Среда (литературный кружок), «Московская литературная среда», Телешовские среды. «Среда» Телешова: как купец вдохновлял московскую интеллигенцию

Фото предоставлено Музеем Москвы

В этом году исполняется 150 лет со дня рождения Николая Дмитриевича Телешова (1867-1957) — поэта и писателя, мецената и общественного деятеля. Его имя неотделимо от культурной летописи Москвы: он основал знаменитый литературный салон «Среда», а позже — музей МХАТа.

Из коммерсантов — в писатели

Сын купца, Николай Телешов окончил Практическую академию коммерческих наук и стал совладельцем созданного отцом торгового дома, а позже и членом правления Ярославской мануфактуры. Но гораздо больше коммерции его привлекала литература: в 1884 году он дебютировал в печати как поэт, а затем переключился на рассказы. Телешов писал в основном бытовые истории о жизни купцов и мещан, рабочих и крестьян, в которых критики отмечали сильное влияние Толстого, Короленко и Чехова. С Антоном Павловичем он был знаком лично и по его совету путешествовал по Уралу и Сибири. Плодом дорожных наблюдений стали сборники «На тройках» и «За Урал» .

Телешов легко заводил знакомства в кругу писателей и издателей, часто посещал их собрания и кружки. Будучи хорошим организатором, в 1899 году он основал собственный литературный салон, который на протяжении 20 лет оставался одним из самых известных в Москве. Изначально встречи в нём проходили по средам, отчего кружок и получил своё название. В доме купца-писателя собирались… впрочем, проще сказать, кого там не было: скучных людей, чуждых творчества.

«Среда» литературная… и не только

Основными участниками «Среды» были знаменитые писатели и поэты: Максим Горький, Александр Куприн, Николай Гарин-Михайловский, Владимир Короленко, Иван Бунин, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Александр Серафимович, Леонид Андреев, Викентий Вересаев, Владимир Гиляровский, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов. На встречах они читали новые произведения и каждый мог открыто высказать своё мнение. Несмотря на разные вкусы и политические взгляды, здесь не было личных выпадов, только искреннее желание помочь, стремление убрать всё лишнее и достичь большей выразительности языка. Недаром Леонид Андреев, даже уехав за границу, отправлял свои рассказы и повести Телешову, чтобы получить оценку коллег по «Среде».

Круг завсегдатаев салона быстро расширялся, и не только за счёт литераторов. Например, Николай Дмитриевич вспоминает, как Горький читал «На дне» в 1902 году: «На этом чтении, помимо своих, было много приглашённых артистов и литераторов. Вспоминаются: В.И. Качалов, О.Л. Книппер-Чехова, писательницы Крандиевская, Вербицкая, Щепкина-Куперник, крупные журналисты, врачи, юристы, учёные, художники. Народа было множество: сидели на подоконниках, стояли в других комнатах, где было всё слышно, но ничего не было видно… Успех был исключительный» .

Частыми гостями на «средах» были Фёдор Шаляпин и Сергей Рахманинов - один пел, другой аккомпанировал на рояле: «Шаляпин поджигал Рахманинова, а Рахманинов задорил Шаляпина. И эти два великана, увлекая один другого, буквально творили чудеса. Это было уже не пение и не музыка в общепринятом значении — это был какой-то припадок вдохновения двух крупнейших артистов», — пишет Николай Дмитриевич. Сам Шаляпин полушутя говорил: «Здесь меня послушайте, а не в театре!»

Исаак Левитан, Аполлинарий Васнецов и другие художники появились в «Среде» благодаря супруге Телешова. Елена Андреевна, наследница знаменитой династии купцов-меценатов Карзинкиных, окончила класс Василия Поленова в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (сейчас Российская академия живописи, ваяния и зодчества). Это был поистине творческий союз: жена иллюстрировала произведения Николая Дмитриевича, а он посвятил ей свой главный труд — «Записки писателя».

Реальные и мнимые адреса «Среды»

Поскольку инициатором создания «Среды» был Телешов, чаще всего встречи проходили в его квартирах: на Чистопрудном бульваре (до 1904 года — дом 21, в 1909-1913 годах — дом 23), на Земляном Валу (дом 51, с 1904 по 1909 год) и на Покровском бульваре (дом 18/15, с 1913 года). Порой писатели и их друзья собирались у одного из членов кружка — например, чтение «На дне» происходило в квартире Леонида Андреева. Также участники «Среды» иногда гостили в дружественных салонах, одним из которых был литературно-художественный кружок на Большой Дмитровке .

