь его все сильнее тянет к людям особых, «романтических» профессий, связанных со стихиями и риском, — артистам цирка, рыбакам, авиаторам.
В очерке «Люди-птицы» (1917), посвященном последним, Куприн дал обобщенную характеристику излюбленного им типа человека, романтизированного самой жизнью: «Постоянный риск, ежедневная возможность разбиться, искалечиться, умереть, любимый и опасный труд на свежем воздухе, вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты, глубины и упоительной легкости дыхание, собственная невесомость и чудовищная быстрота — все это как бы выжигает, вытравляет из души настоящего летчика обычные низменные чувства: зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь — и в ней остается чистое золото».
Людям постоянного риска — рыбакам, потомкам древних греков, жизнь которых Куприн близко узнал, живя в Балаклаве, посвящен цикл очерков «Листригоны» (1907—1911), большая часть которых написана до 10-х гг. Листригоны — «милые простые люди, мужественные сердца, наивные первобытные души,крепкие тела, обвеянные соленым морским ветром, мозолистые руки, зоркие глаза, которые столько раз глядели в лицо смерти, в самые ее зрачки».
Куприн любуется своими новыми друзьями с естественными душами (все то же «чистое золото» души), окрашивая в романтические тона их трудную жизнь, смелый промысел, товарищескую выручку, их первобытно радостное веселье. Писатель сохраняет подлинные имена этих людей.
Так, о мужественном и смелом Юре Паратино он скажет, что это «не германский император, не знаменитый бас, не модный писатель, не исполнительница цыганских романсов, но когда я думаю о том, каким весом и уважением окружено его имя на всем побережье Черного моря, — я с удовольствием и с гордостью вспоминаю его дружбу ко мне».
Повествование о жизни простой и свободной сплетается в «Листригонах» с легендами и апокрифами, рассказанными рыбаками, еще более усиливая представление о сердцах, не погубленных современной цивилизацией. Вот возвращается домой лодка с рыбаками, пропадавшая в бушующем море три дня: «Перед бухтой они опустили парус и вошли на веслах, вошли, как стрела, весело напрягая последние силы, вошли, как входят рыбаки в залив после отличного улова белуги.
Кругом плакали от счастья: матери, жены, невесты, сестры, братишки. Вы думаете, что хоть один рыбак из артели „Георгия Победоносца“ размяк, расплакался, полез целоваться или рыдать на чьей-нибудь груди? Ничуть! Они все шестеро, еще мокрые, осипшие и обветренные, ввалились в кофейную Юры, потребовали вина, орали песни, заказали музыку и плясали, как сумасшедшие, оставляя на полу лужи воды».
В 10-е гг. Куприн не раз заявлял, что его тянет к героическому. Произведения, отразившего эту тягу, им написано не было, но круг его героев пополнился новыми персонажами.
Повесть «Жидкое солнце» (1912) обозначила поиск Куприным героя нового времени, возможно, не без некоторого влияния творчества Г. Уэллса. Куприн воплощает этого героя в образе крупного ученого, лорда Чальсбери, поставившего перед собою цель добыть новый, неограниченный источник энергии для блага человечества. Жизнь ученого посвящена попыткам превратить солнечный свет в газообразное, а затем жидкое состояние.
Исходная мысль произведения, как и в рассказе «Тост», — вера в гордый ум человека, который может преодолеть все препятствия: «...если бог в своем справедливом гневе отвернулся от человечества, то человеческий необъятный ум сам придет себе на помощь».
Однако современная цивилизация превращает благо во всесильное зло. Один из помощников ученого видит в его научном открытии прежде всего разрушительные возможности: «...жидкому солнцу предстоит громадная будущность в качестве взрывчатого вещества или приспособления для мин иогнестрельных ружей».
Горькой иронией звучит конец повести. «Друг человечества» начинает понимать, что в современном обществе его великое научное открытие послужит не благу человека, а его порабощению. И эта мысль заставляет ученого не только прервать работу, но и взорвать свою лабораторию, а вместе с нею уничтожить и свое научное завоевание.
Научно-фантастическая повесть, лишенная реально-бытовой основы (действие ее происходит в Англии, в уединенной лаборатории на вершине потухшего вулкана) и глубокого психологизма, была вне русла купринского дарования. Не оказался он и мастером занимательной интриги, намеченные им сюжетные линии (авантюрист-помощник, дорогие стекла-бриллианты и тайна их сложной транспортировки) оказались неиспользованными.
Обращение к чуждому жанру не принесло Куприну успеха, однако следует отметить, что он был в числе первых русских писателей, заговоривших о моральной ответственности перед обществом ученых нового века с его быстрым промышленным развитием. Вскоре та же проблема привлечет внимание Л. Андреева.
Научно-авантюрная повесть осталась одинокой, но тем не менее она не была случайным явлением в творчестве Куприна. В 10-х гг. он как бы охладевает к близким ему ранее темам («Чувствую, как во мне слабеет интерес к быту») и начинает тяготеть к другой проблематике.
На смену произведениям с пластической бытописью, признанной сильной стороной его творчества, приходят произведения, в которых большую роль играют приемы иносказания и фантастики. Куприна теперь тянет писать «правдивые, хотя и неправдоподобные» истории.
Он не забывает о сатире («Паша», «Гога Веселов», «Канталупы»), но социальная заостренность исчезает из его творчества. Все сильнее влечет его область таинственного в жизни человека («Неизъяснимое», 1915; «Воля», 1916, и др.).
Теперь в центре внимания писателя постоянно находятся не только (и даже, пожалуй, не столько) конкретно-исторические социальные проблемы, сколько глобальные вопросы человеческого бытия, нескончаемой и вечной «реки жизни». Как и прежде, для Куприна это не мистические неразрешимые загадки, а задачи, еще не решенные человеческим разумом и поэтому лишь до поры таинственные.
К таинственным явлениям Куприн относил роль случая в жизни человека. Позднее в повести «Юнкера» он скажет: «...громадная сила — напряженная воля, а сильнее ее на свете только лишь случай».
Случай для Куприна — непознанные таинственные силы, неожиданно врывающиеся в жизнь человека и большей частью ломающие его. Случай — это стечение обстоятельств, которое реалистически объяснимо, но само это объяснение неведомо человеку,столкнувшемуся с ним, и потому событие относится им к области таинственно-неведомого.
Реалистически мотивированный случай, а также таинственное сочетание логического и нелепого нередко встречаются в рассказах Куприна. В 1910 г. он посвятит размышлениям о роли и природе случая специальный рассказ «Искушение», в котором появится даже типичный андреевский «Некто или Нечто, что сильнее судьбы и мира».
Новые черты мировосприятия Куприна существенно изменяют его социальную концепцию. Автор «Поединка» и «Реки жизни» был полон оптимистической веры в то, что само течение жизни неизбежно образует со временем «глубины героизма» там, где пока существуют «отмели пошлости».
В 10-х гг. писатель предсказывает неизбежность кровавого оргиастического конца той прекрасной и гармонической жизни, которая наступит на земле на одной из спиралей вечного мирового движения, и участие в нем людей, объевшихся вечной добродетелью.
По мнению персонажа «Искушения», жизнь — это «миллионы сцепившихся случаев», и каждый из них строго подчинен непреложному закону, направляющему течение реки жизни в целом. Но вечное столкновение воли человека с капризным и все еще непостижимым «случаем» не исчерпывало для Куприна проблемы таинственного в жизни человека.
В не меньшей степени его волновали темные провалы человеческого подсознания, еще не разгаданные наукой, но уже ставшие предметом ее анализа.
В творчестве Куприна не раз воспроизводились характеры людей в их алогическом проявлении. В 10-х гг. обостряется интерес писателя к подсознательному миру человека, совпадая с широким интересом, проявленным в то время к психоаналитическому учению З. Фрейда, которое утверждало, что обширная сфера подсознания превосходит сферу сознания и руководит человеком более властно, чем разум.
В начале 10-х гг. русский читатель получил возможность ознакомиться в переводах с целым рядом сочинений Фрейда: «О психоанализе», «Психологические этюды», «Леонардо да Винчи» (все — М., 1912), «Толкование сновидений» и «Психология детского страха» (М., 1913). Одновременно сформировался и «русский фрейдизм» — целое течение, представлявшее разные толкования теории и методики психоанализа.
