12 стульев написан в году. «Это – не могу…»
Все помнят роман "Двенадцать стульев" И. Ильфа и Е. Петрова, но может быть не все знают историю его создания. Вот что об этом пишет Валентин Катаев, родной брат Евгения Петрова в своей повести "Алмазный мой венец":
"Прочитав где-то сплетню, что автор «Трех мушкетеров» писал свои многочисленные романы не один, а нанимал нескольких талантливых литературных подельщиков, воплощавших его замыслы на бумаге, я решил однажды тоже сделаться чем-то вроде Дюма-пеpa и командовать кучкой литературных наемников. Благо в это время мое воображение кипело и я решительно не знал, куда девать сюжеты, ежеминутно приходившие мне в голову. Среди них появился сюжет о бриллиантах, спрятанных во время революции в одном из двенадцати стульев гостиного гарнитура.Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране, давали, по моим соображениям, возможность нарисовать сатирическую галерею современных типов времени нэпа.
Все это я изложил моему другу (Илье Ильфу) и моему брату (Евгению Петрову), которых решил превратить по примеру Дюма-пера в своих литературных негров: я предлагаю тему, пружину, они эту тему разрабатывают, облекают в плоть и кровь сатирического романа. Я прохожусь по их писанию рукой мастера. И получается забавный плутовской роман, в отличие от Дюма-пера выходящий под нашими тремя именами. А гонорар делится поровну.
Почему я выбрал своими неграми именно их – моего друга и моего брата? На это трудно ответить. Тут, вероятно, сыграла известную роль моя интуиция, собачий нюх на таланты, даже еще не проявившиеся в полную силу. Я представил себе их обоих – таких разных и таких ярких – и понял, что они созданы для того, чтобы дополнять Друг Друга. Мое воображение нарисовало некоего двуединого гения, вполне подходящего для роли моего негра.
До этого дня они оба были, в общем, мало знакомы друг с другом. Они вращались в разных литературных сферах. Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы. Между ними проскочила, как говорится в старых романах, электрическая искра. Они приветливо улыбнулись друг другу и согласились на мое предложение. Возможно, их прельстила возможность крупно заработать; чем черт не шутит! Не знаю. Но они согласились. Я же уехал на Зеленый мыс под Батумом сочинять водевиль для Художественного театра, оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа.
Несколько раз они присылали отчаянные телеграммы, прося указаний по разным вопросам, возникающим во время сочинения романа. Сначала я отвечал им коротко:
«Думайте сами». А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь в субтропиках, среди бамбуков, бананов, мандаринов, висящих на деревьях как меленькие зелено-желтые фонарики, деля время между купаньем и писанием «Квадратуры круга».
... Брат и друг обиделись на мое молчание и перестали тревожить меня телеграммами с мольбами о помощи.
... Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов.
Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой стал читать ее вслух.
Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер, как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа, самой сильной его пружиной.
Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно следующее:
– Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал.
– Позвольте, Дюма-пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он говорит или издевается.
– Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас троих на вас двоих.
Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от меня и ожидали.
– Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все-таки сюжет и план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром плоды своих усилий и размышлений…
– В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже стали как бы одним человеком, вернее одним писателем. Значит, мой выбор оказался совершенно точен.
– Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг.
– Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни было.
– Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы. – Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское.
– Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической манере синеглазого (М. Булгаков), – напрасно вы так легко согласились на мое первое требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит не только долгая жизнь, но также и мировая слава?
Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром.
– Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а» покончено. А пункт «б»?
– Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой портсигар.
Соавторы вздрогнули.
– Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг.
Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев, сказали:
– Мы согласны.
– Смотрите же, братцы, не надуйте.
Роман «Двенадцать стульев», надеюсь, все из вас читали, и я не буду, леди и гамильтоны, его подробно разбирать. Замечу лишь, что все без исключения его персонажи написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что-то подобное.
Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое."
"Алмазный мой венец" первый раз читала почти сорок лет назад. Перечитала с огромным удовольствием.