Но география Москвы вплелась в историю «Среды» и по другой причине. Постоянные члены кружка получали прозвища… по названиям московских улиц, площадей и переулков или адресам, которые соотносились с их характером или внешним видом. Например, Горького за героев-босяков называли Хитровкой в честь площади, знаменитой ночлежками и притонами; Иван Бунин стал Живодёркой за худобу и острословие. Александра Куприна за пристрастие к лошадям и цирку прозвали Конной Площадью, Викентия Вересаева — Каменным Мостом (за постоянство во взглядах), а Александр Серафимович за лысину получил «адрес»… Кудрино. Все псевдонимы употребляли в шутку и только с согласия самих «адресатов»; так, Леониду Андрееву не понравилось прозвище Новопроектированный Переулок, и по его просьбе «адрес» сменили на Ваганьковское Кладбище: «Мало ли я вам про покойников писал?» .

Но члены кружка умели не только шутить, но и заниматься серьёзной общественной деятельностью. Например, в 1904 году они создали комиссию памяти А.П. Чехова, которая выплачивала пособия и давала займы людям творческих профессий, попавшим в тяжёлое положение. В частности, беспроцентная ссуда спасла от закрытия Московский художественный театр. За 15 лет комиссия выдала в общей сложности почти 250 тысяч рублей — по тем временам огромная сумма .

Дом с богатой историей

Дом на Покровском бульваре, где Николай Дмитриевич поселился в 1913 году и прожил до смерти, стал последним пристанищем «Среды». Впрочем, хотя на стене висит мемориальная доска, посвящённая Телешову, этот адрес получил в Москве известность задолго до появления здесь писателя.

До пожара 1812 года здесь стояли каменные палаты графа Фёдора Андреевича Толстого — члена Общества любителей российской словесности, знаменитого библиофила, собирателя древнерусских рукописей и старопечатных книг.

В 1815-1818 годах купец Андрей Сидорович Карзинкин построил на старом фундаменте новую усадьбу. Во второй половине XIX века хозяева проводили здесь литературно-музыкальные вечера, которые посещали Александр Островский, Фёдор Достоевский и Михаил Щепкин. А ещё в этом доме в 1884 году дебютировал как артист молодой купец Константин Алексеев. Будущий великий Станиславский исполнил роль Подколесина в камерной постановке «Женитьбы» Гоголя… и провалился в прямом смысле: перебираясь через рояль, юноша проломил крышку и порвал струны. Начало карьеры запомнилось ему на всю жизнь .

В конце XIX века дом унаследовали брат и сестра Карзинкины: первый этаж достался Елене Андреевне, второй — Александру Андреевичу, меценату, члену попечительского совета Третьяковской галереи. В 1918 году здание национализировали и «уплотнили», оставив прежним хозяевам две комнаты — по одной на семью. Неудивительно, что в 1919 году телешовские «среды» фактически прекратились: частные встречи писатель устраивал до конца жизни, а шумные многолюдные собрания остались в прошлом…

Энергичный Телешов не остался без дела: после революции он работал в Наркомате просвещения, а в 1923 году принял участие в основании Музея МХАТа (Камергерский переулок, дом 3а), около 30 лет был его директором. С 1925-го Николай Дмитриевич составлял мемуары, которые печатались в периодике, а в 1943 году вышли отдельной книгой под названием «Записки писателя». Потом её многократно переиздавали: воспоминания Телешова дают представление не только о творческой интеллигенции конца XIX — начала XX века, но и быте, нравах тогдашних горожан. В истории отечественной литературы эти мемуары стоят в одном ряду с книгой «Москва и москвичи» Гиляровского. Кстати, по некоторым сведениям, её отдельные главы написаны как раз в доме Карзинкиных-Телешовых.

Потомки купца-писателя живут на Покровском бульваре и сейчас. Они своими силами поддерживают музей-квартиру Н.Д. Телешова. Правда, посетителей пускают в основном по праздникам и в дни культурного наследия . Но бывают и исключения: например, в ноябре 2015 года музей стал одной из площадок литературного фестиваля «Биеннале поэтов».

1. Касторский С.В. Телешов Н.Д. // История русской литературы: В 10 т. Т. X. Литература 1890-1917 гг. — М., Л.: Издательство АН СССР, 1954. — С. 574-606.

2. Телешов Н.Д. Записки писателя. — М.: «Правда», 1987.

3. Стародуб К. Литературная Москва: Историко-краеведческая энциклопедия для школьников. — М.: Просвещение, 1997. — С. 54-55, 78, 121, 187-188, 205, 228, 315.

