Ставрогин умер. Николай Ставрогин ("Бесы"): характеристика персонажа

Сочинение по роману Ф.М. Достоевского «Бесы»

Роман "Бесы" Достоевский начал писать как остро современную вещь, в прямой связи с событиями "нечаевского процесса". В ноябре 1869 г. в Москве было совершено преступление, о котором сообщили все русские газеты: группой заговорщиков во главе с Сергеем Нечаевым был убит студент Петровской земледельческой академии И. Иванов. Преступление было совершено в глухой части парка академии, в гроте, тело было брошено в пруд. Вскоре участники убийства были арестованы, Нечаев же скрылся за границу. Оказалось, что студент Иванов решил порвать с тайным революционным кружком в силу изменившихся взглядов. Нечаев уговорил других членов этого кружка на убийство с тем, чтобы избежать доноса со стороны Иванова, но втайне он хотел всех этих людей окончательно поработить, "связать кровью". Достоевский пристально следил за перипетиями этого процесса. Он внимательно прочел "Катехизис революционера", сочиненный Нечаевым, в котором были обозначены принципы революционной деятельности этой радикальной тайной организации. Революционер, по Нечаеву, не имеет ни семьи, ни друзей, ни Отечества. Все его существо направлено на достижение главной цели: революция, бунт. Эта цель оправдывает любые средства для ее достижения, в том числе и преступные. Так эта страшная идеология привела Нечаева и его сотоварищей к убийству.
выскажусь. Надеюсь на успех".

В "Бесах" показан маленький кружок заговорщиков, действиями которых заправляет ""верховодит") главный "нигилист" Петр Верховенский, циник, провокатор, человек вне нравственности и морали. Он организует убийство Шатова, который, как и студент Иванов, решился порвать с кружком. Шатов обрел иные ценности: уверовал в особую миссию России и русского народа. Впоследствии Достоевский писал, что ни Нечаева, ни других заговорщиков он не знал. Его Верховенский - это не портрет реального человека, а художественный образ, призванный обощить то явление, которое автор увидел в "нечаевщине". Нигилисты в романе - это жалкая горстка "бесов", заваривших смуту, несущую страдания и гибель людям, порой даже не знающим об их

Сюжет «Бесов» вобрал в себя реальный факт - убийство члена тайного общества «Народная расправа», слушателя Петровской зем­ледельческой академии И. Иванова членами этого общества во главе с его организатором - Сергеем Нечаевым. Этот один из ближайших сподвижников Михаила Бакунина, усвоив в Женеве его анархические идеи, взялся провести их на практике в России, организовав для начала в Москве общество «Народная расправа».

Во время судебного разбирательства, по отчетам о нем в газетах Достоевский познакомился как с «сюжетом» исполнения «женевс­ких идей», так и с самими этими идеями, которые нашли художе­ственное отражение в романе. Разработанный и взятый на практи­ческое вооружение группой Нечаева «Катехизис революционера» требовал, чтобы революционер «задавил единой холодною страстью революционного дела» все человеческие чувства, в том числе и чув­ство, чести, ибо «наше дело - страшное, полное, повсеместное и бес­пощадное разрушение». Революционерам предлагалось, «чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта», для чего рекомендовали соединиться с «диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России». Предла­галось в качестве одного из действенных методов «скомпрометиро­вать донельзя» «множество высокопоставленных скотов или личнос­тей», сделать их «своими рабами и их руками мутить государство».

Конечно, современники Достоевского не могли не знать о реаль­ности материала, легшего в основу его романа. Обвиняли его не за выдуманность, а за то, что писатель обвинял в нечаевщине якобы всех революционеров. Тем не менее материал, легший в основу ро­мана, был живым, конкретным и отнюдь не второстепенным для ха­рактера, методов и целей будущих революций, а стало быть, и судеб России всего мира.

Роман «Бесы» написан в 1871-1872 годах. В центре его оказался самый мрачный из художественных образов писателя - Ставрогин.

Н. Ставрогин - красавец, аристократ; наделен даром подчинять себе почти всех вокруг. Ho с молодых он поражен недугом безверия и пытается найти хоть какое-то приложение своим силам. Он кутит и развратничает в Петербурге, путешествует по миру, добираясь даже до Исландии (край света в те времена), посещает православные святыни в Греции, выстаивает в храмах шестичасовые службы, но если нет веры в душе, не поможет и это. Он, любимец женщин, на пари женится на убогой хромоножке Марии Лебядкиной с тем, чтобы на следующий же день покинуть ее. Он, наконец, отправляется в Соединенные Штаты, куда уезжали многие из «передовой» российской молодежи, пытаясь в новом демократическом государстве найти осуществление своих чаяний.

В Америке Ставрогин внушает двум выходцам из России, Шатову и Кириллову, две взаимоисключающие идеи. Шатову - о том, что без веры в Бога народ существовать не может и, что миссия русского народа - явить разуверившемуся миру сохраненный в России образ русского Бога, Христа. И если даже будет математически доказано, что истина вне Христа, надо оставаться с Христом, а не с истиной.

Кириллову же - что Бог умер. То есть, что Он забыл о людях, и Его существование ничего не значит для них. Человек, осознавший это, обязан «заявить свою волю», заменить собою Бога, стать им. А самый решительный шаг к этому - совершить самоубийство, то есть показать себя полным хозяином своей жизни.

В Швейцарии Ставрогин «от скуки» вступает в революционную организацию, созданную «мошенником-социалистом» Петрушей Верховенским (прототипом его послужил Нечаев).

Ho все это лишь предыстория романа, его экспозиция, само же действие начинается в маленьком провинциальном русском городке, где живет мать Ставрогина, генеральша, а при ней «приживальщиком» отец Петруши и воспитатель Николая Ставрогина - Степан Трофимович Верховенский.

С.Т. Верховенский принадлежит к поколению «прекраснодушных» либералов 1840-х годов, которые начинали внедрять «передовые» идеи в русское общественное Сознание, но еще в цивилизованной форме, без всяких призывов к насилию. Своего сына Петрушу Верховенский видел «всего два раза в своей жизни»: как только тот родился (потом его отослали на воспитание к «каким-то отдаленным теткам»), затем в Петербурге, где сын готовился поступать в университет. Таким образом, показывает Достоевский, Степан Трофимович (как и все поколение «изящных» либералов 1840-х годов) в известной мере ответствен за появление наиболее мрачных фигур современности: омертвевшего душой атеиста (Ставрогин) и нигилиста-революционера (П. Верховенский).

Вокруг Степана Трофимовича собирается кружок местных фрондеров - «наших». Они проводят время в разговорах на политические темы и ждут грядущих перемен. Тут-то в город и возвращаются Петруша Верховенский и Николай Ставрогин. Верховенский младший заявляет, что приехал с поручением от тайного революционного центра в Швейцарии («Интернационалки») сформировать по всей России «пятерки» для подготовки революционного выступления. Постепенно атмосфера романа сгущается и мрачные апокалиптические ноты начинают звучать все явственнее...

Тем временем своя интрига раскручивается вокруг Ставрогина. Ему кажется, что он влюблен в красавицу Лизу Тушину, дочь генеральши Дроздовой. Как всякий слабый духом человек, Николай думает, что Лиза - последнее, за что он мог бы зацепиться в жизни и спастись. Он не хочет ее терять. Лиза любит его. В ожидании Ставрогина в город давно уже переехали Марья Тимофеевна, его законная жена, и ее брат, отставной капитан Игнат Лебядкин, пьяница и бузотер, привыкший тратить посылаемые Ставрогиным деньги и намеренный его шантажировать.

Для Ставрогина калека-жена теперь - лишь препятствие на пути к Лизе Тушиной, ибо расторжение церковного брака в России того времени было практически невозможно. Сумасшедшая Марья Тимофеевна при свидании отказывается узнать его. Она кричит: «Прочь, самозванец!», «Гришка Отрепьев - анафема!» Ставрогин уходит в ужасе, но гордость не позволяет ему поддаться на шантаж Игната Лебядкина: он говорит капитану, что скоро сам «объявит» о своем браке.

Свою интригу ведет и Петруша. Он понимает, что для успеха революционного переворота нужен вождь, обладающий обаянием, влиянием на людей, и он сам на роль такого вождя не тянет. Он не подозревает, что и Ставрогин всего лишь самозванец во всех смыслах. Что он только выдает себя за царственного, всесильного человека, а на самом деле слаб. В откровенном разговоре ночью Петруша раскрывает Ставрогину свои планы: «Мы провозгласим разрушение... Мы пустим пожары... Ну-с, и начнется смута! Раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал... Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам... Ну-с, тут-то мы и пустим... Ивана-царевича; вас, вас!»

Догадываясь о тайном желании Ставрогина «развязаться» с Лебядкиными, Петруша предлагает свою помощь: у него, мол, есть в запасе беглый уголовник Федька Каторжный, готовый за деньги на любую работу. Ставрогин в ужасе отвергает предложение, но мысль эта западает в его помутненное сердце.

Вскоре Федька Каторжный зверски убивает Марью Тимофеевну и капитана Лебядкина. В городе вспыхивают пожары, организованные нанятыми Петрушей (чтобы посеять смуту) людьми. Начинаются беспорядки и возмущения, вызванные и пожарами, и зверским убийством, и происшедшим незадолго до того святотатством (люди Петруши, а может, и он сам, осквернили икону Богоматери в храме).
Лиза, поняв из слов Ставрогина, что есть и его вина в смерти Лебядкиных, решает сама все узнать и отправляется на место убийства, но, оказавшись в разъяренной толпе, погибает...

В этом романе погибают многие герои - почти все, кто искренне (в отличие от Петруши Верховенского) связал свою жизнь с «демоном» - Ставрогиным.

Члены «пятерки» во главе с Петрушей убивают Шaтова. Тело убитого сбрасывают в пруд. Подобно Нечаеву, Петруша «повязал» членов своей шайки кровью; теперь все они в его руках.

После совершения этого злодеяния Верховенский подталкивает к самоубийству Кириллова, который обещал Петруше взять вину за беспорядки на себя.

Жена Шатова, бросившись на поиски мужа, смертельно простудилась сама и застудила младенца. Ставрогин и его окружение проносится по городу, как чума. В итоге Петруша срочно покидает город. Преступление скоро раскрывают. Ставрогин, окончательно отчаявшись, повесился в своем загородном имении.

Но, это лишь внешняя канва событий. По ходу чтения читателя не оставляет смутное подозрение, что на совести Ставрогина еще одно страшное и тщательно скрываемое преступление, которое мучает его сильнее всего. Живя в Петербурге, Ставрогин, желая испытать, до какого предела падения он может дойти, сначала намеренно обвинил в краже малолетнюю дочь своей квартирной хозяйки Матрешу, а затем пошел на еще большее зло, хладнокровно и расчетливо соблазнив ее. Для маленькой Матреши это стало ужасным потрясением. Рассказать об этом кому-либо она боялась. Ставрогин, в свою очередь, страшился, что Матреша расскажет и тогда ему не миновать каторги. Но мысль о том, что она «Бога убила», то есть разрушила Божий мир в себе, невыносимо мучила девочку. И вот однажды, когда никого не было дома, Ставрогин увидел, как Матреша появилась в проеме двери и, погрозив ему маленьким кулачком, ушла в чулан... Он догадался, зачем она пошла туда, - побежать бы, спасти, но тогда придется все объяснять, а так уже никто ничего не узнает. И Ставрогин выжидает нужное время, а затем, войдя в чулан, убеждается в правоте своей догадки: Матреша повесилась.