Особый интерес и наука, и литература, и досужая мысль интеллигентного обывателя в те годы проявляли к механизму человеческого сна как наиболее доступной расшифровке формы проявления скрытых влечений человека.
«В снах — свободная, подсознательная жизнь души. Не становятся ли нам поступки бодрствующих людей понятнее, когда мы знаем, что делают они во сне?» — формулировал этот массовый интерес Д. Философов, иллюстрируя свою мысль анализом творчества А. Ремизова.
Увлечение психоанализом достигло такого накала, что вызвало к жизни остроумную пародию-монодраму Н. Н. Евреинова «В кулисах души», разыгранную в 1912 г. на сцене петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало».
В этом спектакле Ведущий, некий ученый схоласт, ссылаясь на данные новейшей науки, характеризовал во вступительной лекции трехчленную модель человеческой личности (Я — рациональное, Я — эмоциональное, собственно Я), пародируя мысль Фрейда о структуре человеческой души, содержащей в себе одновременно разные субстанции: «Я», «Оно», «Сверх Я».
Сатирический эффект «строго научной» монодрамы Евреинова усиливался тем, что ученые выкладки профессора были иллюстрированы банальнейшим драматическим сюжетом: в душе женатого человека, увлеченного модной «этуалью» варьете, идет жестокая борьба, завершающаяся выстрелом в сердце.
Психоанализ оказал сильное, хотя и неоднородное влияние на развитие художественной литературы начала века. В частности, он спровоцировал в какой-то мере широкое увлечение эротикой.
Но более вдумчивые и серьезные художники увидели в психоанализе новую возможность обнажить тайные мотивы поведения человека и скрытые причины многих драм человеческой жизни. Такого рода интерес к учению Фрейда и других психологов, врачей, философов, изучающих сферу подсознания, проявили Андреев и Куприн.
В повести «Олеся», где этот интерес уже принял форму глубокого, тяготеющего к научному, объяснения загадочного в поведении человека, писатель называет имя врача-психиатра Шарко и устами героя «в простой форме» излагает мысли «о гипнотизме, о внушении» и о других «странных знаниях», которые, опередив точную науку, столетиями живут в подсознании и передаются по наследству в народной среде.
В любимой Куприным фантастической повести «Каждое желание» (1917; позднее печаталось под заглавием «Звезда Соломона») вновь проявлен его интерес к тайнам человеческой психики с ее неразгаданными глубинами подсознания.
На этот раз писатель, вновь обратившийся к хорошо знакомой ему русской действительности, избрал своим героем простодушного обладателя доброго сердца, мелкого чиновника Цвета, который заставлял вспомнить образ бессмертного Акакия Акакиевича.
Однако такое «везенье» скоро надоедает герою и утомляет его. И когда столь же неожиданно для себя Иван Цвет возвращается из романтического мира призрачной и уже наскучившей ему магической власти к своему повседневному существованию (оказывается, все было только сном!), он ничуть не огорчен, тем более что его единственная мечта — о чине — сбывается наяву.
«Узорчатый», яркий сон быстро забывается Цветом, и только пороюнеобычно возникающие мгновенные ситуации тревожно напоминают ему о когда-то увиденном и пережитом.
Куприн ставил в своей повести задачу художественно воспроизвести «механику» сна и нащупать пружины, воздействующие на ход событий в нем. Сон в «Звезде Соломона» оказался подобен тому, кто его видит: «романтический мир» — герой и его «послушный» черт — соответствует интеллекту спящего.
Цвет не испытывал желания проникнуть в тайны мироздания, познакомиться с жизнью других, неведомых ему стран или насладиться всем тем, что несет с собою богатство. Сплетая в «Звезде Соломона» «быль и небылицу», Куприн воплотил в них свои представления о «случае» в его разнообразных реальных и ирреальных проявлениях и о природе подсознательного в психике человека.
С легкой иронией писатель показывает, что «Звезда Соломона» (овладение магическим словом), принесшая власть герою, не развратила его незлобивого сердца. Цвет прошел испытание властью, богатством, успехом, но ничто не привлекло его. Когда же он вдруг приобщился к таинственной силе чтения чужих мыслей, состояние их испугало и отвратило его от дара, который рождал «презрение к человеку и отвращение к человечеству».
«Простоватый ум» и природная незлобивость не позволили Цвету употребить во зло необычное «двойное зрение», но подсознание и с ним играет недобрые шутки. Помимо своей воли он чуть не становится виновником смерти человека. Спросив себя с пристрастием, хотел ли он ее, герой не в силах дать однозначный ответ на этот «жуткий вопрос».
«Нет, конечно, он не желал смерти или увечья этому незнакомому бедняку. Но где-то в самом низу души, на ужасной черной глубине, под слоями одновременных мыслей, чувств и желаний, ясных, полуясных и почти бессознательных, все-таки пронеслась какая-то тень, похожая на гнусное любопытство». И, поняв это, Цвет впервые со стыдом и страхом подумал: «...какое кровавое безумие охватило бы весь мир, если бы все человеческие желания обладали способностью мгновенно исполняться».
Таким образом, Куприн становится на путь пересмотра своего раннего увлечения «чистым золотом» естественной натуры людей. В причудливом сюжете «Звезды Соломона» сочеталась критика буржуазного общества, исказившего человеческое «естество», и тяжелое недоверие к самому этому «естеству», к человеку вообще с его темными бесконтрольными «подснами».
В повести звучат не столь свойственные ранее Куприну ноты пессимизма, навеянные мыслями о зыбкости и краткости человеческого существования, о малых различиях между приземленной и призрачной действительностью.
«Кто скажет нам, — спрашивает он, — где граница между сном и бодрствованием? Да и намного ли разнится жизнь с открытыми глазами от жизни с закрытыми? <...> И что такое, если поглядим глубоко, вся жизньчеловека и человечества, как не краткий, узорчатый и, вероятно, напрасный сон? Ибо — рождение наше случайно, зыбко наше бытие, и лишь вечный сон непрерывен».
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
Пережил множество разнообразных событий Александр Иванович Куприн, жизнь и творчество которого наполнены драматизмом свершавшихся в мире событий. Его произведения пользуются неизменным успехом как у простых читателей, так и у профессионалов. Многие рассказы Куприна представляют собой эталон литературного жанра, например, "Штабс-капитан Рыбников". На все времена останутся популярными такие перлы из сокровищницы русской литературы, как "Гранатовый браслет", "Суламифь", "Олеся", "Листригоны, "Юнкера" - все не перечислить. А как зачитываются современные дети такими рассказами, как Александр Куприн в нашей стране имеет поистине всенародное признание.
Детство и юность
Родился будущий писатель в августе 1880 года в маленьком городке Пензенской губернии. Отец его - мелкий чиновник, умер, когда сыну едва исполнился год. Мать не смогла поднять на ноги маленького Александра, потому что не хватало средств, и отдала мальчика в сиротское училище.
Александровское училище в Москве оставило не одни только безрадостные воспоминания. Здесь прошли отрочество и юность, появились первые юношесткие увлечения, литературные опыты, и главное из того, что приобрёл в училище Александр Куприн, - друзья.
Москва была прекрасна своими патриархальными нравами, собственными мифами, наполненными местечковой гордости (ущемлённая в правах столица!), со своими местными знаменитостями, чудаками. Облик города был цельным и ни на какой другой не похожим.
Начало писательства
Учёба дала Куприну довольно полное образование: языки - русский, французский, немецкий. Физика, математика, история, география и словесность (литература). Вот последняя и стала для него прибежищем на всю жизнь. Здесь, в училище, и был написан его первый рассказ - "Последний дебют", опубликованный с пылу с жару в "Русском сатирическом вестнике".
Куприн был неимоверно счастлив, хотя и отсидел за этот поступок в карцере (публикации без ведома начальника училища были запрещены, но юный Куприн этого не знал, вот за незнание внутренней службы и оказался наказан).
Наконец, начинающий писатель был по первому разряду выпущен из училища и назначен служить на юго-западной границе России, глухие провинциальные местечки такого плана были им блистательно описаны в повести "Поединок" и рассказе "Свадьба".
Служба на рубежах страны
Материалом для превосходных, до конца выстраданных произведений, таких как "Дознание", "Ночлег" и других, стала служба на границе. Однако писатель подумывал всерьёз о профессиональной литературной деятельности. Нужно было приобрести достаточный для этого опыт, вот он и печатался в провинциальных газетах, а повесть "Впотьмах" приняли в журнал "Русское богатство".