Великий комбинатор, технический директор концессии
Эпизодические (в порядке появления)
- Безенчук - гробовых дел мастер
- Варфоломей Коробейников - зав. архивом, бывший чиновник канцелярии градоначальства, ныне работник конторского труда
- Александр Яковлевич («Альхен») - завхоз 2-го дома Старсобеса, застенчивый ворюга
- Мадам Грицацуева - вдова инвалида империалистической войны, жена Остапа Бендера
- Члены «Союза меча и орала»:
- Виктор Михайлович Полесов - гениальный слесарь-интеллигент, кустарь-одиночка с мотором
- Елена Станиславовна Боур - бывшая красавица-прокурорша
- Кислярский - глава Одесской бубличной артели «Московские баранки»
- Дядьев - хозяин «Быстроупака»
- Максим Петрович Чарушников - бывший гласный городской думы, а ныне чудесным образом сопричисленный к лику совработников
- Никеша и Владя - вполне созревшие недотепы, лет под тридцать
- Лиза и Коля Калачовы - московские приятели Бендера, молодожены
- Эллочка-людоедка - жена инженера Щукина; в общении легко обходится тридцатью словами
- Авессалом Владимирович Изнуренков - остряк-профессионал
- Инженер Брунс - владелец гарнитура генеральши Поповой
- Монтёр Мечников - заведующий гидропрессом в театре «Колумб»; человек, измученный нарзаном
История создания романа
История создания романа описывается в одной из глав книги Валентина Катаева «Алмазный мой венец». Согласно этой истории, Валентин Катаев прочёл где-то, что Дюма-отец , автор «Трёх мушкетёров », писал свои многочисленные романы вовсе не один. Он нанимал нескольких талантливых, но неизвестных авторов с тем, чтобы они воплощали его замыслы на бумаге, а затем просто проходил написанную рукопись «рукой мастера».
После этого Валентин Катаев переписывает договор с издательством на И. Ильфа и Е. Петрова. Однако не стоит думать, что он был бескорыстен: соавторам было выдвинуто два условия. Во-первых, они должны были посвятить роман ему и это посвящение должно было быть напечатано во всех изданиях - как на русском, так и на иностранных языках, на что соавторы с лёгкостью согласились, тем более они не были даже с точностью уверены, будет ли хоть одно издание. И до сих пор, даже если вы открываете современное издание «Двенадцати стульев», на первой страничке неизменно написана короткая фраза: «Посвящается Валентину Петровичу Катаеву».
После этого события соавторы по-прежнему пишут вдвоём - днём и ночью, азартно, как говорится, запойно, не щадя себя. Наконец в январе 1928 года роман завершён, и с января же по июль он публикуется в иллюстрированном ежемесячнике «30 дней». В первой журнальной публикации было 37 глав. В первом отдельном издании 1928 года (издательство «Земля и Фабрика») была 41 глава, во втором 1929 года , того же издательства, уже 40. В архивах сохранилось два авторских варианта романа: рукопись Петрова и машинопись с правками обоих авторов. Ранний рукописный вариант содержит двадцать глав без названий. В машинописном варианте текст был разбит на сорок три главы с титульными листами. После второго книжного издания в октябрьском номере «30 дней» за 1929 год были опубликованы еще две, ранее не издававшиеся главы. Однако дальнейшие издания базировались на первом книжном издании с 40 главами.
Завязка сюжета
На протяжении всего романа дуэт Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова занимается поиском сокровищ тёщи Кисы - мадам Петуховой, а именно бриллиантов, спрятанных в одном из 12 стульев изящного гарнитура мастера Гамбса. Мадам Петухова спрятала их, остерегаясь обыска, но не решалась признаться зятю, Ипполиту Матвеевичу, памятуя о том, что он раньше был ужасным мотом и транжирой и уже промотал целое состояние. Открывается Ипполиту она только перед смертью. Ипполит Матвеевич, или просто Киса, пускается в погоню за бриллиантами, но так как его авантюристские наклонности весьма слабы (впрочем, как и организаторские), он доверяется молодому человеку с шарфом, но без носков по имени Остап Бендер. С этого момента их уносит в круговорот из поисков, неудач, стараний и головокружительных авантюр - от создания тайного общества до превращения захолустного городишки в шахматную столицу вселенной.