С тех пор образ маленькой Матреши не дает Ставроги-ну покоя. И он, уже по приезде в город, написав «Исповедь», идет по совету Шатова в местный монастырь к старцу Тихону за помощью. Но Тихон, прочитав «Исповедь», понимает, что она не свидетельствует о подлинном раскаянии Ставрогина, что его намерение обнародовать «Исповедь», то есть публично признаться в своем преступлении, тоже есть не более чем вызов обществу и еще одна попытка самовозвышения. Тихон знает, что такому, как Ставрогин, может помочь только «труд православный», то есть долгая и упорная работа самосовершенствования, а если сразу, как хочет Ставрогин, то вместо Божеского дела выйдет бесовское. Ставрогин отказывается от советов Тихона и со злобой покидает его...

Итак, роман кончается вроде бы трагически, все главные герои погибают, и лишь небольшим просветом на этом фоне выглядит судьба Степана Трофимовича, который на исходе жизни наконец решил порвать с прежним существованием и отправляется в путешествие по России. Далеко он, естественно, не уходит и, больной и ослабевший, вынужден остановиться на ближайшей станции. Там он знакомится с женщиной, торгующей религиозной литературой, и просит ее почитать ему Евангелие, которое он, по собственному признанию, не открывал уже лет тридцать. Он с радостным умилением слушает, как книгоноша читает ему ту самую главу из Евангелия от Луки, повествующую, как Христос изгнал из тела одержимого легион бесов, а они попросили у Христа разрешения войти в пасшееся невдалеке стадо свиней. Христос разрешил им, бесы вошли в свиней, стадо обезумело и бросилось в море. Пришедшие же люди нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисуса, одетого и в здравом уме.

Степан Трофимович, единственный из персонажей романа, умирает в спокойствии и даже в радости.

ПЕРСОНАЖ РОМАНА - КИРИЛЛОВ

КИРИЛЛОВ - центральный персонаж романа Ф.М.Достоевского «Бесы» (1870-1872). По предположению Л.П.Гроссмана, реальным прототипом Алексея Ниловича К. отчасти послужил петрашевец К.И.Тимковский (1814-1881), отставной офицер флота: «Личность Тимковского, видимо, отразилась через двадцать лет на образе инженера К. в «Бесах»: стремительный путь от религиозности к атеизму, готовность взорвать весь мир при серьезной практической работе в государстве, своеобразная революционность и самопожертвование при маниакальности господствующей идеи - все это отмечает одного из выдающихся героев Достоевского резкими чертами его исторического прототипа» (Л.П.Гроссман).

На допросах следственной комиссии Тимковский признавался, что впал в бездну неверия и злочестия, будучи доведен до нее всеми тонкостями самой хитрой и лукавой диалектики; искусителем же, по вине которого он впал в атеистический соблазн, был назван Спешнев. Достоевский, давая показания комиссии о Тим-ковском, сказал: «Это… один из тех исключительных умов, которые если принимают какую-нибудь идею, то принимают ее так, что она первенствует над всеми другими, в ущерб другим». Двадцатисемилетний инженер, строитель мостов, К. познакомился со Ставрогиным за четыре года до начала романного действия и стал одним из объектов его духовного растления
«…Вы отравили сердце этого несчастного, этого маньяка Кириллова ядом… Вы утверждали в нем ложь и клевету и довели разум его до исступления», - упрекнет Шатов Ставрогина. Несколько лет, проведенных Кирилловым за границей (в Америке, вместе с Шатовым) и в Европе (где он сошелся с Петром Верховенским), превратили его в аскета, нелюдима и фанатика, одержимого «неподвижной идеей». (Зная, что Кириллов. не спит по ночам, беспрерывно пьет чай, ходит по комнате и думает, Петр Верховенский говорит ему: «не вы съели идею, а вас съела идея».) Дойдя умом до отрицания Бога, Кириллов пытается освоить мысль до конца: «Если Бог есть, то вся воля Его, и из воли Его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие… Я обязан себя застрелить, потому что самый полный пункт моего своеволия - это убить себя самому… Убить другого будет самым низким пунктом моего своеволия… Я хочу высший пункт и себя убью».

Согласно логике Кириллова, сознать, что нет Бога и в тот же час не сознать, что сам стал Богом, есть нелепость; и тот, кто первый это поймет, непременно должен убить сам себя, чтобы «начать и доказать»: «Я еще только Бог поневоле и я несчастен, ибо обязан заявить своеволие… Но я заявлю своеволие, я обязан уверовать, что не верую. Я начну, и кончу, и дверь отворю. И спасу. Только это одно спасет всех людей и в следующем же поколении переродит физически… Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего - Своеволие! Это все, чем я могу в главном пункте показать непокорность и новую страшную свободу мою». Поведав Петру Верховенскому о своем намерении, К. предложил использовать свое будущее самоубийство в целях, выгодных для общества, - и на этом, как потом станет уверять его предводитель «пятерок», был тогда же основан «некоторый план здешних действий, которого теперь изменить уже никак нельзя» (то есть убийство Шатова). За несколько минут до выстрела и предсмертного письма, в котором К. должен объявить себя убийцей Шатова (чего требует Петр Верховенский), К. зажигает лампадку перед образом Спасителя и фактически признается, что верует в Христа: «Этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека-одно сумасшествие… А если так, если законы природы не пожалели и Этого, даже чудо свое же не пожалели, а заставили и Его жить среди лжи и умереть за ложь, то, стало быть, вся планета есть ложь и стоит на лжи и глупой насмешке. Стало быть, самые законы планеты ложь и диаволов водевиль».

ГЕРОЙ РОМАНА "БЕСЫ" ПЁТР ВЕРХОВЕНСКИЙ

С фигурой П.В. связана личность организатора тайного общества «Народная расправа» С.Г.Нечаева (1847-1882), под руководством которого в ноябре 1869 года было совершено убийство слушателя Петровской земледельческой академии И.И.Иванова. Нечаев появился в Москве с мандатом, выданным ему в Женеве Бакуниным и удостоверяющим, что «податель сего является одним из доверенных представителей русского отделения Всемирного революционного альянса», а также с поручением создать в России партию революционеров-анархистов, программа которой была изложена в «Катехизисе революционера». Когда один из членов образованной им «пятерки», студент Иванов, не принимавший диктаторских замашек вождя, пригрозил уходом из кружка, Нечаев, якобы опасаясь доноса, добился от своих соратников согласия на убийство.

«Одним из числа крупнейших происшествий моего рассказа, - разъяснял Достоевский свой замысел в письме от 20 октября 1870 года, - будет известное в Москве убийство… Спешу оговориться: ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать. Я только беру совершившийся факт». Материалы процесса над нечаевцами (июль 1871) помогли автору точнее сформулировать главные принципы П. Верховенского и способствовали углублению образа «главного беса». В предыстории романа П. Верховенский, единственный сын Степана Трофимовича Верховенского, - несчастный сирота, не знавший ни отца, ни матери, с грудного возраста живший где-то в глуши «у теток», ребенок, «по почте высланный» отцом с глаз долой.

В романе он законченный негодяй, чья политическая биография полна темных пятен и обрызгана кровью. Его прошлое возникает из слухов и недомолвок, его фигура «заграничного революционера» имеет некий тайный изъян, однако сомнительная репутация, шлейф предательства и ренегатства, подозрения в связях с охранкой не мешают «нашим» признать П. Верховенского, «уполномоченного из заграничного центрального комитета», «двигателем» и вождем. Организация, которую за краткий период пребывания в России сумел слепить П. Верховенский, составила четыре «пятерки». Однако ни один из членов не знает истинных масштабов партии: в основе ее построения лежит блеф, легенда о едином центре и огромной сети, а также принцип иерархического централизма с диктатурой центра - объединенная уставом и программой, она задумана как общество тотального послушания, как собрание «единомыслящих». Все члены ее должны наблюдать и замечать друг за другом, каждый обязан «высшим отчетом», донос и слежка оказываются способом выживания. Мощным рычагом кадровой политики организации становится ее тотальное обюрокрачивание.

«Первое, что ужасно действует, - это мундир. Нет ничего сильнее мундира. Я нарочно выдумываю чины и должности: у меня секретари, тайные соглядатаи, казначеи, председатели, регистраторы, их товарищи - очень нравится и отлично принялось». Актуальной политической задачей П. Верховенского оказывается борьба за цели, оправдывающие любые средства, и циничное отрицание нравственных соображений, если они не увязываются с интересами организации; «право на бесчестье» провозглашается краеугольным камнем нового революционного учения, обосновывая тактику и стратегию грядущей смуты.
В политическом спектакле «У наших», П. Верховенский осуществляет первую пробу в новоиспеченной «пятерке». Она состоит в публичном выявлении врага организации, шпиона и предателя, в назидательном уроке бдительности. Совместная преступная акция, общий разделенный грех злодейства должны стать залогом группового единства и беспрекословного повиновения.

Однако сам П. Верховенский, гибрид низкой политики и уголовщины, полагается в своих расчетах не только на «политический клейстер» - совместно пролитую кровь. Главное для него - это методы и приемы власти, которые должны обеспечить финальную победу. «Останемся только мы, - говорит он, - заранее предназначившие себя для приема власти: умных приобщим себе, а на глупцах поедем верхом». «Мы проникнем в самый народ», - провозглашает П.В. Самая неотложная, первостепенная цель главаря смуты - нравственное разложение народа: «одно или два поколения разврата… неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, - вот чего надо». Неоднократно на протяжении романа П. Верховенский назначает сроки смуты: «в мае начать, а к Покрову кончить». В черновых планах «О том, чего хотел Нечаев» вопрос о новом режиме власти и сроках обсуждается еще более определенно: «Год такого порядка или ближе - и все элементы к огромному русскому бунту готовы. Три губернии вспыхнут разом. Все начнут истреблять друг друга, предания не уцелеют. Капиталы и состояния лопнут, и потом, с обезумевшим после года бунта населением, разом ввести социальную республику, коммунизм и социализм… Мне нет дела, что потом выйдет: главное, чтоб существующее было потрясено, расшатано и лопнуло».

Образ смуты представляется П. Верховенскому в апокалипсических подробностях. Русский Бог, который не устоял перед «женевскими» идеями. Народ русский, которому предстоит хлебнуть реки «свеженькой кровушки», - не устоит. И когда начнется смута, «раскачка такая пойдет, какой еще мир не видал…. Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам…». Неистово рвущийся к власти самозванец, автор и дирижер смуты, маньяк и одержимый, манипулятор и мистификатор, П. Верховенский точно обозначает план будущего строительства. Под маской революционера, социалиста и демократа, прикрываясь ханжеской идеологией «ярко-красного либерализма», он намеревается устроить «равенство в муравейнике» при условии его полного подчинения деспотической диктатуре и идолократии. Страна, которую он избрал опытным полем для эксперимента, обрекается им на диктаторский режим, где народ, объединенный вокруг ложной идеологии, превращается в толпу, где правители, насаждая идолопоклонство и культ человекобога, манипулируют сознанием миллионов, где все и все подчиняется «одной великолепной, кумирной, деспотической воле». «…И тогда подумаем, как бы поставить строение каменное.