В 1890 году Куприн, жизнь и творчество которого, казалось, покроются мхом в захолустье, вдруг знакомится с Чеховым и Горьким. Оба мэтра сыграли огромную роль в судьбе Куприна. Естественно, и Александр их ценил чрезвычайно высоко, а ещё больше - их мнение, а Чехова почти боготворил.
Главная тема
Даже не одна из главных, а самая главная тема, которую на протяжении всей жизни использовал писатель Александр Куприн, - любовь. Герои со страниц его прозы прямо светятся этим чувством, раскрываясь в лучших своих проявлениях, всегда светло, всегда трагически, за очень редким исключением (например, "Куст сирени" - этот изумительно красивый рассказ по силе впечатления равен "Дарам волхвов" О. Генри, там всё кончается хорошо, если не считать чувства стыда героя-офицера за свой небольшой обман). Всем настоящим писателям, как Куприн Александр Иванович, биография помогает творить.
"Олеся"
Первое достаточно крупное и весьма значительное произведение появляется в 1898 году. Это повесть "Олеся" - грустная, без малейшего мелодраматизма, светлая, романтическая. Мир природы героини - духовная гармония в противовес человеку из большого и жестокого города. Естественность, внутренняя свобода, простота Олеси притянули главного героя быстрее, чем магнит кусочек металла.
Малодушная доброта оказалась сильнее духовного богатства, едва не погубив чистую и сильную девушку. Рамки социальной и культурной жизни способны изменить даже такого естественного человека, как Олеся, а вот этого-то Куприн и не позволил. Даже высокое чувство любви не может возродить те духовные качества, которые уничтожила цивилизация. Потому и высок смысл этой превосходной повести, что жизнь Куприна Александра Ивановича научила всюду видеть и свет, и тень, его заслоняющую.
"Гранатовый браслет"
В самой будничной реальности писатель ищет и находит таких людей, чья одержимость высоким чувством способна подняться над прозой жизни хотя бы в мечтах. Обращаясь к описанию "маленького человека", Александр Куприн, книги которого читаются взахлёб, поистине творит чудеса. Оказывается купринскому "маленькому" человеку свойственна утончённая, всеобъемлющая любовь, безнадёжная и трогательная. Это чудо, прекрасный дар. Даже умирая, любовь возрождает к жизни, побеждая смерть. И музыка, музыка, перерождающая душу. Она звучит в каждой строке, переходя из холодного созерцания к трепетному чувствованию мира.
Истинно неминуемо трагична. Целомудрие героев обладает созидательной творческой силой. Такими предстают перед читателями герои, как увидел Куприн, жизнь и творчество которого рисуют нам их в жестоком мире, пытающемся разбить хрупкую душу. При этом почти всегда присутствует некая недооценка героем себя, неверие в право обладания той женщиной, которую вожделеет вся его сущность. Тем не менее сложность ситуаций и драма в окончании не оставляют читателю чувства уныния, герои, которых вывел перед читателем Александр Куприн, книги его целиком - само жизнелюбие, сам оптимизм. Светлое чувство после прочтения долго ещё не покидает читателя.
"Белый пудель"
Этот рассказ, изданный в 1903 году, о пожилом шарманщике, мальчике Серёже и их верной собаке - пуделе Арто, так и назван писателем - "Белый пудель". Александр Куприн, как это часто бывало, сюжет срисовал с натуры. К нему на дачу часто заходили гости - артисты, просто перехожие люди, паломники, и всех семья Куприных привечала, кормила обедом и поила чаем. Среди гостей однажды появились старик с шарманкой, маленький акробат и белая учёная собака. Вот они-то и рассказали писателю о том, что с ними произошло.
Богатая барыня настаивала на продаже пуделя для её маленького, избалованного и капризного сыночка, артисты, естественно, отказались. Барыня разгневалась, наняла человека украсть собаку. И Серёжа рисковал жизнью, освобождая любимого Артошку. Куприну эта история показалась интересной тем, что в рассказ легко входили две излюбленные его темы - социальное неравенство и бескорыстная дружба, любовь к животным, забота о них. Так часто вместо писателя работает, как говорил сам Куприн Александр Иванович, биография.
"Поединок"
Во время службы подпоручиком в 46-м Днепровском пехотном полку и задумал, и выстрадал Александр Куприн "Поединок". Город Проскуров, в котором проходила служба, легко узнаваем в этой повести. Выйдя в отставку, писатель приступил к систематизации своих разрозненных записей. Когда повесть была готова, её высоко оценил Максим Горький, назвав великолепной и на всех думающих и честных офицеров должной произвести неизгладимое впечатление.
Также и А. В. Луначарский посвятил "Поединку" статью в журнале "Правда" осенью 1905 года, где всячески такую тематику и такой стиль письма приветствовал, сказав о прекрасных страницах повести Куприна, которые есть красноречивое обращение к армии, и каждый офицер непременно услышит свой собственный голос непоруганной чести.
Некоторые сцены "Поединка" Паустовский назвал лучшими в русской литературе. Но были и противоположные оценки. Не все армейцы согласились с реальностью, которую раскрыл Александр Куприн (жизнь и творчество явно говорят, что он не написал ни слова лжи). Однако генерал-лейтенант Гейсман обвинил писателя в клевете, в ненависти к армии и даже в покушении на государственный строй.
Это одно из самых значительных произведений Куприна об истории конфликта молодого поручика Ромашова с офицером, старшим по званию. Нравы, муштру, пошлость офицерского общества - всю подоплёку жизни захолустного полка Куприн столкнул с юным романтическим мировоззрением и - опять-таки! - настоящей, всепрощающей и всеобъемлющей, жертвенной любовью.
Первое издание повести вышло с посвящением Максиму Горькому, поскольку всё самое буйное и самое смелое в повести определило его влияние. А Чехову повесть не понравилась, и её романтический настрой - особенно, чем Куприн был весьма озадачен и расстроен.
Осенью этого года писатель проводил в Балаклаве, в Крыму, где и прочитал на благотворительном вечере монолог Назанского из "Поединка". Балаклава - город военных, и в зале их в тот момент оказалось много. Вспыхнул огромный скандал, который помог погасить моряк, лейтенант П. П. Шмидт, через месяц возглавивший Писатель воочию увидел безжалостную расправу правительственных войск с восставшими и описал эти события, отправив корреспонденцию в Петербург, в газету "Новая жизнь". За это Куприна из Балаклавы выслали в сорок восемь часов. Но писатель успел спасти от преследования нескольких моряков с "Очакова". Об этом восстании потом были написаны прекрасные рассказы: "Гусеница", "Исполины", замечательнейший "Гамбринус".
Семья писателя
Первой женой Куприна стала Мария Карловна Давыдова, на которой он женился в 1902 году и получил развод в 1909-м. Она была высокообразованная дама, дочь знаменитого виолончелиста и издательницы журнала. Следующим браком она стала женой видного государственного деятеля Николая Иорданского-Негорева. Мария Карловна оставила книгу воспоминаний о Куприне - "Годы молодости".
У них осталась и совместная дочь - Лидия Александровна Куприна, которая умерла рано, в 1924 году, подарив писателю внука Алексея. Александра Ивановича и его внук не оставили другого потомства, род Куприных прервался.
Вторая жена, его муза и ангел-хранитель, - Елизавета Морицевна Гейнрих, которая вышла за писателя замуж в 1909 году. Она была дочерью фотографа и сестрой актрисы. Елизавета Морицевна всю жизнь работала, что для того времени было не характерно, была сестрой милосердия. Не смогла пережить блокаду Ленинграда.
У них была дочь Ксения Александровна, красавица и умница, любимица не только всей семьи, но и людей, хотя бы немного с нею общавшихся. Работала в Доме моды у знаменитого в те времена Поля Пуаре, была моделью и актрисой. В 1958 году вернулась из Франции в СССР. Тоже написала воспоминания "Куприн - мой отец". Играла в московском театре имени Пушкина. У годовалой Ксении появилась сестричка Зинаида, но в 1912 году умерла от пневмонии.
Предвоенные, военные и послевоенные годы
Весь 1909 год Куприн напряжённо работает - пишет повесть рискованной и для наших времён тематики. Писатель решил показать изнутри жизнь публичного дома где-то в провинции. Повесть он назвал "Яма". Писалась она долго. В этом же году ему была присуждена премия имени Пушкина, так же как и Ивану Бунину. Это было уже официальным признанием от Академии наук.