Экранизации
Прообразы
Памятник Остапу Бендеру в Петербурге.
Основой сюжета романа послужил рассказ А. Конан-Дойля «Шесть Наполеонов», в котором драгоценный камень спрятан внутри одного из гипсовых бюстиков Наполеона. За бюстиками охотятся двое жуликов, один из которых перерезает другому горло бритвой. После выхода книги «Двенадцать стульев» авторы получили подарок от друзей по писательскому цеху - коробку, внутри которой лежало шесть пирожных «наполеон» .
В описании города Старгорода легко узнать всё ту же Одессу: каланча, дважды упоминаемая в романе, всё ещё существует - ныне это четырёхугольная башня над зданием пожарной части возле железнодорожного вокзала (эта же каланча упомянута братом Е.Петрова - В. Катаевым в романе «Белеет парус одинокий». Ничего странного в этом нет - каланча находится прямо против окон гимназии, в которой учились оба брата). Описание дома, в котором проходило собрание «Меча и орала», является описанием типичного одесского дома в центральной части города. Две Советских улицы, упомянутые в романе - это улицы Карла Маркса и Карла Либкнехта (они пересекаются, отсюда и популярное место встречи в Одессе - «У двух Карлов»). В романе упоминается «привоз ». Описанное в романе «Гусище», на котором жил Коробейников, - это Слободка, пройти на которую из центра города можно и сейчас под железнодорожным мостом.
Некоторые литературоведы считают, что прообразом для описанного в романе города Васюки послужил Козьмодемьянск , что оспаривается жителями расположенного выше по течению Васильсурска . В Козьмодемьянске ежегодно с проводится юмористический фестиваль «Бендериана», названный в честь Остапа Бендера . В пользу Козьмодемьянска говорит тот факт, что расположение города точно соответствует описанию в книге.
Представление о том, как могло выглядеть «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца », даёт Дом-музей А. И. Герцена . По сюжету общежитие находилось в доме с мезонином в Сивцевом Вражке (на противоположной стороне).
«Гаврилиада», которую пишет поэт Никифор Ляпис-Трубецкой , - это обыгрывание названия «Гавриилиады » Пушкина . Считается, что этот эпизод пародирует творчество Владимира Маяковского (напр. «Хина Члек» - Лиля Брик и т. д.). Прототип Ляписа-Трубецкого - подражатель Маяковского поэт Яков Сиркес, печатавшийся под псевдонимом «Колычев» .
Примечания
Ссылки
- Двенадцать стульев в библиотеке Максима Мошкова
- М. П. Одесский, Д. М. Фельдман. «Легенда о Великом Комбинаторе, или Почему в Шанхае ничего не случилось» - обсуждение истории создания романа и политической подоплеки.
- Михаил Одесский, Давид Фельдман «Литературная стратегия и политическая интрига» «Двенадцать стульев» в советской критике рубежа 1920-1930-х годов.
- Валентин Катаев, «Алмазный мой венец» .
Wikimedia Foundation . 2010 .
Смотреть что такое "Двенадцать стульев (роман)" в других словарях:
- «Двенадцать стульев» роман Ильфа и Петрова. Экранизации и постановки «Двенадцать стульев» (1933, Польша), режиссёры Мартин Фрич и Михал Вашинский. исп. Las doce sillas) (1962, Куба), режиссёр Томас Гутьеррес Алеа (Tomás Gutiérrez Alea) … Википедия
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ - Роман И. Ильфа и Е. Петрова, входящий в дилогию «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Романы были написаны соответственно в 1927–1928 и в 1930–1931 гг. Публикация романа «Двенадцать стульев» началась в 1928 г. в журнале «30 дней». Три года… … Лингвострановедческий словарь
ДВЕНАДЦАТЬ СТУЛЬЕВ, СССР, Мосфильм, 1971, цв., 161 мин. Эксцентрическая комедия. По одноименному роману Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Первая серия: «Лед тронулся»; вторая «Заседание продолжается». Лидер проката (1971, 6 место) 39.3 млн. зрителей … Энциклопедия кино
13 декабря 1903 г., в семье одного одесского преподавателя случилось прибавление. К тому времени у учителя уже рос маленький сын - будущий классик советской литературы Валентин Катаев . Впоследствии его новорождённый братик Женя тоже станет классиком. Мы его знаем как Евгения Петрова , соавтора Ильи Ильфа и «отца» Остапа Бендера.