В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!» «Боже! Петруша двигателем! В какие времена мы живем!» - поражается, глядя на сына, С.Т.Верховенский. «О карикатура!.. Да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?» - угадывает отец кощунственный замысел сына. Идея «все позволено» обращается для П.Верховенского в право на ложь и преступление, из атеистической предпосылки он выводит теорию политического аморализма. «Ложный ум» (как аттестует его Кириллов), «клоп, невежда, дуралей» (как называет его Шатов), «полупомешанный энтузиаст» (каким видит его Ставрогин), П. Верховенский, совершив первую пробу смуты в масштабах губернского города, бросает на произвол судьбы своих соратников и, избежав наказания, скрывается за границей.

ХАРАКТЕРИСТИКА ГЕРОЯ РОМАНА "БЕСЫ" ИВАНА ШАТОВА

ШАТОВ - центральный персонаж романа Ф.М. Достоевского «Бесы» (1870-1872). С образом Ивана Павловича Ш., двадцатисемилетнего конторского служащего, раскаявшегося нигилиста, ассоциирован И.И.Иванов, убитый в ноябре 1869 года Нечаевым и его группой по политическим мотивам и согласно принципам «Катехизиса революционера». Своеобразное художественное преломление в образе ШАТОВА получили некоторые факты биографии фурьериста и петрашевца, затем «раскаявшегося нигилиста» Н.Я.Данилевского (1822-1885), а также самого Достоевского. «Это было одно из тех идеальных русских существ, - сказано о Шатове в романе, - которых вдруг поразит какая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них и наполовину совсем уже раздавившим их камнем».

Шатов родился крепостным В.П.Ставрогиной, был учеником Степана Трофимовича Верховенского, учился в университете и был исключен после одной студенческой истории, женился по страстной любви на бедной гувернантке, которая оставила его через три недели, долго скитался по Европе, был в Америке, где попробовал роль пролетария. За границей Шатов меняет некоторые из своих прежних социалистических убеждений. Он подпадает под сильнейшее влияние Ставрогина. Шатов хочет порвать с обществом П. Верховенского и отдать «нашим» зарытую в укромном месте подпольную типографию, но, как сообщает ему Ставрогин, Петр Верховенский вовсе не собирается его отпускать, а намерен истребить, «как слишком много знающего и могущего донести». Шатова, однако, гораздо больше, чем собственная жизнь, волнует духовная история Ставрогина. «Я несчастная, скучная книга и более ничего покамест… Но погибай мое имя! Дело в вас, а не во мне… Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше… Погибай же и моя кровь!.. Мы два существа и сошлись в беспредельности… в последний раз в мире», - взывает он к обожаемому учителю, в которого пламенно и беззаветно вериЛ. «Как могли вы затереть себя в такую бесстыдную, бездарную лакейскую нелепость! - гневно укоряет он учителя, узнав, что тот имеет отношение к обществу «наших». - Это ли подвиг Николая Ставрогина!» Шатов относится к тем героям Достоевского, кто, как и автор, всю жизнь «сознательно и бессознательно» мучается «существованием Бога». На прямой вопрос Ставрогина: «Веруете вы сами в Бога или нет» - Шатов отвечает: «Я верую в Россию, я верую в ее православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие совершится в России… Я… я буду веровать в Бога».

СТЕПАН ТРОФИМОВИЧ ВЕРХОВЕНСКИЙ

Степан Трофимович, историей которого начинается и заканчивается действие романа, принадлежит к плеяде знаменитых деятелей 40-х годов, получивших европейское образование и успевших блеснуть на университетском поприще в самом начале своей карьеры; «вихрем сошедшихся обстоятельств», однако, карьера была разрушена, и он оказался в губернском городе - сначала в роли гувернера восьмилетнего генеральского сына, а затем и приживальщика в доме деспотической покровительницы генеральши Ставрогиной.

Степан Трофимович представлен в романе, как отец «беса» Петруши и, как воспитатель «демона» Ставрогина. Постепенно либерал-идеалист опускается до карт, шампанского и клубного бездельничанья, регулярно впадая в «гражданскую скорбь» и в холерину: двадцать лет он стоял перед Россией «воплощенной укоризной» и считал себя гонимым и чуть ли не ссыльным. С приездом же в город сына, которого он почти не знал (так как отдал с малолетства на воспитание теткам), в нем, расслабленном эстете и капризном, вздорном, пустом человеке (так аттестует его генеральша Ставрогина), загорается чувство чести и гражданского негодования.

ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ РОМАНА «БЕСЫ» НИКОЛАЙ СТАВРОГИН

Художественная хронология «Бесов», романное действие которых длится один месяц, все же позволяет реконструировать и датировать биографическую предысторию Ставрогина: 1840 - год его рождения; 1849 - начало домашнего воспитания; осень 1855 - декабрь 1860 - годы учебы в петербургском Лицее; 1861 - служба в гвардии и успехи в высшем свете; 1862 - дуэли, суд и разжалование в солдаты; 1863 - участие в польской кампании, производство в офицеры и отставка; 1864 - приключения в петербургских «углах», сближение с Петром Верховенским, Лебядкиным и Кирилловым; июнь 1864 - «происшествие» с Матрешей; март 1865 - женитьба на Лебядкиной; июнь 1865 - приезд к матери («зверь выпустил когти»); весна 1866 - отъезд из России в Европу, начало четырехлетних путешествий; осень 1867 - интеллектуальные эксперименты над Шатовым и Кирилловым («В то же самое время, когда вы насаждали в моем сердце Бога и родину… вы отравили сердце этого… маньяка, Кириллова, ядом…Вы утверждали в нем ложь и клевету», участие в реорганизации тайного общества по новому плану и написание для него устава; май 1868 - появление галлюцинаций, родивших идею покаяния и исповеди; конец 1868 - отказ от русского гражданства и покупка дома в Швейцарии; январь-июль 1869 - связь с Марией Шаговой в Париже, увлечение Лизой, скандальная история с Дашей, замысел двоеженства: «Я почувствовал ужасный соблазн на новое преступление… но я бежал, по совету другой девушки, которой я открылся почти во всем»; июль - август 1869 - написание исповеди и печатание ее в заграничной типографии; август 1869 - приезд в Россию вместе с тиражом «листков, назначенных к распространению»; 12 сентября 1869 - начало романного действия.

За месяц романного времени Ставрогин проживает целую жизнь: между намерениями, решениями и поступками пролегает бездна - надежд, сомнений, «проб», разочарований и краха. Каждый шаг Ставогина обусловлен другим, давно происшедшим, каждое мгновение совершающейся катастрофы, каждая точка кризиса отягощены грузом прошлого. Стремление освободиться от ненавистных воспоминаний-галлюцинаций путем исповеди, покаяния (новая его мысль) и обнародования «листков» граничит с дерзким вызовом («Оглашу внезапно и именно в какую-нибудь мстительную, ненавистную минуту…»). Визит к старцу Тихону, разгадавшему подпольные замыслы Ставрогина, и неудача акта исповеди провоцируют публичное признание, совершенное Ставрогиным в гордыне «беспредельного высокомерия» и обернувшееся тотальной катастрофой («Я не убивал и был против, но я знал, что они будут убиты, и не остановил убийц»).

Пружиной романного действия и тайной интригой «Бесов» оказывается противостояние беса-политика Петра Верховенского, стремящегося втянуть Ставрогина, аристократа и демонического красавца, в широкомасштабную провокацию, предполагавшую убийство Шатова и самоубийство Кириллова, а также подчинить Ставрогина своему влиянию и путем шантажа навязать ему роль самозванца и Лжецаря, соучастника и соруководителя смуты. Причины, по которым Ставрогин ввязался в политическую авантюру, случайны и непреднамеренны: «Я к этому обществу совсем не принадлежу, не принадлежал и прежде… Напротив, с самого начала заявил, что я им не товарищ, а если помогал случайно, то только так, как праздный человек…» В романе констатирован трагический итог пути «аристократа, пошедшего в демократию»: Ставрогин попустительствовал политическим мошенникам, поддался минутному искушению страсти и погубил Лизу, совершил смертный грех самоубийства. Вместе с тем «князь и ясный сокол» отказался от трона и венца царя-самозванца, не принял бесовской идеи захвата мира, а с ней - звания кумира-идола живого бога, дал нравственную оценку «верховенцам»: «Я не мог быть тут товарищем, ибо не разделял ничего… потому, что все-таки имею привычки порядочного человека и мне мерзило».

ОЦЕНКА ПОСТУПКОВ ГЕРОЕВ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Характер человека формируется под влиянием его окружения. Николай Ставрогин родился и вырос в богатом доме. Он имел высокий титул, мать его была очень властной женщиной, поэтому в нём развилась гордыня. Он был тщеславным человеком: славу ему делали его титул, состояние родителей и красивая, таинственная внешность. Его гувернёр С.Т. Верховенский имел репутацию распутного мужчины. В нём жил революционный дух. Н. Ставрогин имел двух главных воспитателей: деспотичную мать и распутника С.Т. Верховенского. За шесть лет гувернёр успел заложить в ум ребёнка все зачатки человеческих извращений. За пять лет учёбы в московском лицее эти зачатки сформировались в страсти, которые толкают человека к совершению злых поступков. К страстям относятся: чревоугодие, сребролюбие, блуд, гнев, печаль, уныние, тщеславие, грдыня.

Мировоззрение человека складывается к двадцати годам. К концу учёбы Николай Ставрогин имел своё мировоззрение. В Бога он не верил, втайне от людей сам себя считал богом. В его голове рождалось много мыслей, и он стремился их ввести в действие. Только таким образом он мог увидеть результат. Ему хотелось жить так, как хотели его чувства. Он хотел подчинить себе правовые и нравственные законы. Он считал, что законы можно легко обходить стороной. Чтобы не совершать злых поступков, нужно иметь в своём характере добрые чувства. Их называют добродетелями. К ним относятся – вера, сострадание, послушание, терпение, долготерпение, мужество, смирение.

Вся доброта Ставрогина была неискренней, так как добродетели в его характере не жили. Он обдумывал тщательным образом все свои запланированные поступки. Прежде, чем изнасиловать десятилетнюю Матрёшу, он её запугал, обвинив в воровстве. После совершения преступного акта, он хладнокровно наблюдал, как будет себя вести девочка. Он знал, что в случае разоблачения, его ждёт каторга. Но он не боялся, так как считал, что сможет дать матери много денег, которые заставят закрыть глаза на изнасилование её ребёнка. Девочка была в горячке и зайдя в его комнату погрозила кулачком. Когда она вышла из комнаты, то Ставрогин сразу понял, что она сейчас покончит свою жизнь самоубийством. Он был этому рад, так как победил закон. Никто после смерти девочки уже не смог бы доказать его вину по отношению к ней. Изнасиловать ребёнка его толкнула страсть «блуд».

Марья Тимофеевна Лебядкина была сумасшедшей (полоумной) женщиной. Она хромала на одну ногу, поэтому её прозвали Хромоножкой. Предыстория скандального брака, случившегося в Петербурге в ту пору, когда Ставрогин вел жизнь «насмешливую», описана им самим в исповеди: «Я уже с год назад помышлял застрелиться; представилось нечто получше. Раз, смотря на хромую Марью Тимофеевну Лебядкину, прислуживавшую в углах, тогда еще не помешанную, но просто восторженную идиотку, без ума влюбленную в меня втайне (о чем выследили наши), я решился на ней жениться. Мысль о браке с таким последним существом шевелила мои нервы».