В 1911-м Куприну пришлось продать издательсткое право на Полное собрание сочинений. Получив от издателя сто тысяч рублей гонорара, уже в 1915-м писатель писал, что погряз в долгах. Тогда были опубликованы повесть "Гранатовый браслет", которую так трепетно писал Куприн Александр Иванович, рассказы "Телеграфист" и "Святая ложь" - произведения тонкие, лиричные, грустные. Они явно показали, что душа автора в богатстве не погрязла, что он по-прежнему готов сочувствовать, любить и соболезновать.
В 1914-м Куприн отправился добровольцем на войну, снова поручиком. Служил он в Финляндии, однако недолго: был признан по состоянию здоровья к службе негодным. Вернулся он домой, а дома - лазарет: Елизавета Морицевна и дочь Ксения выхаживали раненых... Так прошли годы войны. Революцию 1917-го Куприн не понял и не принял. Ленина не любил. После разгрома белого движения в 1920 году Куприны покинули Россию.
Двадцать лет жизни Куприна во Франции показали, насколько трудно русскому человеку адаптироваться за рубежом. Заработков не было. Самые известные произведения писателя переводились на французский, а вот новые не писались. Коммерческие предприятия тем более не удавались. Главное - съедала душу тоска. Ушли молодость, здоровье, силы, надежды... Вот этой ностальгией пронизано насквозь единственное крупное произведение, написанное Александром Ивановичем вдалеке от России, - роман "Юнкера". Это получились почти документальные воспоминания о военном училище, тёплые, грустные, но с тем же добрым и мягким купринским юмором. Он очень-очень хотел вернуться на родину.
Домой!
Слишком поздно сбылась мечта Куприна о возвращении в Россию. Смертельно больной писатель вернулся домой, чтобы умереть. Встреча была невероятно тёплой - его любили настолько, что чуть не вся Москва решила с ним повидаться. Радость Александра Ивановича была неизмеримой. Свидетельствуют очевидцы, что он часто плакал, его умиляло всё: и дети, и сам запах родины, и особенно внимание и любовь окружающих. Писатель, несмотря на болезнь, публиковался: очерк о столице "Москва родная", затем воспоминания о Горьком (с огромными умолчаниями, так как в эмиграции Куприн Горького не жаловал за поддержку и пособничество "режиму ужаса и рабства").
Под новый 1937 год Куприны переехали в Ленинград и поселились там, окружённые заботой и вниманием. В июне 1938-го навестили свою милую Гатчину, где так великолепно цвела когда-то сирень. Отказались и от своей старой дачи, и от семидесяти тысяч компенсации за неё, поселились у знакомой вдовы знаменитого архитектора. Куприн гулял по прекрасному саду, наслаждался покоем и тихой радостью.
Тем не менее болезнь всё усиливалась, диагноз был страшен - рак пищевода. В Ленинграде, после возвращения из Гатчины, консилиум решил оперировать Куприна. Временно ему стало лучше, но врачи предупредили, что надеяться, в принципе, не на что. Куприн умирал. В последние дни он имел всё, что только возможно, - самые лучшие медики, прекрасный уход. Но и такое продление жизни не может быть навсегда.
Жизнь вечная
Литературоведы, критики, мемуаристы написали живой портрет замечательного, истинно русского писателя, который продолжил лучшие классические традиции блестящего последователя Л. Н. Толстого. Александр Куприн, цитаты которого в ходу уже век, написал более ста произведений различных жанров. Он был правдив, искренен, с большой долей жизненной конкретики в каждом своём слове, писал только о том, что сам пережил, повидал, перечувствовал.
Обращался Куприн к самой широкой аудитории, читатель его не зависит от пола и возраста, каждый найдёт в его строках своё, заветное. Гуманизм, стойкое жизнелюбие, пластичные, яркие описания, исключительно богатый язык помогают произведениям Куприна оставаться и по сей день одними из самых читаемых. Его произведения экранизированы, инсценированы и переведены на многие языки мира.
7 сентября исполняется 145 лет со дня рождения автора «Ямы», «Поединка», «Гранатового браслета» и других замечательных произведений
Знавшие великого русского писателя люди были уверены: ему надлежало стать капитаном парусного судна, иметь дело с пиратами, охотиться в джунглях на тигров или шататься по свету в компании бродяг-золотоискателей. Товарищами Александра КУПРИНА вполне могли быть разбойники - но разбойники благородные, «с особой пьяной мудростью и честной любовью к человеку», как представляла писательница Надежда ТЭФФИ. В сущности, его жизнь ненамного отличалась от такого описания - своих «пиратов», «тигров» и «золотоискателей» он находил всюду, жадно вторгаясь в те сферы жизни, куда «приличному» человеку лучше не соваться.
Буян и кутила, взрывной и порой жестокий - и тут же почти детская сентиментальность в отношении к людям. Александр Иванович Куприн утверждал, что писателем стал случайно. До этого он успел поработать токарем на заводе, суфлером в театре, продавцом унитазов. Был наборщиком, столяром, псаломщиком, занимался землемерными работами и зубоврачебным делом, выращивал махорку, плавал кочегаром, рыбачил и грузил арбузы. Летал на аэроплане, тушил огонь с пожарной командой, спускался на морское дно...
Говорят, некоторые «подвиги» ему приписывали «доброжелатели», но уж больно они ложились на противоречивый характер писателя-бунтаря.
Роковая черта
Едва Саше исполнился год, как от холеры умер его отец. Мать, Людмила Алексеевна, перебралась в Москву и поселилась с сыном во Вдовьем доме. Измученная добыванием куска хлеба женщина нередко поколачивала мальчишку. Уходя по делам, мать очерчивала мелом круг, за который Саше запрещалось выходить, или привязывала ребенка к ножке кровати.
Повзрослев, Куприн припомнил детские обиды. Когда Людмила Алексеевна в присутствии посторонних сделала ему замечание, он вспыхнул: «Ненавижу свою мать!» Она, к слову, оставалась во Вдовьем доме до самой смерти.
Паленая жена
Первая супруга писателя - Мария Карловна Давыдова, издательница журнала «Божий мир», желая подвигнуть мужа на литературные подвиги, частенько не пускала его домой, пока тот не принесет установленное количество написанных страниц. Куприн протискивал ей листки через приоткрытую дверь. Если ему не открывали, сидел на ступеньках и плакал. Иногда хитрил, подсовывая старые страницы или списывая отрывок у Чехова.
Доведенный до ручки писатель как-то бросил на газовое платье жены зажженную спичку. Одеяние вспыхнуло, но несчастную удалось спасли.
Скандальный развод
Вторая супруга появилась в жизни Куприна, когда тот еще не развелся с первой. Влюбившись в няньку своей дочери, 22-летнюю Лизу Гейнрих, он вскоре стал с ней жить. Мария Карловна тянула с разводом, и тогда писатель стал обвинять ее в неисполнении родительских обязанностей.
- М. К. только притворяется любящей матерью, - возмущался он. - Что она бросала девочку целыми днями и месяцами на тетю Лизу, это еще ничего. Но М. К. оставляла ее на попечение вздорной, изломанной горничной, на попечение совсем незнакомой бонны-немки, со звериной мордой, крашеными волосами, лет 50 и в корсете. Вся ее забота о Лидуше заключалась в том, что она по утрам брала ее в грязную постель и давала ей играть косой или, уезжая из дома, дразнила ее: «А мама уезжает, бедная мама, а тебе не жаль мамы?» и т.д.
Изложив эти инсинуации, Куприн своего добился: после двухлетнего сожительства с молодой женой развод был получен.
Раз в состоянии подпития Куприн послал Николаю II письмо с просьбой предоставить заштатной крымской Балаклаве, в которой он провел лето, статус вольного города.
Почтальон сбился с ног, разыскивая Куприна по всем злачным местам. Наконец в одном из ресторанов вручил писателю ответ императора.
Бокалы наполнили шампанским, Куприн торжественно распечатал конверт и, обращаясь к публике, произнес: «А вот мне тут царь пишет...» Ответ Николая состоял из трех слов: «Когда пьете, закусывайте».
Приличная наездница
Куприн любил общаться с цирковыми артистами, уважал их тяжелый труд. Встретив очень буржуазную даму, всерьез убеждал ее бросить все и поступить в наездницы.