Петровым он стал вынужденно - один писатель Катаев тогда уже был. И Евгений решил сделать фамилию по отчеству. О чём впоследствии жалел: почему не выбрал что-нибудь более звучное? Но было уже поздно, пришла слава. Правда, в соавторстве.
Евгений Петров и Илья Ильф. 1932 год. Фото: www.russianlook.com
Соавторство стало потом поводом для насмешек и даже унизительных выходок коллег по писательскому цеху. В записных книжках Сергея Довлатова можно найти любопытную запись: «Ильф умер. А потом Петрову дали орден Ленина. Была организована вечеринка. Присутствовал Юрий Олеша . Он много выпил и держался по-хамски. Петров обратился к нему:
Юра, как ты можешь оскорблять людей?
В ответ прозвучало:
А как ты можешь носить орден покойника?»
Клятва на крови
Почему-то считается, что основой тандема «Ильф-и-Петров» был именно Ильф. Петрову же отводят роль подмастерья. Это как минимум несправедливо. Вспомним хотя бы первое появление обаятельного проходимца Бендера и его описание: «У него не было даже пальто... Ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинового цвета. Носков под штиблетами не было». Звучит как протокол.
Можно поручиться, что все эти характерные детали написаны именно Петровым. Почему? Да потому, что он в течение почти четырёх лет служил в уголовном розыске. И отлично обрисовал человека, который только-только вышел из тюрьмы. Нет пальто? Значит, он арестован был в тёплое время года, а выпущен по холодку. Нет носков? Они пришли в негодность за время отсидки. И вообще все мошенничества и аферы, которые, собственно, и составляют ткань романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», принадлежат перу Евгения Петрова. В конце концов, как он сам написал о себе в «Двойной автобиографии»: «Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины».
Сотрудники журнала «Крокодил» (слева направо): художник Михаил Куприянов, писатель Илья Ильф, художник Николай Соколов, писатель Евгений Петров, художник Порфирий Крылов и поэт Александр Архангельский. 1934 год. Фото: РИА Новости
Говорят, что биография писателя - его книги. В случае с Петровым придётся дополнить формулировку: «А также книги и фильмы о нём». И тут возникает законный вопрос: где же книги, а тем более фильмы о соавторе Ильфа? Фильмов по его сценариям снято в достатке, но ленты о нём самом где?
В начале 1980-х было снято чудесное кино «Зелёный фургон» по повести Александра Козачинского . Юный следователь Володя Патрикеев, блистательно сыгранный там , и есть наш герой.Женя Катаев учился в Одесской гимназии № 5. Там же учился и Саша Козачинский . Мальчики подружились. И даже принесли клятву братской верности - разрезав стёклышком пальцы, смешали кровь. Впоследствии пути их разошлись. Женя вступил в ряды советской милиции, поскольку, по свидетельству брата, «мечтал стать сыщиком, его кумиром был Шерлок Холмс». А Саша предпочёл стать налётчиком. Да ещё каким - возглавил бандформирование обрусевших немцев, которые в 1922 г. рискнули напасть на регулярные части Красной армии, чтобы угнать табун лошадей.
Тут ему не повезло - банду накрыли. Самого Сашу загнали на чердак, где он приготовился дорого продать свою жизнь - патроны ещё были. Но стрелять не стал. Потому что узнал милиционера - своего одноклассника Женю.