4. Шестакова Н. Атлас старой Москвы // Архитектура и строительство Москвы. — 1990. — № 2. — С. 18-19.

5. Тишинова О. Дом на Покровском бульваре // Московский журнал. — 2004. — № 5.

С начала девятисотых годов до Октябрьской революции в Москве существовал Литературно-художественный кружок - клуб, объединявший в себе все сливки литературно-художественной Москвы. Членами клуба были Станиславский, Ермолова, Шаляпин, Собинов, Южин, Ленский, Серов, Коровин, Васнецов, все выдающиеся писатели и ученые, журналисты и политические деятели (преимущественно кадетского направления). Это были действительные члены. Кроме того, были члены-соревнователи, - без литературно-художественного стажа: банкиры, фабриканты, адвокаты и почему-то очень много зубных врачей. Эти члены права голоса на общих собраниях не имели. В чем они могли в Кружке «соревноваться» - неизвестно. А чем они были полезны Кружку, будет видно из последующего.

Ежегодный членский взнос действительных членов был - 15 рублей, членов-соревнователей - 25. Формально говоря, эти членские взносы были единственным доходом Кружка; в год это составляло не больше десяти тысяч рублей. Между тем Кружок занимал огромное роскошное помещение на Большой Дмитровке в доме Востряковых, № 15 (где впоследствии помещался Московский Комитет ВКП(б), а теперь - Верховная прокуратура СССР). За одно это помещение Кружок платил сорок тысяч в год, ежегодно ассигновывал по 5–6 тысяч на пополнение библиотеки и столько же - на приобретение художественных произведений, оказывал материальную помощь нуждающимся писателям и художникам. Библиотека была великолепная, стены Кружка были увешаны картинами первоклассных художников; особенно много было портретов: знаменитый серовский портрет Ермоловой, Лев Толстой - Репина, Южин и Ленский - Серова, Шаляпин - Головина, Чехов - Ульянова, Брюсов - Малютина и др. Думаю, не ошибусь, если скажу, что действительный ежегодный бюджет Кружка был 150–200 тысяч рублей. Откуда же получались эти деньги?

В верхнем этаже был большой, с невысоким потолком зал, уставленный круглыми столами с зеленым сукном. Настоящею жизнью этот зал начинал жить с одиннадцати-двенадцати часов ночи. Тут играли в «железку». Были столы «золотые», где наименьшею ставкою был золотой. Выигрывались и проигрывались тысячи и десятки тысяч. Втягивались в игру и развращались все новые и новые люди. Ходит вокруг столов какой-нибудь почтенный профессор или молодой писатель, с ироническою усмешкою наблюдает играющих; балуясь, «примажется» к чьей-нибудь ставке, поставит золотой десятирублевик, выиграет (к начинающим судьба обыкновенно бывает очень милостивой), возвращается к ужинающим в столовой приятелям и говорит, посмеиваясь:

Вот, заработал себе на ужин!

Глядишь, - через год-другой он уже не выходит из верхнего зала, уже не примазывается, а занимает место за столом и играет все ночи напролет. Вот тут-то и «соревновались» члены-соревнователи, вот для этой-то цели они и выбирались.

Приходилось тут наблюдать очень странные типы. Аккуратно после театра являлся сюда артист Малого театра К. Н. Рыбаков - великолепный актер, сын знаменитого Н. X. Рыбакова. Высокий, плотный, очень молчаливый. Пристраивался около стола, где шла самая крупная игра, и - смотрел. В игре никогда не участвовал. Но смотрел очень внимательно, не отрываясь. Сюда же спрашивал себе ужинать и ел за приставленным маленьким столиком, продолжая следить за игрой. Молчит. По тонким бритым губам пробегает чуть заметная усмешка. Просиживал аккуратно до шести часов утра, - крайний срок, до которого разрешалась игра, - и уходил последним. И - никогда не играл. Меня очень он интересовал. В чем дело? Знающие люди мне объяснили. Так бывает с ярыми игроками, бросившими играть. Когда-то Рыбаков жестоко проигрался, дал себе слово не играть. И вот мысленно переживал все перипетии чужой игры, находя в этом своеобразное наслаждение.

Много видов видал этот верхний зал Кружка, о многих острых событиях могли бы рассказать его стены. Вот одно из таких событий, о котором долго говорили в Кружке.