Он заранее разработал план этой женитьбы, а затем, когда представился удобный случай, ввёл его в действие. После пьяного обеда, он заключил с собутыльниками пари на вино: сказал всем, что готов жениться на идиотке, хромой Лебядкиной. Рассудок Ставрогина был подчинён чувствам. После заключения брака, он не вступил с ней в половую связь, так как она была ему противна. Этот его поступок показывает, что в нём в этот момент говорило тщеславие. Он хотел любым способом привлечь к себе внимание публики. Когда брат Лебядкиной пригрозил ему о разоблачении этой женитьбы, то Ставрогин хладнокровно принял этот вызов. Он сказал, что хочет сам открыть всем эту тайну. После смерти Матрёши его стали мучить галлюцинации. В них он видел Матрёшу. Ему стало страшно жить. Он купил себе домик в Швейцарии и хотел там поселиться на постоянное проживание. Ставрогин решил предложить Лебядкиной уехать вместе с ним в Швейцарию. Он знал, что брат будет подслушивать разговор. Она не узнала его, её речь была бессвязной. Из полоумной она превратилась в настоящую сумасшедшую женщину.

Местный дворянин Артёмий Гаганов, за оскорбление своего отца, вызвал на дуэль Н. Ставрогина. Кипящий злобой Гаганов трижды стреляет и промахивается. Ставрогин же объявляет, что не хочет больше никого убивать, и трижды демонстративно стреляет в воздух. История эта сильно поднимает Ставрогина в глазах общества. Но на самом деле Ставрогин не стрелял в Гаганова потому, что хотел умереть. После учёбы в лицее, Ставрогин вёл разгульную жизнь. Он много употреблял алкоголя и у него, началась «белая горячка». Эта болезнь сопровождается галлюцинациями. В то время он хотел застрелиться. Вторичные галлюцинации начались у него после смерти девочки Матрёши. Его опять стали посещать мысли о самоубийстве. На дуэли он хотел, чтобы противник его застрелил. Он не был замешан напрямую ни в какие дела, за которые его бы могли привлечь к уголовной ответственности. Он повесился из-за того, что не хотел жить. Ставрогин вёл разгульную жизнь, которая расшатала его психику. Он находился в постоянном унынии.

Лиза Тушина была влюблена в Николая Ставрогина. У неё был жених, которого звали Маврикий Николаевич. Он был молод и красив. Сильно любил Лизу и терпел её безразличное отношение к себе. Он решил облегчить страдания Лизы по Ставрогину и приехал к нему с предложением на ней жениться. Ставрогин ответил, что сделать это не может, так как женат. Лиза была девушкой легкомысленной и умышленно доставляла своему жениху страдания. Она уехала на его глазах к Ставрогину. Лиза хотела узнать о женитьбе Ставрогина с его уст. Удостоверившись в том, что это правда, она приняла решение провести с ним ночь и на утро его оставить, так как он не мог на ней жениться. Жить с ним вне брака она не хотела. Узнав о смерти его жены, она сказала Ставрогину, что если он к её смерти не причастен, то она пойдёт с ним, хоть на край света. Но ему в тот момент Лиза была уже не нужна. Женитьба не входила в его планы. Поэтому он признался ей, что знал о планах бандита, но это убийство не остановил. Ставрогин разрушил репутацию Лизы и бросил её. Лиза поняла, что Ставрогин никогда её не любил, и пришла в уныние. Она побежала к дому, где проживали Лебядкины, чтобы удостовериться в их смерти. Там её растерзала до смерти разъярённая толпа.

Даша Шатова была страстно влюблена в Н. Ставрогина. Она его знала с самого детства, так как воспитывалась с ним в одном доме. Её характер был похож на характер Ставрогина. Она прощала ему все грехи, так как будь на его месте, она поступила точно также. Ставрогин постоянно в кого-то ненадолго влюблялся. В нём жила страсть «блуд».

Шатов был нигилистом. Им он стал под влиянием гувернёра С.Т, Верховенского и Н. Ставрогина.

Нигилист - это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип. «люди, ничего не признающие»«люди, ничего не признающие»

Значение слова Нигилист по Ожегову:
Нигилист -

Роман Достоевского начинается с цитирования Пушкина и Евангелия от Луки. Речь в произведении пойдет о бесах не как мистических существах, а как силах и людях колеблющих Россию. Главный дьявол, Великий грешник, Антихрист -Ставрогин, человек обезбоженный и обожествленный. Примечательно уже само его имя: Николай -имя особо почитаемого в России святого, Николая Чудотворца (кроме того его имя обозначает «победитель народа»); отчество Всеволодович -«володеющий всем»; фамилия Ставрогин происходит от греческого слова «крест».

На начальном этапе подготовки материалов к роману Ставрогин выступает как фигура второстепенная и по существу романтическая. «Князь, изящный друг Грановского». Но в записи от 7 марта 1870 года Достоевский поясняет, что Князь в прошлом «развратный человек и высокомерный аристократ», 15 марта -«Князь -человек, которому становится скучно».

29 марта 1870 года Достоевский принимает кардинальное решение: центральным лицом в романе будет Ставрогин. «Итак, весь пафос романа -в князе, он герой. Все остальное движется около него как в калейдоскопе».

Со временем все более подробно прорисовывается в деталях мрачная фигура Николая Всеволодовича. 6 июня 1870 года: «Nota bene. Хроникер по смерти князя делает разбор его характера (непременно глава Анализ). Говоря, что это был человек сильный, хищный, запутавшийся в убеждениях и из гордости бесконечной желавший и могший убедиться только в том, что вполне ясно…». «16 августа. Князь -мрачный, страстный, демонический и беспорядочный характер, безо всякой меры, с высшим вопросом, дошедшим до «быть или не быть?». Прожить или истребить себя? Оставаться на прежнем, по совести и суду его невозможно, но он делает все прежнее и насильничает». Сараскина Л. Бесы. Роман-предупреждение, М., Советский писатель, 1990, с.39

8 октября 1870 года Достоевский пишет в письме Каткову: «…Это другое лицо (Ставрогин) -тоже мрачное лицо, тоже злодей, -но мне кажется, что это лицо трагическое, хотя многие, наверное, скажут по прочтении: «Что это такое?» Я сел за эту поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. Мне очень, очень будет грустно, если оно у меня не удастся. Еще грустнее будет, если услышу приговор, что лицо ходульное. Я из сердца взял его».

«Вообще иметь в виду, что Князь обворожителен, как демон, и ужасные страсти борются с… подвигом. При этом неверие и мука -от веры. Подвиг осиливает, вера берет верх, но и бесы веруют и трепещут». «Многие в бога не веруют, а в бесов веруют. Князь понимает, что его мог бы спасти энтузиазм (например, монашество, самопожертвование исповедью). Но для энтузиазма недостает нравственного чувства (частию от неверия). Ангелу Сардийской церкви напиши».

Достоевский избегает традиционной «предыстории» героя, в которой раскрывается процесс формирования его убеждений; герой взят Достоевским на каком-то остром духовном переломе, определяющим его судьбу. Таким предстает перед нами и Ставрогин.

Ставрогин, наделенный чертами сатанизма, вместе с тем является для нигилистов своеобразной «иконой», «царевичем из сказки». Он невероятно красив и в то же время ужасен. «Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати пяти... удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен, как у нас никто... волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, -казалось бы, писанный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску... и вдруг зверь показал свои когти».(Х, с.40) Противоречивость внешняя и внутренняя. Ему присуще дьявольское обаяние, он возбуждает искреннее и непритворное восхищение. Демонология естественно вошла в структуру его образа. В конце описания Хроникер называет его зверем (не сравнивает, а именно называет), а мы помним, Зверь -одно из библейских имен Антихриста.

Ставрогин - сатана, дьявол, душа его ужасна. Он может вместить сюда любые идеи, любые противоположности. Это показатель невероятной широты и самого высшего бесовства. Ставрогин - учитель, как перед учителем перед ним склоняются нигилисты: Кириллову он внушает атеистическую идею, Шатову - православную. В Ставрогине естественно уживаются полярные идеи: атеистические и религиозные. Кажется, что в душе его должно быть таинство, а на самом деле - пустота. В этом и заключен весь ужас: пустота есть крайняя безнравственность, такая душа по природе своей преступна. В этой широте есть что-то адское. В пушкинском и лермонтовском демоне было величие души. В Ставрогине живут пустота и безразличие, лермонтовский демон хотел спастись любовью; пушкинский демон страдал от одиночества. Ставрогин же не знает любви, от одиночества не страдает, следовательно, его душа увечна. В Ставрогине нет ничего, что могло бы рассказать о его максимализме, в нем все рассчитано, он даже не может непосредственно отдаться сладострастию и разврату. У Ставрогина даже разврат рассчитан: есть большой, средний и малый. Всякий раз после своих разгулов он испытывает трезвую, разумную злобу. У него много «подвигов», и трудно понять логику этих «подвигов», он как бы сознательно искалечил свою жизнь. Но Достоевский даже такому бесу, как Ставрогин, посылает некую возможность для осознания собственной жизни, ее оценки.

Исповедь Ставрогина важна: здесь он предстает как страшный преступник, который заслуживает только ада, потому что он насильник, убийца, клятвопреступник. Самое страшное его преступление - насилие над маленькой двенадцатилетней девочкой. Исповедь Ставрогина не вошла в роман по цензурным соображениям (глава «У Тихона»). Ставрогин рассказывает об одном страшном случае своей жизни - разумном разврате, девочка, подвергшаяся насилию, сама наложила на себя руки, сама не простила себе свое падение. Матреша упрекает Ставрогина в его преступлении, но и с себя не снимает вины. Как-то вечером, когда он вернулся к себе в комнату, смотрел на лучи заходящего солнца, на пороге появилась Матреша, угрожая ему кулачком. Ставрогин смотрел на часы ровно двадцать минут, невероятный натурализм ощущений он запомнил до последних деталей и описал в своих записках. А затем ушел из дому, в номерах встретился со своей ватагой, Ставрогин в это время был весел и остроумен, такова картина его души, и ему предназначено нести своей крест. Если бы в душе Ставрогина родились страдания, то возникла бы возможность на спасение, но страданий нет, а есть равнодушие, поэтому Ставрогина ждет самоубийство, он покончит с собой, как и Матреша. Ставрогин ничем не руководствуется, он всех презирает, руководит ими идейно, он часть их сознания и часть их психологии. Ставрогину свойственна опустошенность души, он и умер потому, что нечем стало жить. Ставрогинская широта - инфернальная широта души - признак антинародности, антинациональности, вот почему он стоит во главе русских нигилистов. Ставрогин из тех, кто ненавидит Россию. Не случайно он мечтает жить среди скал и гор.

Как пишет о своем герое Достоевский: Ставрогин предпринимает «страдальческие судорожные усилия, чтобы обновиться и вновь начать верить. Рядом с нигилистами это явление серьезное. Клянусь, что оно существует в действительности. Это человек не верующий вере наших верующих и требующий веры полной совершенно иначе». История русской литературы, Ч3, www. window.edu.ru Ставрогин пытается добыть веру «иначе», своим умом, рассудочным путем: «Чтобы сделать соус из зайца, надо зайца, чтобы уверовать в Бога, надо Бога». Особое состояние Ставрогина подмечает Кириллов: "Ставрогин если верует, то не верует, что он верует. Если же он не верует, то не верует, что он не верует".