Дальше был суд. Козачинского приговорили к высшей мере. Но, выходя из зала суда, он успел заметить - его друг, присутствовавший на заседании, поднял вверх ладонь. На одном из пальцев был шрам - память о клятве. И Петров своё слово сдержал: Сашино дело пересмотрели, «вышку» заменили заключением, а потом и вовсе амнистировали. У здания тюрьмы его встречал Женя. Он-то и надоумил своего товарища написать повесть, в финале которой слова: «Каждый из нас считает себя обязанным другому. Я - за то, что он не выстрелил в меня из манлихера, а он - за то, что я вовремя его посадил».
Догнать смерть
Вообще смерть ходила вокруг Евгения Петровича кругами. И они всё сужались. Первый звоночек был в 12 лет. Тогда одесские гимназисты решили повторить подвиги детей капитана Гранта. Арендовали за полтора рубля дряхлую шаланду и решили прогуляться до Очакова. Подумаешь - пара сотен морских миль! Шторм, срыв руля, потеря киля и верная смерть. Тогда обошлось, но всё-таки: «Не могу забыть глаз моего брата, его сиреневых губ и опущенных плеч обречённого человека». Он реально играл со смертью в догонялки. В годы войны Петров стал военкором. И в отличие от многих в тылу не сидел, а лез в пекло. Даже в самый страшный период обороны Москвы. И не жаловался. Вот свидетельство поэта Ильи Эренбурга : «Ночью привезли из-под Малоярославца Евгения Петровича, контуженного воздушной волной. Он скрыл от попутчиков своё состояние, хотя с трудом мог говорить. А только ему полегчало, тут же отправился на фронт».
Следующий, 1942 год - чуть ли не самый тяжёлый для СССР. Немцы рвутся на Волгу и Кавказ, а Евгений Петров - снова под пули: «Пробрался в осаждённый Севастополь... - пишет Эренбург. - Попал под отчаянную бомбёжку... Возвращался на эсминце "Ташкент", немецкая бомба попала прямо в судно. Петров всё-таки добрался до Новороссийска. Там он ехал на машине. Произошла авария. Евгений Петрович остался невредимым. Он начал писать очерк, торопился в Москву. Сел на самолёт».
Самолёт тот был сбит в прифронтовой полосе. Кто-то говорит, что немцами, кто-то настаивает на том, что сбили транспорт наши лётчики, спутав его с «фашистом». Илья Эренбург подводит итог: «Смерть долго гонялась за ним и наконец его настигла».
Он брался за любую, даже самую чёрную работу. Он, по свидетельству друзей, был весёлым, хотел побороть равнодушие, грубость и чванство. «В очень трудное время люди улыбались, читая их книги», - пишет Эренбург. Улыбнёмся и мы.
одно из изданий «12 стульев»
Роман Ильфа и Петрова «12 стульев» — один из немногих советских, оставшихся популярным и с крушением Советской власти.«12 стульев» увидели свет ровно 90 лет назад, в январе 1928 года. Сначала печатались частями в журнале «30 дней», где редакторами были журналист Василий Регинин (1883-1952) и поэт и писатель Владимир Нарбут (1888-1938), но вскоре вышли отдельной книгой в издательстве «Земля и фабрика», которым тоже руководил Нарбут
Автор фабулы
Советский писатель Валентин Петрович Катаев (1897-1986)
Катаев, увлеченный «движущимся героем», который, путешествуя, создает сюжет и портретную галерею,…преподнес готовую фабулу плутовского романа: «Поиски бриллиантов, спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране» (С. Шаргунов «Катаев», серия ЖЗЛ)
И Катаев, используя свой литературный авторитет, договорился с журналом об издании ещё не написанной книги
Авторы романа
«Осенью 1927 года, войдя в комнату «четвертой полосы» «Гудка», Катаев предложил Евгению Петрову и Илье Ильфу,… опеку в новом проекте – расцвести под солнцем его славы. Из записей Петрова: «Валя собирается создать литературную артель на манер Дюма-отца». Он предложил им вместе писать книги. В отличие от Дюма он избавит своих работников от анонимности, но пусть на обложке красуется и его имя – знаменитый и успешный брат и собрат расчистит им дорогу… Он брался редактировать «рукой мастера» (написанное «неграми) – (придавать) нужные формы из глины, которую разомнут «негритянские» руки, ну и, конечно, пристраивать в печать.