Поздняя ночь. В накуренном верхнем зале ярко горит электричество. Вокруг одного из «золотых» столов - густое кольцо зрителей. Все взволнованно следят за игрой. Мечет банк знаменитый артист Малого театра князь А. И. Сумбатов-Южин. Лицо его спокойно и бесстрастно. Вокруг стола в волнении расхаживает уже мною упомянутый артист К. Н. Рыбаков (он тогда еще играл). Поглядывает на стол, хватается за голову и говорит про себя:

Нет, он положительно - сумасшедший! Он - с-у-м-а-с-ш-е-д-ш-и-й!

Рыбаков половинною долею вошел в банк, заложенный Южиным. Девять раз Южин выиграл, в банке двадцать пять тысяч. Но Южин продолжает метать.

Даю карту!

Выигрывает в десятый раз. В банке пятьдесят тысяч. Рыбаков требует кончить. Но Южин как будто не слышит и опять:

Даю карту!

Проигрыш почти уже верный. Присутствующие ставят последние деньги в расчете на выигрыш, глаза горят, лица бледны, руки дрожат. Только руки Южина спокойны, и лицо по-прежнему бесстрастно.

Выигрыш - в одиннадцатый раз! В банке сто тысяч. И опять спокойный голос:

Даю карту!

Общее молчание. И денег таких ни у кого уже нет, да если бы и были, так не пойдут, - всех охватил тот мистический ужас перед удачей, который знаком только игрокам.

Южин повторяет:

Даю карту!

По губам его пробегает заметная озорная улыбка. Рыбаков оживает: желающих нет. Вдруг тихий старческий голос:

Позвольте карточку! По банку!

Табачный фабрикант-миллионер Бостанжогло. Золотым пером пишет чек на сто тысяч рублей и кладет на стол.

Южин мечет. Открывают карты. У Южина пять очков, у Бостанжогло - победоносная девятка. Банк сорван.

Рыбаков схватился за голову и тяжело упал в кресло. А князь Сумбатов-Южин барственным жестом провел рукою по лбу и спокойно-небрежным голосом сказал:

Ну, а теперь пойдем пить красное вино!

Этот-то верхний зал и служил главным источником дохода Кружка. Официально игра должна была кончаться в двенадцать часов ночи. За каждые лишние полчаса играющий платил штраф, увеличивавшийся в очень значительной прогрессии. Окончательно игра прекращалась в шесть часов утра. Досидевший до этого часа платил штрафу тридцать два рубля. Вполне понятно: человеку, выигравшему за ночь сотни и тысячи, ничего не стоило заплатить эти тридцать два рубля; человек, проигравший сотни и тысячи, легко шел на штраф в надежде отыграться.

Отсюда и шли в кассу Кружка основные его доходы. Так было везде, на такие доходы жили все сколько-нибудь крупные клубы. Часто против такого положения дел в Кружке раздавались протестующие голоса, говорили, что стыдно клуб сливок московской интеллигенции превращать в игорный притон и жить доходами с него. На это с улыбкой возражали: в таком случае нужно будет либо членские взносы повысить в двадцать-тридцать раз, либо нанять квартирку по сто рублей в месяц, обходиться двумя-тремя служащими, держать буфет только с водкой, пивом и бутербродами, выписывать в читальню пять-шесть газет и журналов. В такой клуб никто не пойдет.

И вот: анфилада больших залов с блестящим паркетом, уютной мягкой мебелью и дорогими картинами по стенам, многочисленные вежливые официанты в зеленых фраках с золотыми пуговицами, огромный тихий читальный зал с мягкими креслами и турецкими диванами, с электрическими лампами под зелеными абажурами, держащими в тени потолок; на столах - всевозможные русские и заграничные газеты и журналы; чудесная библиотека с редчайшими дорогими изданиями. Прекрасный буфет, недорогой и изысканный стол, тончайшие вина. Очень удобно было наблюдать до того мне совсем не знакомую жизнь старорежимного клуба и широкие круги сливок московской интеллигенции.

В помещении Кружка заседали многочисленные литературные и художественные общества: Общество деятелей периодической печати и литературы, литературный кружок «Среда», Общество свободной эстетики и др. Устраивались банкеты и юбилейные торжества. В большом зрительном зале по пятницам происходили исполнительные собрания - выступали лучшие артисты и певцы, члены Кружка и приезжие знаменитости. По вторникам читались доклады на литературные, художественные, философские и политические темы. Диспуты часто принимали очень интересный и острый характер.

Ярко стоит в памяти один из таких диспутов. Приехавший из Петербурга модернист Д. В. Философов читал доклад о книге Льва Шестова «Апофеоз беспочвенности». Зашел ко мне Ив. Ив. Скворцов-Степанов - большевик, будущий редактор «Известий». Я ему предложил пойти на доклад. Он в Кружке никогда еще не бывал. Заинтересовался. Пошли вместе.