- Вот родители не позаботились о вас, не дали вам настоящего воспитания. Вы где учились?
- В институте.
- Ну вот видите. Раз родители вовремя не позаботились, попробуйте исправить их ошибку. Конечно, на трапеции работать вам уже трудно. Поздно спохватились. Но наездница из вас может еще выйти вполне приличная.
Обидчивая кошка
Имя Куприна часто фигурировало в скандальных происшествиях. Об одном из них рассказывала его дочь Ксения.
- В Петербурге произошел отвратительный процесс кошкодавов. Богатый заводчик посылал лакея собирать в мешок кошек, которых затем привязывали к мебели и спускали на них собак. Несколько человек из литературной среды при этом присутствовали. И когда начался процесс, то стали обвинять писателя, что он, дескать, также бывал на этих мерзких развлечениях. Куприн тут же накатал протест в газеты.
Александр Иванович не мог пройти мимо уличного пса, чтобы не погладить. Но, напившись, этот гуманист увлеченно искал по всей Одессе укроп, дабы посмотреть, что будет, если накормить им попугая: ему сказали, птица умрет в страшных мучениях.
В последние годы Куприн много разговаривал с любимой кошкой. Как-то расстроился:
- Все сегодня с утра не клеится. Гонорар в газете сбавили, кошка чего-то на меня дуется. Доктор запретил пить кальвадос и велел лежать. Все не клеится. Но чего кошка-то обиделась?
Сила обоняния
Для Куприна много значило обоняние, запах. Он нам говорил, что «принюхивается» к людям:
- Потяну носом и знаю, что за человек.
Как-то в обществе ему показали красивую даму.
- Что скажете, Александр Иванович, правда, хороша?
- Дура собачья. У нее от морды редькой пахнет, - ответил он громко.
«Пленительные самки»
После выхода «Ямы» Александр Иванович получал массу писем, в основном анонимных. Жаловался:
- Ругают меня за первую часть «Ямы», называют порнографом, губителем юношества и, главное, автором грязных пасквилей на мужчин. Это бы ничего! Письма от анонимов, изрыгающих хулу, меня не удивляют. Уязвленные обыватели, отстаивающие публично целомудрие и мораль, а втихомолку предающиеся всем грехам Содома и Гоморры, вправе сердиться. Но вот критика меня удивляет. Как можно делать выводы о произведении, которое еще не окончено?
Позже до него, живущего в Париже, доходили обвинения, что в его произведениях нет «женщины-общественницы», а есть «пленительные самки». Согласно распоряжению Наркомата просвещения, рассылаемого по библиотекам, книги Куприна следовало сжигать. Уничтожением «вредных» изданий руководила замнаркома просвещения Надежда Крупская.
Красноглазый Ильич
В начале 1919 года писатель обратился к Ленину с предложением издавать газету для селян под названием «Земля». В заметке «Моментальная фотография» Куприн так описал ту знаковую встречу:
- Из-за стола подымается Ленин и делает навстречу несколько шагов. Он так переваливается с боку на бок, как будто хромает на обе ноги; так ходят кривоногие, прирожденные всадники. В то же время во всех его движениях есть что-то крабье.
Руки у него большие и очень неприятные. Но на глаза его я засмотрелся. Прошлым летом в парижском Зоологическом саду, увидев золото-красные глаза обезьяны-лемура, я сказал себе удовлетворенно: «Вот, наконец-то я нашел цвет ленинских глаз!»
Ночью, уже в постели, я опять обратился памятью к Ленину и... испугался. «В сущности, - подумал я, - этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая, непобедимая мысль: падая - уничтожаю».
Вынужденное беспокойство
В пору эмиграции Александр Иванович с женой одно время жили на юге Франции. Там он сдружился с рыбаками и выходил с ними на лодке в море. Вечером Елизавета Морицовна бегала по береговым кабачкам, разыскивая мужа. Раз нашла его в компании с пьяной девицей, которая сидела у него на коленях.
- Папочка, иди же домой! - взмолилась супруга.
- Не понимаю тебя, - важно ответствовал Куприн. - Ты же видишь, на мне сидит дама. Не могу же я ее побеспокоить.
Оскорбленное достоинство
Во Франции Куприн, его жена Елизавета Морицовна и дочь Ксения жили в постоянных долгах.
- Должны десять тысяч в мясную, - докладывал он приятелям.
Все поражались: ну какой парижский мясник станет отпускать столько в долг русскому беженцу?
Для Куприна устраивались сборы денег. Бунин перечислил другу пять тысяч франков от полученной им Нобелевской премии. Елизавета Морицовна открыла маленькую библиотеку и писчебумажный магазин. Но дела шли скверно.
Важные вехи
* Родился 7 сентября (26 августа) 1870 года в городе Наровчат Пензенской губернии.
* В шесть лет был устроен в сиротский пансион.
* Окончил Александровское юнкерское училище в Москве. В 1890 - 1894 гг. служил в полку в Подольской губернии.
* С началом Первой мировой войны становится армейским инструктором, а его дом в Гатчине превращается в госпиталь.
* В 1919 году эмигрирует с семьей во Францию.
* В 1937 году возвращается на родину, где 25 августа 1938 года умирает. Через пять лет, весной 1942-го, во время блокады Ленинграда его жена Елизавета Морицовна повесилась в Гатчине.
«Кто не падал - тот не поднимался»
Цитаты из произведений писателя давно стали афоризмами.
* Больше всего я стыжусь лжи, всегда идущей от трусости и слабости.
* Разлука для любви - то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильнее.
* Не лезь на смерть, пока тебя не позовут.
* Нигде человек не высказывается так ясно, как во время еды.
* Судьбу нельзя два раза пытать. Не годится. Она узнает, подслушает. Судьба не любит, когда ее спрашивают.
* Каждый еврей родится на свет Божий с предназначенной миссией быть русским поэтом.
Пышечки к чаю
Срок, отпущенный КУПРИНУ на Земле, он предрек себе сам. В рассказе «Олеся» об этом говорит старуха-гадалка, обращаясь к главному герою, с которым ассоциировал себя писатель: «Если в шестьдесят семь лет не умрешь, то...» Он день не дожил до 68.
Куприн ушел из жизни в Гатчине, где поселился после возвращения из эмиграции. Говорят, к нему подсылали не одного делегата, уговаривающего покинуть Францию, - для советских властей было делом чести призвать отщепенца на Родину. Рассказывали, что в СССР наступило полное изобилие. Ему и его жене обещали бесплатную квартиру, дачу, прислугу. У писателя был рак пищевода, а ему говорили, что в советских больницах и санаториях гарантируется полное выздоровление от всех болезней. «Как вам нравится новая советская родина?» - спросили Александра Ивановича по приезде. «Ммм... Здесь пышечки к чаю дают», - безучастно ответил писатель и, не обращая внимания на окружающих, принялся пить чай.
Конечно – намеренно. Заканчивался отрывок яростными словами: «Я ненавижу свою мать!».Слушающие ошеломленно затихли в ожидании скандала. Но ничего такого не последовало. Любовь Александровна выслушала всю эту жесткую прозаическую тираду - приговор молча, с гордо выпрямленной спиной и сухо поджатыми губами, а Александр Иванович, по окончании своего резкого «обличения» просто молча сел на на стул.
О Александре Ивановиче Куприне писать довольно сложно и одновременно - легко. Легко потому, что его произведения знаю с детства. Да и кто из нас их не знает? Капризная, больная девочка, требующая в гости слона, чудесный доктор, накормивший в холодную ночь двух озябших мальчиков и спасший от смерти целую семью; бессмертно влюбленный в принцессу рыцарь из сказки « Синяя Звезда»…
Или пудель Арто, выписывающий в воздухе невероятные кубреты, под звонкие команды мальчика Сережи; кошка Ю – ю, грациозно спящая под газетой. Как памятно, из детства и с самого детства все это, с каким мастерством, как выпукло - легко написано! Будто на лету! По детски – непосредственно, живо, ярко. И даже в трагические моменты звучит в этих бесхитростных повествованиях светлые ноты жизнелюбия и надежды.
Что – то детское, удивленное, всегда, почти до самого конца, до смерти, жило в этом большом и грузном человеке с четко выраженными восточными скулами и чуть хитроватым прищуром глаз.