Впоследствии он спрашивал себя, почему выбрал именно эту пару для литературного скрещивания, и, не находя ответа, винил во всем свой «собачий нюх»: «Я предложил им соединиться. Они не без любопытства осмотрели друг друга с ног до головы». И согласились»
Как создавался роман «12 стульев»
(Поставив задачу) Катаев отправился на Зеленый Мыс под Батумом.., а от сотворенной им парочки требовалось, пускай и вчерне, начать писать. Он хвастал, что уехал, «оставив моим крепостным довольно подробный план будущего романа». По версии Петрова, схему с двенадцатью стульями расписали он с Ильфом и лишь представили ее на суд мэтра:
«– Валюн, пройдитесь рукой мастера сейчас, – сказал Ильф, – вот по этому плану.
– Нечего, нечего, вы негры и должны трудиться».
По Катаеву, пока он плавал, выпивал и сочинительствовал, они принялись бомбить его телеграммами, требуя инструкций по поводу сюжетных коллизий. «Сначала я отвечал им коротко: “Думайте сами”. А потом и совсем перестал отвечать, погруженный в райскую жизнь»….
А Ильф и Петров писали без остановки – после рабочего дня в редакции с вечера и до глубокой ночи…Петров вспоминал: «Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью. Мы уходили из Дворца труда в два или три часа ночи, ошеломленные, почти задохшиеся от папиросного дыма. Мы возвращались домой по мокрым и пустым московским переулкам, освещенным зеленоватыми газовыми фонарями, не в состоянии произнести ни слова».
Когда через месяц отсутствия Катаев вернулся, перед ним развернули папку с первой внушительной частью романа. К унылому Воробьянинову, изначально Катаевым придуманному и близкому его «растратчикам», добавился наступательно-победительный Остап Бендер.
«Мы никак не могли себе представить – хорошо мы написали или плохо, – признавался Петров. – Если бы…Валентин Катаев, сказал нам, что мы принесли галиматью, мы нисколько не удивились бы. Мы готовились к самому худшему».
Но, слушая чтение, «старик», по его признанию, уже через десять минут понял, что книге предстоит «мировая слава». Он немедленно благородно отказался от соавторства и пообещал перезаключить договор на публикацию, который уже успел подписать: «Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да благословит вас Бог». Теперь он попросил лишь о двух условиях: во-первых, посвятить ему роман и чтобы это посвящение было во всех изданиях, а во-вторых, с гонорара за книгу одарить золотым портсигаром» (С. Шаргунов «Катаев», серия ЖЗЛ)
Условия были выполнены. Любое издание книги на любом языке обязательно начинается посвящением Валентину Петровичу Катаеву
Портсигар Катаев тоже получил…, «правда, раза в два меньше ожидаемого. «Эти жмоты поскупились на мужской». Младший брат осадил старшего чеховским: «Лопай, что дают», и все трое «отправились обмыть дамский портсигарчик в “Метрополь”»
Прототипы героев «12 стульев»
- Остап Бендер — Осип Беньяминович Шор, брат приятеля В. Катаева, одесского поэта Анатолия Фиолетова (Натана Беньяминовича Шора; 1897-1918)
«чью внешность романисты передали почти полностью: «атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер». Согласно изысканиям нескольких украинских журналистов, Осип в 1918–1919 годах, возвращаясь из Петрограда в Одессу, дабы не пропасть, проворачивал разные комбинации: представился художником и устроился на агитационный волжский пароход; слабо умея играть в шахматы, назвался гроссмейстером; выдал себя за агента подпольной антисоветской организации, провел всю зиму у пухленькой женщины, обнадеживая ее скорой женитьбой. Шор рассказывал своим одесским знакомым об этих и других авантюрных приключениях. В 1937 году он загремел на пять лет в лагерь, а под конец жизни работал проводником поездов дальнего следования. Умер в 1978 году»