На эстраде за столом, покрытым зеленым сукном, - докладчик, приехавшие с ним из Петербурга Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус, Андрей Белый. Председательствовал поэт-модернист С. А. Соколов-Кречетов. Докладчик по поводу книги Шестова говорил о нашей всеобщей беспочвенности, о глубоком моральном падении современной литературы, о мрачных общественных перспективах. Потом начались прения. Выступил Андрей Белый с длинною истерическою речью. Он протягивал руки к публике и взволнованно говорил об ужасающей всеобщей беспочвенности и беспринципности, о безнадежности будущего, о неслыханном моральном разложении литературы. Писатели занимаются тем, что травят собаками кошек. (В это время петербургские газеты шумели по поводу забавы, которую выдумали себе один небезызвестный беллетрист и два журналиста: они привязывали к ножке рояля кошку и затравливали ее фокстерьерами.)

Литература сплошь продалась! - восклицал Белый. - Осталась небольшая группа писателей, которая еще честно держит свое знамя. Но мы изнемогаем в непосильной борьбе, наши силы слабеют, нас захлестывает волна всеобщей продажности… Помогите нам, поддержите нас!..

Андрей Белый был замечательный оратор. Речь его своею страстностью чисто гипнотически действовала на слушателей, заражала своею интимностью и неожиданностью. Публика горячо аплодировала.

Иван Иванович слушал, пожимал плечами и давился от смеха.

Нет, не могу вытерпеть! Разрешается у вас выступать посторонним?

Конечно.

Вышел - огромный, громовоголосый. Вначале слегка задыхался от волнения, но вскоре овладел собою, говорил едко и насмешливо. Недоумевал, почему так безнадежно смотрят выступавшие ораторы на будущее, говорил о могучих «общественных силах», временно побежденных, но неудержимо вновь поднимающихся и растущих. Потом о литературе.

Господин Андрей Белый в пример развращенности нашей литературы приводит бездарного писателя, получившего известность за откровенную порнографию, да двух газетных репортеров, занимавшихся совместной травлею кошек. И это - наша литература? Они - литература, а Лев Толстой, живущий и творящий в Ясной Поляне, он - не литература? (Гром рукоплесканий.) Жив и работает Короленко, - это не литература? Максим Горький живет «вне пределов досягаемости», - как вы думаете, неужели потому, что он продался? Или и он, по-вашему, не литература? Господин Андрей Белый докладывает вам, что осталась в литературе только ихняя кучка, что она еще не продалась, но ужасно боится, что ее кто-нибудь купит. И умоляет публику поддержать ее. Мне припоминается старое изречение: «Добродетель, которую нужно стеречь, не стоит того, чтобы ее стеречь!» Так и с вами: боитесь соблазниться, боитесь не устоять, - и не надо! Продавайтесь! Не заплачем! Но русскую литературу оставьте в покое: она тут ни при чем!

Как будто в душную залу, полную тонко-ядовитых, расслабляющих испарений, ворвался бурный сквозняк и вольно носился над головами притихшей публики. Когда Скворцов кончил, загремели рукоплескания, какие редко слышал этот зал.

Вскочил Мережковский с бледным от злобы лицом. С вызовом глядя черными гвоздиками колючих глаз, он заявил, что публика совершенно лишена собственных мыслей, что она с одинаковым энтузиазмом рукоплещет совершенно противоположным мнениям, что всем ее одобрениям и неодобрениям цена грош.

И я вам докажу это. Вот я вас ругаю, - а заранее предсказываю с полной уверенностью: вы и мне будете рукоплескать!

И правда, - зарукоплескали. Но рядом раздались свистки, шиканье. Многие из слушателей порывались на эстраду, но председательствовавший Соколов-Кречетов не давал им слова. Все-таки одна курсистка взбежала на эстраду и взволнованно заявила:

Я должна объяснить господину Мережковскому то, что он должен бы понимать и сам: «Публика» - это не организм с одним мозгом и двумя руками. Одни рукоплещут Скворцову, другие - ему.

Пришлось закрыть собрание. Иван Иванович смеялся и потирал руки.

Очень интересный провел вечерок! Никогда ничего такого не видал. Спасибо вам!

«За пределами славянского мира Гоголь простирает свою власть на все человечество» - так резюмировал в своей речи Вогюэ основной мотив всех иностранных приветствий.