Между тем, жизнь его уже с ранних лет отнюдь не располагала к сохранению такого вот юношеского, свежего, непрестанного удивления перед миром. Скорее, она учила маленького Сашу до тонкостей познавать ее нещадно - горький вкус.. Он почти не знал своего отца, рос полусиротою, а мать его, урожденная княжна Куланчакова, гордая и властная женщина, с запрятанным глубоко, так что и не разобрать было ей самой, тщеславием, вынуждена была пойти давать уроки, быть приживалкою в богатых домах, чтобы дать сыну образование и воспитание.
Чего урожденная княжна не могла простить своему покойному мужу, разорившему семейство и оставившему ее просительницей - вдовою? Неравного ли брака, блеклой ли и тихой жизни в захолустном Наровчатове, где и родился седьмого сентября 1870 года Саша Куприн, ее единственный сын? Скорее всего - того и другого. И еще многого, нам неведомого, того что копит в своей душе озлобленная, обиженная на весь мир женщина.. Вскоре после рождения ребенка, муж « нищей княжны», как иронически называли ее родные, скоропостижно скончался.
Молодая, еще очень привлекательная, изящная, теперь – не княжна древнего рода Куланчаковых, а - вдова Ивана Куприна и мать четырехлетнего смышленого, темноглазого мальчугана, оставшись почти без средств, на последние гроши, спешно перебралась в Москву.
Какое то время Куприны жили на милости состоятельных родных, потом Любовь Александровна устроилась гувернанткой, давала уроки музыки, языка. Уходя, она привязывала Сашу к стулу, или - обводила мелом круг, за пределы которого он не мог выйти до самого ее возвращения. Даже - играя!
Скрытые, подавленные вспышки властной, гордой, темпераментной и весьма яркой натуры Любови Александровны Куприной выражались как то искаженно, болезненно, словно в кривом зеркале: она могла ударить сына за малейшую, пустяковую, провинность, отбить ему пальцы линейкой до крови, высмеять в угоду благодетелям, которые давали хлеб и кров, его походку, манеры, неправильные черты лица – форму носа, например! Смех был злой, не нарочитый - сухой и безжалостный. Саше приходилось молча сносить все это, так как кусок со стола смеющихся благодетелей кривляющаяся им в угоду мать часто отдавала ему же.. Но на душе оставались рубцы…
Даже в зрелом возрасте Александр Иванович не мог забыть ей тех унижений, которым подвергся в детстве. Одна из знакомых Куприна рассказывала о том, что уже будучи знаменитым писателем, он не сумел сдержаться в ответ на какое то колкое замечание матери, и когда позже гости попросили его прочесть что – то из прозы, начал читать отрывок из рассказа или повести, содержащий автобиографический эпизод об издевках матери.
Конечно – намеренно. Заканчивался отрывок яростными словами: «Я ненавижу свою мать!».Слушающие ошеломленно затихли в ожидании скандала. Но ничего такого не последовало. Любовь Александровна выслушала всю эту жесткую прозаическую тираду - приговор молча, с гордо выпрямленной спиной и сухо поджатыми губами, а Александр Иванович, по окончании своего резкого «обличения» просто молча сел на на стул.
Только в глазах его поблескивал скрытый огонь – не то ярости, не то боли. Но он продолжал молчать. Любовь Александровна затем, все так же молча, поднялась и вышла из комнаты, походкою оскорбленной королевы, даже не обернувшись.
Через несколько дней, как ни в чем не бывало, она вновь приехала на чай к сыну, и он почтительно встречал ее на крыльце и вводил в дом..
Такие вот, весьма своеобразные отношения и « уроки материнской нежности», конечно же, даром не прошли.
У Куприна очень рано развился острый дар психологической наблюдательности, он как бы научился видеть «изнанку», мотив каждого поступка человека, и «отделять зерна от плевел».
Научился уходить в себя, когда было слишком плохо, сосредотачиваться, размышлять. Воображать. Был очень привязан к животным, находя в них молчаливых и преданных друзей, которые не станут злорадно осмеивать каждый твой жест. Людей же он всегда немного сторонился. Открывался не каждому, не сразу. .
Душевные рубцы болели долго.. Что поделать? Порой, для для такой боли, «из детства» и вовсе нет снадобья.
Матери удалось определить его на казенный счет в сиротское училище, потом в кадетский корпус, где он стерпел немало пощечин и затрещин не только от педагогов, но и от
« товарищей» и даже..от служителей. По окончании Александровского юнкеровского училища, Куприн четыре года, в угоду матери, мечтавшей видеть на нем погоны офицера, находился в военной службе. Именно отсюда великолепное знание армейского быта, жизни захудалых военных гарнизонов, мелочей армейских походов. И эти легко узнаваемые типы, образы: бывалые офицеры, юные прапорщики, седоусые генералы, слегка потускневшие под слоем пудры, капризные полковые дамы и потрепанные бретеры - ловеласы.
Толстой, прочтя повесть Куприна «Поединок», не тратя много слов на восхищение талантом писателя, сказал только, что «абсолютно все при чтении чувствуют, что все написанное Куприным – правда, даже - дамы, вовсе не знающие военной службы». Простая и многозначащая похвала в устах признанного Мастера слова
Куприн всегда блистал талантом в рассказах «армейской темы», описывая то, что прекрасно знал, прочувствовал не только душой, но – кожей. Такое - писать о том, что знаешь и понимаешь «на кончиках пальцев» - Толстой ценил превыше всего!
Но все – таки, как же, из каких «малых» тропинок сложился большой и чрезвычайно сложный путь Куприна приведший как к славе, известности такого рода, что газетчики, издатели, по словам И. А. Бунина: «бегали за ним, умоляя дать в редакцию газеты хоть пол – абзаца, хоть пол – страницы.»., так и поставившего на краю пропасти пьянства и бедности за границей, в Париже.
Вот как сам Куприн рассказывал о себе Ивану Бунину при первом их знакомстве, на даче Карышевых – общих, как оказалось, друзей.
Рассказывал просто, искренно, армейской своей скороговоркой, с ударением на первом слоге: «Откуда я сейчас?.. Из Киева.. Служил я в полку, возле австрийской границы, потом полк бросил, хотя звание офицера считаю самым высоким.. Жил и охотился в Полесье, - никто даже представить себе не может, что такое охота на глухарей перед рассветом! (Оттуда, вероятно, впечатления и факты, вошедшие позже в знаменитую повесть «Олеся»» - С. М.)
Потом за гроши писал всякие гнусности для одной киевской газетки, ютился в трущобах, среди самой последней сволочи.. Что я пишу сейчас? Ровно ничего не могу придумать и положение ужасное – посмотрите, например, так разбились штиблеты, что в Одессу не в чем поехать.. Слава богу, что милые Карташевы приютили, а то бы – хоть красть»
(Бунин И. « Воспоминания о Куприне» .)
Бунин, оторопевший от такой искренности и сразу сраженный ею наповал, предложил Куприну написать, что - нибудь о солдатах, об армии, которую « наверное, тот хорошо знал»., пообещав содействие в напечатании материала-: Бунин знал М. Л. Давыдову, издательницу крупного русского журнала «Мир Божий», часто бывал в ее доме, и одно время даже собирался связать с нею свою судьбу. Пока не познакомил Марию Львовну с Куприным.. Но об этом – абзацем ниже. На неожиданное, сердечное предложение Бунина писать и печататься – они как то сразу и теплло сошлись, почувствовав родство душ,- Александр Иванович сперва неуверенно отнекивался, но, тем не менее, за одну почти ночь написал превосходный рассказ «Ночная смена», потом еще какое то небольшое эссе.
«Ночкную смену» они с Буниным немедля послали в «Мир Божий». Рассказ был тут же опубликован и Куприн получил свои первые авторские 25 рублей гонорара, на которые.. купил себе новые штиблеты!
« Первые годы нашего с ним знакомства, - писал Бунин в своем очерке о Куприне, - мы с ним чаще всего встречались в Одессе, и я видел, как он опускается все больше и больше, дни проводит, то в порту, то в кабачках и пивных, ночует в самых страшных номерах, не читает и никем и ничем не интересуется, кроме цирковых борцов, клоунов и портовых рыбаков… В эту пору он часто говорил.., что писателем стал совершенно случайно, хотя с великою страстью предавался при встречах со мною смакованию всяких острых художественных наблюдений..» (Бунин. «Воспоминания о Куприне.»)