Ставрогин оказывается как бы распятым (см. на происхождение фамилии) между жаждой абсолютного и невозможностью его достижения. Отсюда его тоска, пресыщенность, расколотость сердца и ума, тяготение и к добру и ко злу. Нравственная раздвоенность, «жажда контраста», привычка к противоречиям бросают Николая Всеволодовича на вольные и невольные злодейства. Но все эти «срывы» и «подвиги» Ставрогина происходят из рассудка, имеют скорее экспериментальный, нежели естественный характер. Эти эксперименты окончательно остужают чувства и убивают душу, делая Ставрогина человеком, чье лицо «напоминает маску». В описании Ставрогина Хроникер указывает как странность: что «все у нас, чуть не с первого дня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком».

Раздвоенность и равнодушие касаются и идейных увлечений Ставрогина: с одинаковой убежденностью и почти одновременно он внушает православие Шатову и атеизм Кириллову -учения взаимоисключающие. И Кириллов, и Шатов видят в Ставрогине учителя, идейного «отца».

Тихон предлагает Ставрогину исповедаться. Исповедь Ставрогина -саморазоблачение огромной силы. Вместе с тем это свидетельство величайшей гордости и презрения к людям. Если Раскольников страшился покаяния, к которому призывала его Соня, то Ставрогин откровенно решил признаться в отвратительнейшем поступке -совращении девочки, которая потом убила себя. Он даже отпечатал специальный текст. Но эта громкость и демонстративная откровенность насторожили Тихона. Он сразу понял, что в намерении Ставрогина обнаруживается не «воскресение», а самоутверждение. Монах далек от мысли, что ставрогинская исповедь -искреннее покаяние. Он видит только, что герой постиг всю глубину случившегося. Поэтому Тихон предлагает сделать усилие, чтобы посрамить «беса»: «Вас борет желание мученичества и жертвы собою; покорите и сие желание ваше… Всю гордость свою и беса вашего посрамите! Победителем кончите, свободы достигнете…».(XI, с.25) Но Ставрогин не готов к подвигу. И от отсутствия цели, веры в живую жизнь он уходит из нее.

Достоевский считал важным подчеркнуть главенство в современном мире того состояния крайнего безверия, нравственной относительности и идейной слабости, которое воплощает в романе Ставрогин и которое питает, поддерживает и распространяет малые и большие, внутренние и внешние войны, вносит дисгармонию и хаос в человеческие отношения.

Вместе с тем писатель был убежден, что сила «черного солнца» не беспредельна и основывается в конечном счете на слабости. Юродивая Хромоножка называет Ставрогина самозванцем, Гришкой Отрепьевым, купчишкой, сам же он видит в себе порою вместо демона -«гаденького, золотушного бесенка с насморком». Петр Верховенский иногда находит в нем «изломанного барчонка с волчьим аппетитом», а Лиза Тушина - ущербность «безрукого и безногого».

«Великость» и «загадочность», осложняются у главного героя «прозаическими» элементами, а в драматическую ткань его образа вплетаются пародийные нити. «Изящный Ноздрев» - так обозначается один из его ликов в авторском дневнике. Писатель признавался, что взял его не только из окружающей действительности, но и из собственного сердца, поскольку его вера прошла через горнило жесточайших сомнений и отрицаний. В отличие от своего создателя, Ставрогин оказался неспособным преодолеть трагическую раздвоенность и обрести хоть сколь-нибудь заполняющую пустоту души «полноту веры». В результате безысходный финал, символический смысл которого выразил Вяч. Иванов: «Изменник перед Христом, он неверен и Сатане... Он изменяет революции, изменяет и России (символы: переход в чужеземное подданство и в особенности отречение от своей жены, Хромоножки). Всем и всему изменяет он, и вешается, как Иуда, не добравшись до своей демонической берлоги в угрюмом горном ущелье». История русской литературы, Ч3, www. window.edu.ru

Глубинное смысловое значение внутреннего развития образа Ставрогина Достоевский как бы проиллюстрирует через несколько лет после завершения романа рассуждениями «логического самоубийцы» в «Дневнике писателя». Вывод, вытекавший из них, заключался в том, что без веры в бессмертие души и вечную жизнь бытие личности, нации, всего человечества становится неестественным, немыслимым, невыносимым: «только с верой в свое бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря смысла жизни (ощущаемая хотя бы в виде самой бессознательной тоски) несомненно ведет за собою самоубийство».

Жизнь, судьба и натура Ставрогина открываются перед читателем в три этапа: сначала пересказывает предысторию этого героя, затем следует описание не совсем понятных, загадочных поступков «сегодняшнего» Ставрогина и, наконец, полностью и на пределе откровенности раскрывается он сам в своей исповеди «От Ставрогина» (глава «У Тихона»), которая при жизни Достоевского опубликована не была, и для его современников герой этот так и остался покрытым тайной, непонятым до конца.

Препозиция, данная в главе второй «Принц Гарри. Сватовство», такова: отец Ставрогина оставил семью, когда сын был еще маленьким. С 8‑ми лет его воспитывал специально приглашенный для этого Степан Трофимович Верховенский, и они настолько понимали друг друга и сблизились так, что «бросались друг другу в объятия и плакали». Хроникер слегка иронизирует: «Надо думать, что педагог несколько расстроил нервы своего воспитанника. Когда его, по шестнадцатому году, повезли в лицей, то он был тщедушен и бледен, странно тих и задумчив. (Впоследствии он отличался чрезвычайною физическою силой.)...» Николай после окончания курса выбрал было военную стезю, был зачислен в гвардейский полк, но вскоре «безумно и вдруг закутил». Хроникер уточняет: «Не то чтоб он играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикой разнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одною дамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил ее публично. Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле. Прибавляли сверх того, что он какой-то бретер, привязывается и оскорбляет из удовольствия оскорбить...» Наконец было получено «роковое известие», что «принц Гарри» (так назвал его Степан Трофимович, сравнив с героем исторической хроники У. Шекспира «Генрих IV») дрался на двух дуэлях, «кругом был виноват в обеих, убил одного из своих противников наповал, а другого искалечил и, вследствие таковых деяний, был отдан под суд. Дело кончилось разжалованием в солдаты, с лишением прав и ссылкой на службу в один из пехотных армейских полков, да и то еще по особенной милости». Однако ж, в 1863 г., видимо, за участие в подавлении польского восстания, Ставрогину «как-то удалось отличиться; ему дали крестик и произвели в унтер-офицеры, а затем как-то уж скоро и в офицеры». Но он службу оставил, начал, по слухам, шляться по притонам и вести дружбу с отребьем вроде капитана Лебядкина, тогда же сблизился с Кирилловым и Петром Верховенским. По хронологии в это же примерно время (середина 1860‑х гг.) он совершил два отвратительных деяния, ставших известными позже — растлил девочку Матрешу и женился на Марье Лебядкиной. И только летом 1865 г., в ответ на настойчивые письма-призывы матери, как опять же иронизирует хроникер, — «принц Гарри появился в нашем городе...»

Здесь дается подробный портрет героя: «Это был очень красивый молодой человек, лет двадцати пяти и, признаюсь, поразил меня. Я ждал встретить какого-нибудь грязного оборванца, испитого от разврата и отдающего водкой. Напротив, это был самый изящный джентльмен из всех, которых мне когда-либо приходилось видеть, чрезвычайно хорошо одетый, державший себя так, как мог держать себя только господин, привыкший к самому утонченному благообразию. Не я один был удивлен: удивлялся и весь город, которому конечно была уже известна вся биография господина Ставрогина и даже с такими подробностями, что невозможно было представить, откуда они могли получиться и, что всего удивительнее, из которых половина оказалась верною. Все наши дамы были без ума от нового гостя. Они резко разделились на две стороны, — в одной обожали его, а в другой ненавидели до кровомщения; но без ума были и те, и другие. Одних особенно прельщало, что на душе его есть, может быть, какая-нибудь роковая тайна; другим положительно нравилось, что он убийца. Оказалось тоже, что он был весьма порядочно образован; даже с некоторыми познаниями. Познаний конечно не много требовалось, чтобы нас удивить; но он мог судить и о насущных, весьма интересных темах и, что всего драгоценнее, с замечательною рассудительностию. Упомяну как странность: все у нас, чуть не с первого дня, нашли его чрезвычайно рассудительным человеком. Он был не очень разговорчив, изящен без изысканности, удивительно скромен и в то же время смел и самоуверен как у нас никто. Наши франты смотрели на него с завистью и совершенно пред ним стушевывались. Поразило меня тоже его лицо: волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, — казалось бы писанный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску; впрочем многое говорили, между прочим и о чрезвычайной телесной его силе. Росту он был почти высокого. Варвара Петровна смотрела на него с гордостию, но постоянно с беспокойством. Он прожил у нас с полгода — вяло, тихо, довольно угрюмо; являлся в обществе и с неуклонным вниманием исполнял весь наш губернский этикет. Губернатору, по отцу, он был сродни и в доме его принят как близкий родственник. Но прошло несколько месяцев, и вдруг зверь показал свои когти...» Выразилось это в том, что Ставрогин начал совершать безумные поступки, к примеру, прилюдно провел за нос уважаемого , укусил за ухо тогдашнего губернатора Ивана Осиповича, после чего опять уехал из города почти на четыре года за границу.

В этом периоде список его «подвигов» множится-растет: духовное растление и , участие в реорганизации тайного общества и создание для него устава, отказ от русского гражданства (недаром его имя зачастую произносится и хроникером, и другими героями на западный манер — Nicolas), связь с в Париже, начало отношений с , скандальная история с , неосуществленный замысел двоеженства, написание исповеди и печатание ее в типографии...

В августе 1869 г. Ставрогин вновь возвращается домой, и автор-хроникер еще раз возвращается к его портрету: «Как и четыре года назад, когда в первый раз я увидал его, так точно и теперь я был поражен с первого на него взгляда. Я ни мало не забыл его; но, кажется, есть такие физиономии, которые всегда, каждый раз, когда появляются, как бы приносят с собою нечто новое, еще не примеченное в них вами, хотя бы вы сто раз прежде встречались. По-видимому, он был все тот же как и четыре года назад: так же изящен, так же важен, так же важно входил, как и тогда, даже почти так же молод. Легкая улыбка его была так же официально ласкова и так же самодовольна; взгляд так же строг, вдумчив и как бы рассеян. Одним словом, казалось, мы вчера только расстались. Но одно поразило меня: прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его действительно "походило на маску", как выражались некоторые из злоязычных дам нашего общества. Теперь же, — теперь же, не знаю почему, он с первого же взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем, так что уже никак нельзя было сказать, что лицо его походит на маску. Не оттого ли, что он стал чуть-чуть бледнее чем прежде и, кажется, несколько похудел? Или может быть какая-нибудь новая мысль светилась теперь в его взгляде?..»