Организацию гоголевских дней и проведение торжеств приняло на себя старейшее литературное общество, справлявшее в тот же год свое столетие, - Общество любителей российской словесности, где работал официальный комитет. Но в кабинете Н. В. Давыдова, за дружеской беседой, многое подготовлялось заблаговременно; отсюда исходила не однажды инициатива тех или иных мероприятий. Гоголевская комиссия возглавлялась Давыдовым как председателем и работала дружно и энергично. В течение двух лет мне довелось принимать в ней ближайшее участие.

Может быть, не будет лишним, если я приведу некоторые отрывки из письма группы иностранных писателей и журналистов.

«Более всего поражает нас в русской литературе то необычайное сочувствие ко всему, что страдает, к униженным и оскорбленным, к пасынкам жизни всех классов и состояний, - писали они, - к людям, души которых еще живы, но как бы парализованы или изуродованы в водовороте жизни. И это особенное сочувствие, проникающее собою все, что есть наиболее выдающегося в русском искусстве, нисколько не является покровительством или даже жалостью. Оно есть скорее чувство кровного родства людей, которое держит тесно вместе членов семьи, равно в несчастий, как и в счастии; оно есть чувство истинного братства, которое объединяет все разнородное человечество. С такими качествами русская литература стала факелом, ярко светящим в самых темных углах русской национальной жизни. Но свет этого факела разлился далеко за пределы России, - он озарил собой всю Европу. И мы твердо верим, что народ, совершивший такую великую и мужественную работу в деле освобождения человеческого духа, сумеет также, добиться полного и свободного развития в жизни, за которое он так долго боролся и страдал».

Каково было все это слышать верноподданным чиновникам, воображавшим, что жизнью и духом народа руководят исключительно только они!

С Н. В. Давыдовым у меня были и совместные работы. Одновременно к нему и ко мне обратились представители всероссийского студенчества с просьбой быть редакторами их литературного сборника. И мы долго работали над многочисленными рукописями, выделяя более интересные. Через год «Общестуденческий сборник» был издан. К нашему удовлетворению, несколько имен этих молодых участников удержались впоследствии в литературе и стали известными, но многие не пошли далее юношеских стишков и замолкли. А во время империалистической войны мы с Давыдовым не только редактировали, но и собрали большой том, при участии писателей и художников, в помощь пленным воинам, томившимся в неприятельских тюрьмах. Сколько благодарственных солдатских писем мы получили тогда через международную организацию - Комитет помощи русским военнопленным! В сборнике участвовали мои товарищи по «Среде», и в их числе А. М. Горький.

Общество русских драматических писателей и оперных композиторов, существовавшее с семидесятых годов, выдавало «Грибоедовскую премию» за лучшую пьесу сезона. Оно избирало ежегодно трех судей: один год из москвичей, на следующий год - из петербуржцев. В числе этих московских судей я работал в течение нескольких сроков и за многолетнюю работу был награжден, согласно уставу общества, именным золотым жетоном. Среди этой «тройки» я помню то Н. В. Давыдова, то знаменитую артистку Г. Н. Федотову, то академика М. Н. Розанова. Присуждение премий происходило в том же кабинете Н. В. Давыдова, увешанном по стенам интереснейшими группами и снимками литературно-театральной эпохи шестидесятых - девяностых годов, точно просившимися со стены прямо в хороший музей.

Помимо беллетристических очерков и рассказов, напечатанных отдельным томом, перу Н. В. Давыдова принадлежат интересные мемуары «Из прошлого», где рассказывается о близком знакомстве его с Толстым, Жемчужниковым, Кони и другими выдающимися людьми, о том, как он в Ясной Поляне режиссировал и впервые ставил пьесу «Плоды просвещения» и сам исполнял роль профессора в присутствии Льва Николаевича.

«Исполнение мною роли профессора, совершенно мне несвойственной, - рассказывал Давыдов, - было достаточно слабо, но Лев Николаевич очень похвалил мою игру, добавив, что я доставил ему большое удовольствие, тем более что он совершенно не узнал в моем исполнении своего текста, так много нового я внес в свою роль, что было якобы на пользу пьесе. Должен сознаться, что Л.Н. был прав в одном отношении: я не знал роли, не успел выучить ее за хлопотами по режиссированию и возней с аксессуарами и реквизитом, ввиду чего мне пришлось, особенно в монологе профессора, фантазировать».

Умер Давыдов уже при Советской власти. Ему было в то время далеко за семьдесят лет, но он до последнего дня работал, читая лекции в бывшем Коммерческом институте и пополняя по вечерам свои мемуары воспоминаниями о крупных и интересных своих современниках.

«Среда». Литературный кружок

Члены «Среды» и новые товарищи. - Большой литературный вечер. - Шутки. - Протесты. - Издательство писателей. - Молодая «Среда». - Третейский суд. - Утраты «Среды» и ее конец.