Вероятно, талант бытописателя – реалиста тихо, подспудно жил в нем, зрел, терпеливо ждал своего часа
И дождался. В жизни Куприна, внештатного репортера и журналиста почти провинициальной газеты « Одесский листок», наступил вдруг резкий перелом.
Он попал в Петербург, сблизился, с помощью все того же Бунина, с литературной средой. Вошел и в дом, уже упоминаемой нами, Марии Львовны Давыдовой, женщины необыкновенно умной, решительной, известной в обществе яркою, «цыганской» красотой и твердым характером. Куприн неожиданно и быстро сделал ей предложение, «отбив» невесту у друга, стал хозяином журнала «Мир Божий» , приобрел замашки барина, «почти татарского хана», как с усмешкою отмечали друзья.
Но, быть может, они, эти замашки, просто в нем дремали? Сказалась, в конце концов, затаенная княжеская кровь?..
Куприн быстро и непринужденно сделался своим человеком в высших литературных кругах, его печатали наперебой, приглашали на литературные читения и вечера. Вот тут и пригодились ему « ума холодные наблюдения» в одесских кабачках и порту.
Как известно, у истинного таланта ничего не пропадает даром. Каждой своей новою вещью Куприн завоевывал сразу необыкновенный и бурный успех. В эту пору он написал «Река жизни», «Гамбринус» «Конокрад», «Болото». Бунин относил их в разряд лучших работ Куприна, хотя и сожалел, что не проходил Александр Иванович своей «литературной консерватории», не располагала его к тому ни жизнь, ни резкий, бесшабашный характер, ни восприятие Дара! Но, тем не менее, к моменту создания повести «Поединок», слава писателя была в России очень велика. Судьба повернулась к нему лицом.
И здесь я ненадолго оторвусь от четкого воссоздания жизненной канвы А. И. Куприна, и позволю себе небольшой абзац «философско – филологического» рассуждения.
С разрешения читателей, разумеется. Особо торопящиеся могут сей абзац пропустить!
Маститые профессора и критики от литературы неустанно говорят и пишут о том, что в повести «Поединок» писателем всего – навсего был блистательноотражен «процесс разложения, общества, армии, офицерства - накануне революции», и так далее, и тому подобное… Знакомые с юности словеса. Разумные, ибо все это, конечно, верно, ведь литература, как хорошее зеркало, именно «отражает» процессы, происходящие в обществе – тихо ли, громко ли.
Но, если задуматься, и в венке пышных словоплетений оставить только самую суть, то Куприн, выступив в роли бытописателя, жизнеписателя, реалиста, как угодно, в образе поручика Ромашова в «Поединке», показал обыкновенного, инфантильного неудачника, торопливо сведшего счеты с жизнью; юношу, впервые столкнувшегося с полосой разочарований, с психологическим кризисом «золотого возраста», и не сумевшего научиться этому кризису противостоять! Мучения Ромашова, его терзания, сомнения, его попытка увидеть жизнь без розовых очков и отвращение от нее, все это знакомо, увы, каждому из нас! Но если бы все стрелялись?! Умный, психологически, писательски проницательный Куприн так тонко показал несимимпатичный внутренне беспомощно – эгостичный тип поручика, несомненно, в расчете на то, что современная молодежь, то и дело без причин пускающая себе пулю в лоб о чем то задумается, прочтя о своих метаниях – сомнениях в устах ровесника..
Быть может, потому и пропустила суровая военная цензура без купюр к печати повесть Куприна, произведшую в обществе эффект разорвавшейся бомбы. Кто знает? Если подумать. Как бы то не было, после публикации Поединка, слава сроднилась с Куприным совершенно и неотступно его преследовала.
Впрочем, обрушившаяся на Куприна лавина признания после публикации нашумевшей повести ничуть не изменила ни его самого, ни сути его таланта, «большого, быстрого, легкого, словно он весь - на лету, но без холодной прозрачности, изящества, академичности, необходимой для подлинного шедевра (О. Михайлов. « Лишь слову жизнь дана.» Роман – исследование о Бунине и русской эмиграции в Париже 1920 – х годов. Личное собрание автора статьи.)
И гремящая Слава нисколько ни умалила горечи его страданий внутри бущующей, смятенной, порывистой души, ни смягчила сложностей семейной жизни.
«Слава и деньги дали ему, казалось, одно, - писал Бунин, - уже полную свободу делать в своей жизни то, чего моя нога хочет, жечь с двух концов свою свечу, посылать к черту все и вся.» (Бунин. «Воспоминания о Куприне».) Отчасти это так и было, в наблюдательности Бунину не откажешь. Судите сами…
В мае 1906 года Куприн неожиданно «послал к черту» и свой брак с М. Л. Давыдовой, внешне, - благополучный и блестящий, и уютную, налаженную жизнь в имение – даче в Даниловском и даже.. дочь Лидию. Он влюбился в гувернантку Лидии, тоненькую, темноволосую намного себя моложе, Елизавету Морицевну Гейнрих – бывшую сестру милосердия. Влюбился, сам не ожидая от себя такой бури чувств. И насмелившись, объяснился тихой воспитательнице дочери в любви. Это произошло в один из званных вечеров, на даче около пруда в кувшинках.
В доме шумели гости, играла музыка, а Куприн, огромный, грузный, необычайно сильный человек, путая слова, сбивчиво, несвязно объяснял Елизавете Морицевне что то о глубине и серьезности своего чувства к ней. Она в ответ заплакала, но сказала, что ответить ему взаимностью не может: нельзя разрушать семью, данную Судьбой, Богом.
Куприн возражал на это, что семьи уже давно нет, что жена, несмотря на весь свой ум, красоту, независимость, давно и безумно ему надоела! Надоела так, что однажды, в припадке опъянения ли, помутнения ли разума, он бросил на ее легкое вечернее платье из газовой ткани горящую спичку, и равнодушно улыбаясь смотрел, как она горит.
Мария Львовна сохранила хладнокровие, и сумела сама загасить занявшееся было пламя на платье, запретив испуганной прислуге сообщать в полицию! Она не затеяла скандала, не забилась в истерике, но семейная жизнь Куприных с того ужасного вечера была окончательно разбита.
Елизавета Морициевна Гейнрих ошеломленно выслушала эту исповедь – признание, но быть рядом с Александром Ивановичем, ответить на его чувство - решительно отказалась. Не по христиански все это, не по – божески!
На следующий день она торопливо оставила место гувернантки в доме Куприных и уехала в забытый богом городок: работать палатной сестрой в военном госпитале. Она издавна чувствовала призвание к этому делу: ухживать за больными. В каждодневных хлопотах своих, сестра Гейнрих уже начала было забывать изумивший и потрясший ее воображение и сердце разговор с Куприным, но вдруг в заштатном госпитале ее внезапно, нечаянно, отыскал их общий с Александром Ивановичем знакомый – профессор Федор Батюшков, и сообщил растерянной Лизе, что Куприн уже несколько месяцев как живет один, в гостинице, покинул семью, получил развод. Он пьет беспрестанно, а в промежутках между бесчисленными рюмками - стаканами принимается писать отчаянные письма ей, Лизоньке Гейнрих, письма без адреса.. Обрывками бумаги усеян весь пол в гостинице.
Почтенный мэтр науки Федор Батюшков просто умолял Елизавету Морицевну как можно скорее приехать к Куприну и остаться с ним, иначе тот мог погибнуть: просто спиться!
Елизавета Морицевна тут же дала согласие, но с одним условием: чтобы Александр Иванович лечился от алкоголизма.Условие было принято. Осенью 1906 года, в памятном теперь сердцу Даниловском, Александр Иванович Куприн уже неторопливо пишет одну из самых прекраснейших своих повестей «Суламифь», навеянную бессмертной библейской «Песню Песней». Он посвящает ее (пока еще не открыто, конечно!) своей возлюбленной Лизоньке – «темноволосой птичке, тихой, но с характером тверже стали»! Она рядом с ним. Теперь – навсегда?
В мае 1907 года состоялось их венчание. Слава Куприна тогда достигла зенита, дом его был -полная чаша, у маленькой дочери Ксении имелось все, даже игрушечный домик в пол- человеческого роста, с куклами, мебелью, коврами и картинами, в точь – точь, как у старших дочерей Императора! В годы эмигрантской нужды домик этот был продан за немалую сумму, на которую Куприны жили в Париже несколько месяцев.