Эта «новая мысль» — жажда покаяния. Ставрогин в этом плане объявляет о своем тайном браке с , встречается с и дает ему читать свою исповедь с историей растления , каковую намерен сделать достоянием гласности, и, наконец, — кончает жизнь самоубийством. Параллельно этой цепочке поступков-событий развертывается другая, которая увеличивает реестр ставрогинских грехов: участвует в дуэли с Артемием Павловичем Гагановым, калечит судьбу Лизы Тушиной и толкает ее на гибель, провоцирует убийство своей жены Марьи Лебядкиной и ее брата, является в какой-то мере вдохновителем («Иваном-Царевичем») разгулявшихся «бесов»...

Ставрогин самого себя в исповеди «объясняет» так: «Всякое чрезвычайно позорное, без меры унизительное, подлое и, главное, смешное положение, в каковых мне случалось бывать в моей жизни, всегда возбуждало во мне, рядом с безмерным гневом, неимоверное наслаждение. Точно так же и в минуты преступлений, и в минуты опасности жизни. <...> Я убежден, что мог бы прожить целую жизнь как монах, несмотря на звериное сладострастие, которым одарен и которое всегда вызывал...» А вот как характеризовал своего героя Достоевский в письме к Н.А. Любимову (март—апрель 1872 г.), пытаясь спасти главу «У Тихона»: «Клянусь Вам, я не мог не оставить сущности дела, это целый социальный тип (в моем убеждении), наш тип, русский, человека праздного, не по желанию быть праздным, а потерявшего связи со всем родным и, главное, веру, развратного из тоски, но совестливого и употребляющего страдальческие судорожные усилия, чтоб обновиться и вновь начать верить. Рядом с нигилистами это явление серьезное. Клянусь, что оно существует в действительности. Это человек, не верующий вере наших верующих и требующий веры полной, совершенной, иначе...»

Фамилия героя произведена от греческого «ставрос» (крест) и намекает на его высокое предназначение. В этом плане «говорящим» воспринимается также имя: Николай с греческого — «побеждающий народы».

Прототипом Ставрогина некоторые исследователи называли , но более убедительна другая кандидатура на эту роль — петрашевца Н.А. Спешнева.

Одним из основных персонажей произведения является Николай Ставрогин, представленный писателем в образе псевдогероя, мертворожденного.

Ставрогин описывается автором в качестве красивого молодого человека, имеющего прекрасное лицо, напоминающее отвратительную маску. Николай имеет знатное происхождение, являясь единственным сыном Варвары Ставрогиной, властной помещицы.

Воспитанием Ставрогина с раннего детства занимался нанятым маменькой профессор Верховенский, прививший Николаю увлечение прекрасным, а также манеру к собственному позерству, выразившееся впоследствии в необдуманной женитьбе Ставрогина на недалекой Марии Лебядкиной, страдающей хромотой.

Поступок с женитьбой имеет для Ставрогина единственную цель – доказать окружающим свою необыкновенность и героизм, якобы отличающих молодого человека ото всех представителей общества.

По характеру Ставрогин является избалованным барчуком, не умеющим в совершенстве излагать свои мысли на бумаге и не имеющим собственных твердых взглядов и принципов. Однако Николай отличается исключительным умом, сочетающимся с абсолютно падшим характером.

Отличительной особенностью Ставрогина является его неспособность совместно проживать с другими людьми, сближаясь и откровенно раскрывая свой внутренний мир. Для Николая близкие и тесные отношения, в том числе с женским полом, внушают страх и ужас, выражающихся в потере Ставрогиным душевного равновесия. Он не склонен к сочувствию, состраданию, заботе о ближнем, поэтому легко может совершить кражу, спокойно смотреть на самоубийство маленького ребенка.

При общении с окружающими Ставрогин может позволить себе мальчишеские, озорные выходки, например, укус за ухо, пытаясь поддерживать общественное мнение о себе как о герое. Но, ощущая в душе внутреннюю ущербность, героизм Ставрогина не проявляется в его поступках. Его постоянные поиски собственного «я» и демонстрации личного превосходства приводят к тяжелому заболеванию в виде белой горячки, при этом сам Николай уверен в невозможности потери им рассудка.

В результате болезни, находясь в нервном надрыве, Ставрогин соглашается на предложение Верховенского уничтожить несчастливый брак с Лебядкиной, убив жену и ее брата. Ставрогин охвачен одержимостью и в финале окончательно теряет рассудок, сойдя с ума.

Раскрывая сюжетную линию романа, писатель использует образ Ставрогина в качестве описания характерных черт обворожительного демона, познавшего омертвение души.

Сочинение про Николая Ставрогина

Название своему роману Достоевский дал «Бесы». На мой взгляд, потому что каждый из героев несет в себе тайну, покрытую мраком. И вообще весь роман состоит из множества интриг и тайн. Но самым главным «бесом» выступает Николай Ставрогин.

Мать Николая Ставрогина - генеральша Варвара Петровна, которая лишилась мужа, когда ребёнку было восемь лет. Воспитание Коля получил от Верховенского Степана Трофимовича, близкого друга Варвары Петровны, учёного человека, который нашёл с Николаем общий язык. Автор делает ударение на том, что эти два героя были очень близки. Выросший в хорошей семье и получивший отличное образование, Николай Ставрогин мог бы стать великим господином, которого бы почитали во всей России, потому что и умом он был не обделён, и красотой, и воспитанием.

Однако, попав в Петербург, герой меняется и открывается нам в новом свете: он ведёт разгульный образ жизни, дважды выходит на дуэли, оскверняет девушку, с которой был в отношениях, растлевает Марусю и самое главное - женится на хромой Лебядкиной. В это же время он знакомится с Кирилловым и революционером Петром Верховенским, который сильно повиляет на его жизнь в дальнейшем.

По приезде Николая в родное имение, уже все жители города знали о его выходках в Петербурге, поэтому относились к нему скептически. Во время своего пребывания он подтверждает опасения местных жителей и делает несколько непонятных никому поступков: кусает губернатора за ухо и целует жену одного из жителей. Всё это потом объясняется лихорадкой, но я думаю, что автор намекает уже с самого начала, что Николай Ставрогин очень сложный и скрытный человек.

Весь роман проходит именно в тонах неопределенности: читатель до конца не понимает, каков же он Николай Ставрогин: революционер-обманщик, благородный рыцарь, попавший в паутину Верховенского или жертва обстоятельств. Я склонен думать, что Ставрогин на протяжении всего романа ищет в жизни, то что доставило бы ему эмоций. Я согласен так же и с мнением Шатова о том, что Николай Ставрогин живёт, чтобы страдать и каяться, он говорит: «О, вы не бродите с краю, а смело летите вниз головою. Вы женились по страсти к мучительству, по страсти к угрызениям совести, по сладострастию нравственному…». Именно Шатов разгадал личность Ставрогина в моих глазах, именно этим диалогом он открыл для меня Николая.

Николай Богданов

ПАТОГРАФИЯ НИКОЛАЯ СТАВРОГИНА

Ф.М.Достоевский. Художник М.Ройтер, 1847 г.

По изящному выражению Николая Георгиевича Шумского, «патография – это биография, написанная психиатром с использованием его специальных знаний». Что же может дать патографический подход в анализе одного из самых ярких литературных героев Ф.М. Достоевского ?

С Николаем Всеволодовичем Ставрогиным читатель встречается во второй главе романа «Бесы» («Принц Гарри. Сватовство»). И первое, что должно обратить на себя внимание, учитывая специфику нашего рассмотрения, – это странное перерождение героя, отправленного из родительского дома в Петербург для продолжения образования:

… молодой человек как-то безумно и вдруг закутил. Не то, чтоб он играл или очень пил; рассказывали только о какой-то дикой разнузданности, о задавленных рысаками людях, о зверском поступке с одною дамой хорошего общества, с которою он был в связи, а потом оскорбил ее публично. Что-то даже слишком уж откровенно грязное было в этом деле. Прибавляли сверх того, что он какой-то бретер, привязывается и оскорбляет из удовольствия оскорбить.

Таким образом, нежный и чувствительный юноша («бледный и тщедушный» при отъезде) резко и как будто неожиданно превращается в холодного и высокомерного тирана. Думается, большинство читателей, в силу своей неискушенности, будут, вослед за воспитателем Ставрогина – Степаном Трофимовичем Верховенским, искать объяснения таких поступков по нормам поведения здорового человека, полагая, «что это только первые, буйные порывы слишком богатой организации, что море уляжется и что все это похоже на юность принца Гарри, кутившего с Фальстафом, Пойнсом и мистрис Квикли, описанную у Шекспира». Правда, ощущение какой-то отталкивающей иррациональности («грязь, грязь!») и, следовательно, болезненности, скорее всего, проникнет и в их рассуждения. Увы, как покажут последующие события, такое объяснение совершенно неверно. Не вернее ли предположить, что перед нами проявления какой-то резко обозначившей себя психической болезни? Какой? – Новые поступки героя позволяют заключить, что перед нами ничто иное, как шизофренический шуб (от немецкого der Schub – сдвиг), с которого началась неуклонная деградация личности. Сейчас уже совершенно ясно, что каждый болезненный приступ шизофрении определяется внутренними причинами, строго говоря – нарушениями химизма человеческого мозга, но эти причины, так сказать, незримы для взгляда непрофессионалов. А, поскольку, беспричинных событий не бывает, далекий от медицины человек закономерным образом начинает искать их во внешних, абсолютно случайных событиях окружающей жизни – различных психических потрясениях и тому подобное. В результате болезненного сдвига человек становится личностью совершенно другого плана. Образно говоря, произошедшее можно уподобить падению зеркала, разлетающегося на множество мелких осколков, каждый из которых способен отразить какой-то фрагмент окружающей нас действительности, однако ни в какую общую картину эти фрагменты уже не складываются. Нечто-то подобное происходит и со Ставрогиным. Как отмечал еще Д.А. Аменицкий, хотя умственные способности и полученные ранее знания у него остаются как будто нетронутыми, их связь с духовным обликом личности уже лишена прежней целостности и жизненности. Его идеи больше не проникнуты теми живыми чувствами и верованиями, которые составляют основу личности, ее интимное ядро. Лишь благодаря колоссальному автоматизму психики, они остаются присущими этому человеку. Только таким образом Ставрогин «известный период времени может производить впечатление корректного, образованного, рассудительного человека».

В стремлении реализовать один из важнейших литературных замыслов Достоевский лепил образ мощной, богатейше одаренной, хотя и демонической натуры. Не только в воображении художника, но и в реальной жизни личность такого масштаба может очень долго сопротивляться психозу. Но, все же, отпечаток болезни на Ставрогине слишком тяжел. Да это и не удивительно: чаще всего пораженный шизофренией человек не более, чем пассивный раб автоматических, неконтролируемых критическим сознанием стимулов, проявляющихся у него совершенно изолировано, вне обычных ассоциативных связей нормальной личности с окружающим миром и имеющих как бы исключительно моторный характер. Закономерно, в таком случае, что после своей неожиданной отставки Ставрогин оказывается «в какой-то странной компании», связавшись «с каким-то отребьем петербургского населения, с какими-то бессапожными чиновниками, отставными военными, благородно просящими милостыню, пьяницами, посещает их грязные семейства, дни и ночи проводит в темных трущобах и Бог знает в каких закоулках, опустился, оборвался и что, стало быть, это ему нравится». Однако Николай Всеволодович, как выяснится по возвращении в родной город, отнюдь не деградировал до облика «какого-нибудь грязного оборванца, испитого от разврата и отдающего водкой»! Что же, в таком случае, связывало его с таким окружением и чем, с позволения спросить, он компенсировал столь значительную разницу со своими знакомцами? Ведь отношение обитателей трущоб даже к просто хорошо одетым чужакам таково, что может стать в буквальном смысле опасным для жизни последних. Кажется, только больной шизофренией человек способен на выполнение столь тяжелой, сколько и нелепой миссии! Интересно, что спустя годы после написания «Бесов» некоторые характерные детали судьбы Николая Ставрогина повторятся, правда, совершенно карикатурно, в судьбе реального человека – поэта Александра Добролюбова, в приступе безумия ушедшего «странствовать в крестьянском платье» (сын генерала!) чуть ли не прямо из университетской аудитории и позже основавшего секту «добролюбовцев», где проповедовал демагогические идеи «соединения со всем сущим» на Земле. Разумеется, это не единичный, а только лишь весьма яркий пример подобной коллизии.