Мало-помалу наш товарищеский кружок начал расширяться. Пришел к нам писатель Семенов Сергей Терентьевич, автор крестьянских рассказов, отмеченных Л. Н. Толстым, который называл их «значительными так как они касаются самого значительного сословия России - крестьянства, которое Семенов знает, как может знать его только крестьянин, живущий сам деревенской тягловой жизнью». Пришел поэт и романист Федоров Александр Митрофанович, живший в Одессе, но часто наезжавший в Москву. Затем стали бывать Гославский Евгений Петрович, Тимковский Николай Иванович. В это время издавалась в Москве газета «Курьер» под редакцией Я. А. Фейгина и И. Д. Новика, людей свежих и энергичных, которые пытались объединить всю нашу молодую группу. В этой же газете начал работать в качестве судебного репортера Леонид Николаевич Андреев, но его никто из нас еще не знал. Да он и сам в то время еще не знал, что он беллетрист.

Моя жена по специальности и по образованию своему - художник, окончила Московскую школу живописи, ваяния и зодчества; благодаря этому на наших вечеринках стали бывать нередко ее сотоварищи и другие знакомые художники. Иногда во время вечера они зарисовывали читающего автора или кого-нибудь из присутствующих писателей либо делали беглые иллюстративные наброски. Но все это, к сожалению, разбрелось по рукам, и лишь несколько набросков уцелело у меня да в Литературном музее, куда я их давно отдал, когда музей был еще «Чеховским».

Бывал довольно часто Головин Александр Яковлевич - несомненный талант, но в силу тогдашних обстоятельств скромный работник у живописца Томашки, бравшего заказы по расписыванию потолков в домах богатых москвичей. В дальнейшем Головин был вытащен Константином Алексеевичем Коровиным в помощники декоратора Большого театра, в советское же время признан и возведен в народные артисты Республики. Его произведения в значительном количестве собраны Третьяковской галереей. Бывали художники К. К. Первухин, Вл. Ил. Российский, написавший впоследствии с Андреева портрет, один из самых удачных по сходству. Этот портрет связан со «Средою», приобретен был ею и висел у меня в кабинете, и в настоящее время передан мною в литературный музей. Бывал у нас Васнецов Аполлинарий Михайлович, любивший изображать старую, древнюю Москву. Помимо своих художественных работ, он писал статьи и беллетристические рассказы. Бывали художники: Эмилия Яковлевна Шанкс, В. Я. Тишин и Исаак Ильич Левитан. Впрочем, Левитан бывал только в начале организации кружка; вскоре он заболел и умер.

Через год кружок наш уже значительно разросся, и мы стали собираться регулярно каждую неделю - сначала по вторникам, а потом по средам, не избегая «Суббот» Художественного кружка, имевших для нас иной интерес и иную привлекательность.

Среда: Происходит этимологически от слова средина середина, но означает по сути противоположное слово окружение. То есть всё, что находится вокруг середины (вокруг меня). В этом значении употребляется как правило с уточнением (какая среда?) … Википедия

1. СРЕДА, ы, вин. среду; мн. среды; ж. 1. Вещество, заполняющее какое л. пространство и обладающее определёнными свойствами. Воздушная с. Распространение света в однородной среде. Преломляющие среды. Фильтрующие среды. Питательная с. (жидкая или… … Энциклопедический словарь

Литературный кружок в Москве, собирался по средам у писателя Н. Д. Телешова с 90 х гг. 19 в. до 1916. Участники В. В. Вересаев, А. И. Куприн, И. А. Бунин, М. Горький и др. После Революции 1905 07 возникла т. н. Молодая среда во главе с Ю. А.… … Большой Энциклопедический словарь

Литературный кружок в Москве, собирался по средам у писателя Н. Д. Телешова с 90 х гг. XIX в. до 1916. Участники В. В. Вересаев, А. И. Куприн, И. А. Бунин, М. Горький и др. После Революции 1905 07 возникла так называемая «Молодая среда» во главе … Энциклопедический словарь

I Среда в биологии, совокупность абиотических (неорганических) и биотических (органических) условий обитания животных, растений или микроорганизмов одного или разных видов. К абиотическим факторам С. относят химические (химический состав… … Большая советская энциклопедия

- «Пепельная среда», картина Карла Шпицвега, 1855 1860 гг. У этого термина существуют и другие значения, см. Среда (значения) … Википедия