Но была в этой маленькой, дружной семье не только спокойная радость от солидного достатка и литературной популярности, не только званные вечера, обеды и ужины, заводные слоны и фарфор от императорских заводов, но и мучительные дни, полные беспросветного отчаяния.
И. А. Бунин однажды рассказывал, как Куприн увез его ранним утром в «Пале Рояль»- шикарную гостиницу, где они кутили до позднего вечера. Находясь в совершенно невменяемом состоянии от выпитого без меры спиртного Куприн вдруг вспомнил, что ему нужно ехать к жене. Бунин повез пьяного приятеля на извозчике до дому. Когда он тащил его вверх по лестнице (Куприны снимали второй этаж), то увидел на площадке сидящую у двери Елизавету Морицевну. Бунин оторопел от неожиданности, а с Куприна вмиг сошел весь его хмель: его молодая жена была тогда на последних неделях беременности! Оказалось, что Куприн по рассеянности увез ключи от квартиры с собою, а когда Елизавета Морицевна в тревоге ожидания, вышла на пару минут за порог, дверь захлопнулась. У прислуги был выходной, дворника беременная женщина не отыскала, кричать и звать на помощь соседей снизу – постеснялась, вот и пришлось ей сидеть в ожидании возвращения мужа – кутилы у порога несколько часов.Ошеломленный всем увиденным и пристыженный Бунин очень долго не мог прийти в себя еще и оттого, что жена не высказала Куприну ни слова упрека, только смотрела на него измученными глазами жертвы. После этого случая Куприн не пил довольно долго, хотя прислуга ни на следующий день, ни через два, не слышала в доме ни громких криков, ни слез, ни ссоры. Тихая и молчаливая с виду Елизавета Морицевна, видимо, имела свой секрет власти над мужем, и сумела этим самым секретом так подчинить его себе, что позже, уже в эмиграции, он не умел, просто не желал, «не мог обходиться без нее ни минуты, ни секунды!» - как вспоминала дочь Ксения. Во Франции Елизавета Гейнрих - Куприна распоряжалась буквально всем, входя во все мелочи каждодневного быта: наем жилья, расстановка мебели, переписка набело рукописей, договоры с издателями, корректуры, планы загородных поездок и книжных продаж. Она открыла в Париже переплетную мастерскую, и весьма предприимчиво приялась за дело, но конкуренция оказалось весьма жесткой для « чужаков из России», и мастерскую пришлось закрыть.
Александр Иванович в периоды своих участившихся больших запоев ничем не мог супруге помочь! Работать систематически он не мог, не было привычки, в этом он не походил на Бунина совершенно! Да и нервная система его была крайне истощена таким беспорядочным образом жизни. Он только ходил за женою по пятам с корзиночкой для кошки в руках, и виноватым видом большого ребенка, в ожидании ее тихих но весьма властных решений. Похоже, что Куприну всегда нравились властные женщины, сами принимающие решения, только он боялся признаться в этом даже самому себе, увы!
А властные женщины в жизни Куприна, возможно, (это только взгляд автора, не более! – С. М.) больше всего на свете боялись признаться самим себе, что им тоже нравилась такая жизнь, жизнь «властительниц душ и невольных жертв», которые могут принимать любые властные решения, ведь муж всегда ощущает себя слабее, чем они, виноватее, что ли.. Это удобно. Интересно. В этом – скрытый смысл всей жизни. В этом – извечный, тонкий психологический расчет. И комплекс вечной же, подавленной, несостоятельности. Виноватый муж и жена - жертва или жена - львица. Вариации на тему. Классический сюжет. Впрочем, мы сильно отвлеклись.
Продолжим наше повествование
Вот с таким то, вечно виноватым видом и смотрел Куприн на свою жену, на тихую Лизаньку. Она была ему вместо няньки, лакея, повара, стража. Стража. Как когда то мать.
Даже в своих пьяных буйствах и кутежах, известных на весь Париж, Куприн подчинялся только ей, тоненькой женщине, с печальными черными глазами. Ее вызывали по телефону в ресторан или кафе, среди ночи, когда хотели унять расходившегося « русского барина – писателя,» и она уводила Куприна оттуда, словно маленького, расшалившегося ребенка, его, огромного, сильного, пять минут назад размахивающего кулаками и крушившего все на своем пути: посуду, зеркала, мебель…
Буйство темперамента Куприна и свело его в конечном счете почти в могилу. Он совсем не работал, не мог писать. Ослабел физически, некогда богатырь поднимавший одной рукою за ножку массивное кресло Гамбса!
Тем не менее, Куприн по прежнему отказывался отдавать свои произведения в издательства и журналы с неважной репутацией, запрещал уродовать их сокращениями, переделками и правкой. Так, ему предлагали сделать киносценарий по неоконченному роману «Яма», только лишь советовали слегка поменять название, придав ему конкретную «эротичность». Назвать сценарий предлагали так: « Яма с девками» ! Куприн яростно, категорически воспротивился, выгнал нагловатого восвояси продюсера порнокиностудии и остался без выгодного заказа. Елизавета Морицевна ничем не упрекнула и тут, к чести ее, хотя в доме почти не было денег. Долго ли все это могло продолжаться? Конечно нет. Куприн вечно подвыпивший, в сильно потертом, почти дырявом, пальто, в разлезшихся штиблетах, как то встретился Бунину и Галине Кузнецовой, на одном из бульваров Парижа. Шел дождь. Колючий, перемешанный со снежной крупой. Большой, взъерошенный, весь какой то потерянный и растерянный, ласковый, словно ребенок, Куприн взмахнув руками, обнял Бунина, шепча ему на ухо какие - то ласковые растерянные слова, признания в дружбе. Это не было пьяным бредом.Это была боязнь, не успеть, недосказать, недопонять, не попросить прощения. Да, Куприн словно прощался. Словно чувствовал, что видит друга в последний раз. Так и вышло. Бунин при расставании с Александром Ивановичем не сдержал слез, что было с ним крайне редко.
Отказавшись вести во Франции полуголодное, унизительное существование, потерпев неудачу во всех коммерческих начинаниях, в попытки взятия ссуды и кредита – несостоятельному писателю эмигранту ее просто не дали, - Елизавета Куприна приняла решение вернуться в Советский союз в «красную Россию, так презираемую ее мужем, тем более, что далекое, благожелательное из – за океана советское правительство настойчиво приглашало Куприна туда, обещая предоставить все блага, мыслимые и немыслимые. Книги Куприна в России издавали огромными тиражами – особенно «Поединок» , «Олеся» «Гранатовый браслет» почти последнюю завершенную, весьма сентиментальную вещь Куприна, оцененную мэтром эмигрантской прозы и большим его другом, Борисом Зайцевым, как вещь «совершенно никудышнюю» Неизвестно, какие документы Елизавету Морицевну Куприну заставили подписать в посольстве СССР, давала ли она подписку о ссотрудничестве с властями, писала ли за Куприна покаянное письмо, как было тогда принято. Все эти документы, если они и существуют, лежат в пыли архивов, прочитать мне их не удалось.
Я могу только предполагать, ведь похожих историй « возвращения на родину» было в те годы немало. Все разыгрывалось, словно по нотам. Включая и последнюю. Расстрел, в лучшем случае, – заключение, ссылку в глухие лагеря.
Куприн не услышал, не удостоился чести этой «последней ноты» лишь потому, что его везли в Россию не писать, ни обличать, не просить прощения, а всего лишь умирать. Он был неизличимо болен. Не опасен. Не страшен для нового режима «за железным занавесом». Совсем не страшен. Сентиментальный, обрюзгший старичок в кресле, не более того. Лишь поэтому власти и решились организовать для Куприна пышную встречу в Москве, летом 1937 года. Ровно через год, 25 августа 1938 года писатель тихо скончался.
________________________
Он относился к своему Дару почти шутя, легко, без пиетета, Слава, та и вовсе - не обременяла его, он словно не замечал ее, Даму капризную, своевольную. Не заметил Куприн, и как она от него отвернулась, покинула..
Только время от времени задумчиво, с легкой усмешкою, повторял друзьям фразу, когда то брошенную в разговоре с Буниным: «Я стал писателем случайно» Повторял тихо и виновато. Только вот верилось в нее всем с трудом…
______________________________________________
** Приношу сердечную благодарность А. Н. Ноздрачеву (Ставрополье) за его всегдашнюю уникальную помощь «дружеского» редактора и читателя.