Мимоходом Достоевский отмечает, что Ставрогин не просит у матери денег. Однако, думается, дело здесь не в «именьице – бывшей деревеньке генерала Ставрогина (отца персонажа – Н.Б.), которое хоть что-нибудь да давало же доходу», как пытается убедить нас автор, а в том, что, благодаря своему аутизму (т.е. полной обращенности внутрь себя), Ставрогин не понимает функции денег или, что в данном случае одно и то же, совершенно не придает им значения.

Когда же герой Достоевского предстает, наконец, перед Хроникером (а вместе с ним, и читателями «Бесов»), его лицо уже обладает каким-то поражающим свойством. Пытаясь объяснить свое впечатление, Хроникер обращается мыслью к странной, неприятной контрастности ставрогинского лица и, особенно, к подозрительной ясности и спокойствию его светлых глаз. Не правда ли, что-то мучительно ускользает от понимания повествующего? Не идет ли здесь речь о специфической черте шизофреников – отсутствии зрачковой реакции на психические переживания? (К слову сказать, в медицину этот признак душевной патологии был введен лишь в 1903 г. О. Бумке.) Но, конечно же, куда больше здорового человека должна поразить специфическая маскообразность лица. Дело в том, что лица большинства людей, даже если они и не отличаются эмоциональностью, необыкновенно подвижны. Застывшая мимика (кататонический признак) шизофреника настолько отлична от нормы, что ее, даже не поняв – чтo это, непременно почувствует каждый, и такое лицо произведет на него отталкивающее впечатление. Неудивительно, что Хроникер передает свои ощущения от внешности Николая Всеволодовича как отвратительные.

Застывшая мимика лица – одно из проявлений типичного для шизофрении кататонического оцепенения мышц тела. Вот как оно выглядит у героя нашего рассмотрения:

Минуты две он простоял у стола в том же положении, по-видимому очень задумавшись; но вскоре вялая, холодная улыбка выдавилась на его губах. Он медленно уселся на диван, на свое прежнее место в углу, и закрыл глаза, как бы от усталости.

Генеральша Ставрогина, спустя некоторое время посетившая сына в его комнате, поражается, «что он может так спать, так прямо сидя и так неподвижно; даже дыхания почти нельзя было заметить». Лицо Николая Всеволодовича при этом «было очень бледное и суровое, но совсем как бы застывшее, недвижимое; брови немного сдвинуты и нахмурены; решительно, он походил на бездушную восковую фигуру» (курсив мой – Н.Б.). В описанном состоянии герой Достоевского находился «долго, более часу», причем «ни один мускул лица его не двинулся, ни малейшего движения во всем теле не высказалось». Что и говорить, каждый мало-мальски искушенный в физиологии человек сразу поймет, ни о каком сне здесь не может быть и речи. Дело в том, что в одной из фаз этого сложного физиологического процесса мышцы человека настолько расслабляются, что он уже не может поддерживать принятой ранее позы и неминуемо должен будет хотя бы качнуться, после чего обязательно проснется.

Как известно, по возвращении в родной город, Ставрогин с полгода живет совершенно незаметной жизнью – «вяло, тихо и довольно угрюмо», «с неуклонным вниманием исполняя весь губернский этикет». Впрочем, на простодушных жителей городка он производит впечатление не только «весьма порядочно образованного», «даже с некоторыми познаниями», но и «чрезвычайно рассудительного человека», способного «судить и о насущных, весьма интересных темах». Чем же, при своей неразговорчивости, Николай Всеволодович мог вызвать такое ощущение? Разве что «смелостью и самоуверенностью», носящими отчетливо болезненный оттенок и обнаруживаемыми в отдельных, брошенных вскользь, репликах. Между прочим, одно из наиболее ранних и обстоятельных описаний психического статуса шизофреников, данное еще русским психиатром Сергеем Алексеевичем Сухановым, определялось им именно как «резонирующий характер». Пресловутые «смелость и самоуверенность» Сиаврогина можно рассматривать как проявления специфической инакости шизофреников – пораженные этим недугом люди никогда не смешиваются с окружающей их толпой. В глазах обывателя такая инакость может быть воспринята как знак особой значимости натуры.

Но вот разражается форменный скандал (совершенно закономерный для такой болезни): некто Павел Павлович Гаганов, житель городка, где разворачивается действие романа, «человек пожилой и даже заслуженный», на свою беду «взял невинную привычку ко всякому слову с азартом приговаривать: «Нет-с, меня не проведут за нос!». И вдруг «однажды в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу, проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей, Николай Всеволодович, стоявший в стороне один и к которому никто и не обращался, вдруг подошел к Павлу Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собою по зале два-три шага». Стоит обратить внимание на то, что Ставрогин «в самое мгновение операции был почти задумчив» – «точно как бы с ума сошел», добавляли иные свидетели, они и не подозревали, насколько близки были к истине!

Как же объяснить столь странный поступок героя? Возьмем на себя смелость утверждать, что это отнюдь не эпатаж. Думается, любой внимательный читатель романа с легкостью убедится: Ставрогин вообще ничего не делает напоказ. Таким образом, речь может идти только о нечувствительности к переносному смыслу пословиц. Известно, что иносказания совершенно недоступны пониманию олигофренов – людей, слабоумных от рождения. Однако олигофрению, мы, разумеется, тут же отметаем. Полагаю, что ключ к разгадке этой нелепицы – в одном из проявлений аутистического мышления больных шизофренией. Удивительным образом этим людям свойственно путать омонимы – слова, одинаковые по звучанию, но совершенно разные по значению: ключ (инструмент, приспособление) – ключ (родник); соль (приправа к пище) – соль (музыкальная нота); кошка (животное) – кошка (якорь), различить которые, исходя из контекста, нормальному человеку не составляет никакого труда. По этой причине больные часто не понимают иносказаний. Без преувеличения можно считать, что эта деталь столь же четко указывает на наличие шизофрении, как звезды на погонах военного – на его звание. Правда, психиатрам это стало понятным только в первой четверти ХХ века, после работ таких светил медицины, как Блейлер, Крепелин, Ганнушкин, Лебединский и др. Достоевский, как известно, писал свой роман в 1871-72 гг. Насколько же лет опередил науку этот «реалист в высшем смысле слова»?!

Несомненно, читатель гораздо лучше разберется в столь своеобразной особенности мышления шизофреников, если примеры ее проявления будут продолжены. Пожалуй, наиболее рельефно интересующие нас особенности обнаруживаются тогда, когда столкновение с ними происходит не в стенах специализированной клиники, как бы уже самой по себе располагающей ко всяким нелепицам, а, так сказать, в обычном быту, где любая странность способна резануть даже не слишком искушенный глаз.

Лет двадцать назад, я отъезжал на обычном рейсовом автобусе от железнодорожной станции Ново-Иерусалимская, что не так далеко от Москвы. Едва машина тронулась, ко мне обратился сидевший рядом молодой человек с просьбой подсказать, где сойти в Юркино. Сразу стало понятно, что передо мною любитель старины: эта остановка располагается вдали от жилья и сходят на ней только те, кто желает осмотреть древнюю, больше того – уникальную церковь, возможно созданную по проекту самого Алевиза Нового (строителя Архангельского собора в Московском Кремле). И мой сосед по автобусу тут же подтвердил справедливость такой догадки:

Церковь там интересная, – заявил он, – рубежа XV-XVI веков.

Да, – согласился я, еще не подозревая, что ждет меня в дальнейшем.

И, что же, валы-то высокие? – огорошил меня вопросом новый знакомец.

Какие валы? – я даже растерялся от неожиданности, – там нет никаких валов!

Как это – нет? – возмутился мой собеседник, – ведь это церковь рубежа? – Рубежа! А укрепленные рубежи обязательно имеют валы!!!

Ошарашенный таким пассажем, я повернулся к столь странному ценителю древностей всем телом, но тут на меня словно дохнуло чем-то давно знакомым, правда, уже совершенно «из другой оперы». «Э, брат…» – сказал я своему внутреннему «Петру Ивановичу», вглядываясь в глаза собеседника. Их безмятежная ясность (симптом Бумке!) не оставляла сомнения в психическом неблагополучии моего визави. Понимая, что дальнейшая дискуссия станет мукой всего оставшегося пути, я, против всяких правил приличия, признаться – совершенно бесцеремонно, отвернулся к окну. Потеряв возможность дальнейшего общения, мой сосед совершенно не огорчился, даже не очень удивился, а тут же вступил в контакт с сидевшими позади него старушками. Было просто удивительно наблюдать, как протекала эта беседа на двух совершенно разных языках: с одной стороны в который уже раз неслось все о тех же «валах и рубеже», с другой – о том, что местный священник был «батюшка очень солидный, достойно служил, пока приход не закрыли»… Наконец, минут через сорок содержательной и, кажется, приятной обеим сторонам беседы, не выдержал крепкий мужчина лет 35-ти в голове автобуса. «Да что ж за искусствовед такой попался?!» – простонал он, но тут мы, к счастью, подъехали к погосту Юркино…

Интересно, что столь своеобразное восприятие слов может проявляться и у больных шизофренией полиглотов. Так, например, в материалах «Павловских клинических сред», содержащих уникальные, удивительной полноты, стенографические отчеты о посещениях знаменитым физиологом неврологических и психиатрических клиник Ленинграда, находится весьма любопытный для нас эпизод беседы с пациентом:

Иванов-Смоленский (ведущий консилиума – Н.Б.). Отчего вы так охрипли?

Больной (до 18 лет совершенно не знавший русского языка, поскольку учился в религиозной еврейской школе – Н.Б.). Подождите, сейчас у меня голос очистится. (Откашливается).

Павлов. Может быть, маленький грипп?

Больной. Нет, у меня гриппа нет. У меня, знаете, голос какой. У меня чудный голос. Уже более двух тысяч лет евреи живут в изгнании.

Нет сомнения, никто из участников сцены (равно как и никакой читатель) не смог бы понять странного перехода от охрипшего голоса – к изгнанию, если бы не помощь одного из присутствующих на разборе: оказывается, в переводе на русский язык еврейское «голос» - это «изгнание»!

Между прочим, во второй главе повести Ф.М. Достоевского «Двойник» найдется еще один пример столь необычного мышления. Откроем ее в том месте, где доктор медицины и хирургии Крестьян Иванович Рутеншпиц, пользующий главного героя повести Якова Петровича Голядкина, задает тому, казалось бы, совершенно безобидный вопрос:

Скажите мне, пожалуйста, где вы живете теперь?