Эта статья о доме И. Ф. Лопатина по адресу Невский проспект, 68. О доме И. Ф. Лопатина по адресу Невский проспект, 100 см. Невский, 100. Эта статья о доме Дехтерева на Невском проспекте. О доме Дехтерева по… … Википедия

- — родился 30 мая 1811 года в недавно присоединенном к России Свеаборге, где его отец, Григорий Никифорович, служил младшим лекарем флотского экипажа. Фамилию свою Григорий Никифорович получил при поступлении в семинарию от своего учебного… …

- — знаменитый поэт. ?. ДЕТСТВО (1783—1797) Год рождения Жуковского определяется его биографами различно. Однако, несмотря на свидетельства П. А. Плетнева и Я. К. Грота, указывающих на рождение Ж. в 1784 г., нужно считать, как и сам Ж.… … Большая биографическая энциклопедия

Литература эпохи феодализма. VIII X века. XI XII века. XII XIII века. XIII XV века. Библиография. Литература эпохи разложения феодализма. I. От Реформации до 30 летней войны (конец XV XVI вв.). II От 30 летней войны до раннего Просвещения (XVII в … Литературная энциклопедия

«Среда» (литературный кружок), Среды Телешова это московский литературно-художественный кружок (1899-1916 гг.), основанный Н. Д. Телешовым. Первый председатель дирекции кружка – А. И. Сумбатов, второй – В. Я. Брюсов.

Основание и деятельность кружка

Литературно-художественное объединение московских писателей «Среда» был организован в 1899 году в Москве русским писателем Николаем Дмитриевичем Телешовым. Собрания членов содружества проходили в квартире Н. Д. Телешова по средам.

Во время заседаний молодые писатели выносили новые, раннее не изданные труды на обсуждение коллег, причем авторы лично исполняли свои произведения. Известная пьеса Максима Горького «На дне» впервые была прочитана на «Среде».

Писатели устраивали также выходные, или большие, «Среды», в которых в качестве гостей участвовали литераторы, артисты, художники, врачи, юристы. Группа московских писателей поддерживала и составляла протесты, вызванные насильными действиями правительства. Революционным характером творчества участников содружества обусловлена их связь с представителями декадентства, модернизма и других направлений. Большие «Среды» посещали К. Д. Бальмонт, Кречетов, В. Я. Брюсов и другие поэты.
Произведения московских писателей вошли в сборники кружка «Знание», «Слово», «Клич», «Книга рассказов и стихотворений».

Члены кружка

Коренными членами и постоянными посетителями творческого кружка «Среда» являлись известные русские писатели и драматурги XIX-XX вв.: Н. Д. Телешов, М. Горький, Е. Н. Чириков, Л. Н. Андреев, Скиталец, Найденов, Вересаев, А. И. Куприн, И. А. Бунин, Ю. А. Бунин, Серафимович, Е. П. Гославский, Н. И. Тимковский, Ф. И. Шаляпин, С. С. Голоушев и др. Среди старших писателей – П. Д. Боборыкин, Н. Н. Златовратский, С. Я. Елпатьевский, Мамин-Сибиряк, В. А. Гольцев. Гостями творческих вечеров часто были А. П. Чехов, В. Г. Короленко, А. Я. Головин и др.

Членов кружка, кроме общих творческих интересов, связывали дружеские отношения. Участники группы отличались самоиронией: у них была традиция открыто давать своим постоянным товарищам прозвища, которые выбирались из ряда названий московских площадей и улиц. Этот процесс назывался «давать адреса».

Максим Горький получил адрес московской площади «Хитровка» в честь пьесы «На дне», И. А. Куприн – «Конная площадь» за пристрастие к цирку и лошадям; Вересаеву был дан адрес «Каменный мост» за непоколебимость взглядов, Ю. А. Бунину – «Старо-Газетный переулок» за долгий опыт работы в редакциях; Н. Н. Златовратского назвали «Старые Триумфальные ворота» и т. д.

«Молодая Среда»

С 1909 г. характер «Среды» существенно изменился. Собрания группы, которые возглавил Ю. А. Бунин, проводились в московском Литературно-художественном кружке. Состав содружества расширился молодыми писателями. Обновлённый кружок, который продолжил традиции предшественников, получил название «Молодая Среда».

Закрытие кружка

Последние годы существования литературного объединения «Среда» пришлись на время разгара Первой мировой войны. Заключительное собрание состоялось в 1916 году без былого успеха, после чего творческие встречи прекратились.

Товарищество «Среда» не только внесло весомый вклад в развитие русской культуры, но и имело значимую общественную роль – деятельность писателей главным образом основана на принципах защиты людей и взаимопомощи.