Где я живу теперь, Крестьян Иванович?

Да… я хочу… вы прежде, кажется, жили…

Жил, Крестьян Иванович, жил, жил и прежде. Как же мне не жить! – отвечал господин Голядкин, сопровождая слова свои маленьким смехом и немного смутив ответом своим Крестьяна Ивановича.

Нечего говорить, Яков Петрович плетет что-то несуразное… Неудивительно, что маститый врач, обладающий не только «значительным орденом», но «выразительным, сверкающим взглядом, которым одним, по-видимому, прогонял все болезни», тут же и, разумеется, совершенно автоматически, пытается поправить своего пациента:

Нет, вы не так это поняли; я хотел со своей стороны…

Я тоже хотел, Крестьян Иванович, со своей стороны, я тоже хотел, - смеясь, продолжал господин Голядкин. – Однако ж я, Крестьян Иванович, у вас засиделся совсем.

В тесной связи с рассмотренной особенностью мышления состоит, по-видимому, стремление больных шизофренией к использованию неологизмов собственного изобретения, часто бессмысленных, странных, курьезных. Одним из первых обратил внимание на эту деталь при шизофрении уже упомянутый выше С.А. Суханов.

Возвратимся к Ставрогину. Как известно, за одним импульсивным поступком у него последовали и другие (среди них – укус за ухо губернатора), переполнившие чашу общественного терпения, в результате чего герой оказался под стражей в арестантском доме. Там он и обнаруживает картину острого кататонического возбуждения:

В два часа пополуночи «арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший (а, на деле, пребывающий в ступорозном состоянии – Н.Б.), вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественной силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло и разрезал себе руки».

Поразительно, насколько Достоевский верен даже в отдельных деталях своего описания: ведь при кататоническом возбуждении больной не будет метаться по комнате, его тело может быть даже не подвижно – буйствуют одни руки.

Парадоксальным образом, происшедший припадок приносит всем облегчение: обществу становится наконец-таки ясно, что сотворивший все эти несуразицы человек просто болен, а у нарушителя общественного спокойствия вслед за припадком неистового буйства следует, вполне закономерное в таких случаях, улучшение состояния здоровья. Увы, полного выздоровления у Ставрогина не произойдет, несмотря на двухмесячное домашнее лечение по рекомендациям «известного врача из Москвы» и последующие «путешествия по заграницам». Ах, если б этим можно было помочь всем несчастным! Герой Достоевского по-прежнему остается больным человеком, за маской какого-то «загадочного сфинкса» таящим совершенное душевное отупение. «Он ничего не ищет, ни к чему определенному не стремится», – констатирует в своем анализе Д.А. Аменицкий, – «никого не любит, чужд всяких привязанностей. Для него нет ничего святого, ничего морально ценного, ничего такого, что заставило бы дрогнуть сердечные струны самого заурядного человека». Благодаря этому, Ставрогин оказывается, к изумлению, а то и к восторгу окружающих, способным стоически переносить «удары судьбы» и сохранять видимое душевное спокойствие «в самые, казалось бы, критические моменты его жизни», как например, при получении оплеухи от Шатова, во время дуэли с Гагановым и проч. Замечательно, что среди почитателей творчества Достоевского находятся люди, считающие за благо брать в этом отношении со Ставрогина пример! Однако, то, что кажется другим геройством или даже высочайшим уровнем духовности, по сути оказывается лишь «проявлением безыдейных волевых тормозов с одной стороны и импульсивных порывов с другой». В определенных обстоятельствах жизни, такая душевная тупость проступает во всей своей ужасающей наготе, например, когда Николай Всеволодович, без тени какого-либо смущения, обыденно и твердо признается матери в нелепой женитьбе на Лебядкиной или – когда он общается с членами тайного общества, руководимого Верховенским-младшим, нигде не обнаруживая своих симпатий ни к целям организации, ни к ее участникам. Его отношение к этим людям такое же, как и к петербургским «бессапожным чиновникам», к компании капитана Лебядкина с Федькой-каторжным и другими темными элементами. Герой Достоевского как бы и вправду претворяет в жизнь резонерскую идею «соединения со всем сущим». Между тем, опустошение его личности неуклонно нарастает, что и приводит в конце концов к самоубийству. В свете всего сказанного оно выглядит совершенно закономерным: человеку уже нечем жить, и он бессильно валится словно ствол давно прогнившего дерева в лесу.

Разумеется, чрезвычайно интригует вопрос: кто же мог послужить прототипом для психопатологических черт образа Ставрогина? Пока это остается неизвестным. Широко распространено мнение, что в этом, любимом, по признанию самого создателя, образе, отразились черты одной из ярчайших фигур ближайшего окружения Достоевского 40-х гг. – Николая Спешнева. Однако, при всей «многоумной спокойной непроницаемости» этого человека, при всей его холодности и загадочности, при всей, так и хочется сказать, его инакости в кругу общения, никаких убедительных доказательств того, что все эти качества порождены именно психическим заболеванием, нет. Возможно, впрочем, что Достоевский, как бы пребывая в некоем наваждении от деформированной шизофренией личности, мог оттолкнуться от образа Спешнева, лишь усилив его характерные черты, правда, доведя их до крайней степени выражения. Иными словами – превратил личность шизоидного склада в законченного шизофреника. Другое дело, что в этом случае, как и в реальной жизни, при манифестации психоза, начальное количество уже перешло в принципиально новое качество, и созданный образ приобрел столь новые характеристики, что также утратил связь со своим прототипом, как заболевший человек утрачивает связь с тем собой, каким он был до развития болезни.

Наконец и самый важный в нашем рассмотрении вопрос – о причинах возникновения этого образа. Подчеркну: Достоевский, несомненно, не отдавал себе отчета в том, что лепит облик героя с людей, пораженных тяжелейшим психическим недугом. Вероятно, в какой-то период своей жизни, скорее всего – при самом начале своего становления как писателя (вспомним фрагмент из писавшегося в 1845 г. «Двойника»), Достоевский столкнулся с каким-то несчастным (быть может, даже и не одним), который был болен шизофренией. Будучи, как человек иного склада, личностью чрезвычайно темпераментной, можно даже сказать, – огневой, писатель не мог не получить острейшую душевную рану, обжегшись «космическим холодом» шизофренической личности. Видимо, эта рана была столь глубока, что Достоевский не мог оправиться от нее долгие годы. И душевная боль, как это нередко бывает, (вспомним, хотя бы Булгакова, с его навязчивым кошмаром переживания сцены убийства петлюровцами безоружного, безвинного человека), прорвалась на страницы его произведений.

Вместе с тем, на протяжении всего творчества писателя привлекала проблема духовной трагедии личности-одиночки, противостоящей не только людской толпе, с ее убогими страстями и ненужной суетой, но и общепризнанным человеческим ценностям, важнейшими из которых для Достоевского были ценности христианского мировоззрения. В таком случае, по-видимому, речь идет о совпадении двух, правда, несопоставимых по значению, мотивов: ведь лучшего прототипа для «гордого, необыкновенного, замкнутого, преступного, но в своей преступности привлекательного и загадочного человека» (высшим выражением которого и явился Ставрогин), чем больной шизофренией с его кататонической инакостью трудно отыскать. Другое дело, что столь тяжелая психическая болезнь полностью исключает ответственность героя за свои поступки. Но, одарив свое создание столь говорящей фамилией – «ставрос», что по-гречески означает «крест» – Достоевский, как христианин, был, несомненно, уверен: для каждого человека нет и не может быть «креста», данного ему не по силам. Поэтому-то образ Ставрогина оказывается внутренне противоречивым и, как бы двоится, сочетая, казалось бы невозможное – убедительность литературного персонажа и достоверность психопатологического типа. В тоже время, сотворенная писателем пара Ставрогин и Верховенский-младший – необыкновенно яркий пример общественной драмы, когда мысли абсолютно больного человека реализуются в жизнь абсолютно здоровым подлецом. Поразительно, насколько это оказывается актуальным для нашей теперешней жизни! Вот только Верховенский у нас, перефразируя выражение Р.И. Хасбулатова – «коллективный».

Замечательно, что создание Ставрогина освободило Достоевского от его шизофренического наваждения: психопатологические черты такого порядка при создании последующих героев меркнут, в то время, как идеи духовного одиночества и самоизоляции, ведущие к краху личности, по-прежнему продолжают волновать, переходя от Версилова из романа «Подросток» к Ивану Карамазову из последнего произведения писателя, его «романа-завещания» «Братья Карамазовы».

Примечания:

1 Н. Шумский. Врубель: жизнь и болезнь. СПб. «Академический проект». 2001. С.3.

2 В своем рассмотрении мы во многом будем следовать за замечательным русским психиатром Дмитрием Александровичем Аменицким, давшим в свое время блестящую характеристику патопсихологических особенностей этого персонажа. (См.: Аменицкий Д.А. Психиатрический анализ Николая Ставрогина. Совр. психиатрия. 1915. № 1. С.28-41).

3 Слово произнесено. Дело не в том, что Достоевский дает читателю ключ к пониманию созданного им образа. Но именно так, с невытравимым ощущением болезненности всего происходящего и должен воспринимать здоровый человек поступки (вследствие их необъяснимости, нелепости) пораженной шизофренией личности.

4 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. Л. «Наука». 1972-1990. Т.10. С.36.

5 Там же. С. 36.

6 Еще вопрос – чем Ставрогин вернул себе утраченные права, отличившись, как туманно говорит Достоевский «в шестьдесят третьем году». Не была ли это особая беспощадность к участникам польского мятежа, на события которого, кажется, намекает автор?

7 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т.Т.10. С.36.

8 Подробнее о А.М. Добролюбове см., например, - Маковский С. Портреты современников. М. Издательский дом ХХI век – согласие. 2000. С.143-172.

9 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. Т.10. С.182.

13 Там же. С.37.

14 Суханов С.А. Патологические характеры. СПб. Тип. 1-ой СПб. трудовой артели. 1912. С. 199-289.

15 Там же. С.38-39.

16 Именно на этом, собственно говоря, строится весь феномен каламбура, игры слов. Удачным примером чего может служить следующий эпизод из романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: «А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. Я – историк, - подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу (курсив мой – Н.Б.): - Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!» (Булгаков М. Избранное. М. «Художественная литература». 1983. С.23).

17 Заседание 21 марта 1934 г. (Павловские клинические среды. Стенограммы заседаний в нервной и психиатрической клиниках. Изд-во АН СССР. 1955. С.404).

19 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. Л. «Наука». 1972-1990. Т.1. С.121.

21 Суханов С.А. Указ. соч. С. 265.

22 Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. Т.10.С.43.

23 Аменицкий Д.А. Психиатрический анализ Николая Ставрогина. С.39.

24 Там же. С.37.

26 См., например, - Гроссман Л.П. Спешнев и Ставрогин. В кн.: Бесы: антология русской критики. С. 614-618.

27 Наиболее полные материалы собраны в книге Л.И. Сараскиной «Несбывшаяся судьба». М. «Наш дом». 2000. 535 с.

28 Как известно, в середине 1860-х гг. Достоевский переделывал свою многострадальную повесть, но интересующий нас фрагмент присутствует еще в ранней ее редакции. См.: Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. Л. «Наука». 1972-1990. Т.1. С.343.