- Эллочка-людоедка — тётя жены В. Катаева Тамара Сергеевна
- Фимка Собак, подруга Эллочки — подруга Тамары Сергеевны Раиса Аркадьевна Сокол, впоследствии прошедшая всю войну медсестрой
- И. П. Воробьянинов — двоюродный дядя Катаевых – председатель уездной управы
- Инженер Брунс и его жена Мусик — сам В. Катаев и его жена Анна Коваленко, которую в семье тоже звали Мусик
- Никифор Ляпис-Трубецкой — по мнению некоторых литературоведов в этом образе просматривается В. Маяковский, готовый писать на любые темы («О хлебе, качестве продукции и о любимой», посвященной Хине Члек» («12 стульев», глава «Автор «Гаврилиады»)
- Хина Члек — любовница Маяковского Лиля Брик
- Старгород — город Старобельск Ростовской области
- Газета «Станок» — газета «Гудок», где работали в качестве литсотрудников и фельетонистов Ильф и Петров
- Дом народов, где размещалась редакция «Станка» — Дворец труда ВЦСПС на Москворецкой набережной
- Комнаты «Общежития имени монаха Бертольда Шварца» списаны с жилища Ильфа при редакции «Гудка»
«нужно было иметь большое воображение и большой опыт по части ночевок в коридоре у знакомых, чтобы назвать комнатой это ничтожное количество квадратных сантиметров, ограниченных половинкой окна и тремя перегородками из чистейшей фанеры. Там помещался матрац на четырех кирпичах и стул. Потом, когда Ильф женился, ко всему этому был добавлен еще и примус. Четырьмя годами позже мы описали это жилище в романе «Двенадцать стульев» в главе «Общежитие имени монаха Бертольда Шварца»» (из воспоминаний Е. Петрова)
Фразы из «12 стульев», ставшие крылатыми
- Ключ от квартиры, где деньги лежат
- Пролетарий умственного труда, работник метлы
- Почём опиум для народа?
- Согласие есть продукт полного непротивления сторон
- Заграница нам поможет
- Вам некуда торопиться. ГПУ за вами само придёт
- Контробанду делают в Одессе на Малой Арнаутской улице
- Голубой воришка
- Великий комбинатор
- Не корысти ради, а токмо волей пославшей мя больной жены
- Гигант мысли, особа, приближенная к императору
- Слесарь-интеллигент
- Отец русской демократии
- От мёртвого осла уши
- Жертва аборта
- Дышите глубже, вы взолнованы
- Бриллиантовая вдовушка
- Спасение утопающих, дело рук самих утопающих
- Гроссмейстера бьют!
- Нью-Васюки
- Эллочка-людоедка
- Лёд тронулся, господа присяжные заседатели
Судьба романа. Кратко
Сначала критика встретила «12 стульев» упреками в «пустоте», «безыдейности», «уклонизме», Затем он и его продолжение «Золотой телёнок» приобрели огромную популярность. Гром грянул в 1948 году. Попытка переиздания «Советским писателем» натолкнулась на противодействие. Романы именовались «пасквилянсхими и клеветническими» и могущими «вызвать только возмущение советских людей». Они были запрещены и получили свободу только в 1956 году
Экранизации
- 1966 — фильм-спектакль Александра Белинскиого, в роли Остапа Бендера Игорь Горбачев
- 1971 — двухсерийный художественный фильм Леонида Гайдая, в роли Остапа Бендера — Арчил Гомиашвили
- 1976 — 4-х-серийный телефильм Марка Захарова, в роли Остапа Бендера Андрей Миронов
Литературная сенсация или необоснованная конспирология? Едва появившись, книга Ирины Амлински (И.Амлински, «12 стульев от Михаила Булгакова», Берлин) и даже только цитаты из нее вызвали... потоки оскорблений. Так некоторая часть читательской публики реагирует на шок.
Тут интересно, что многие из этих читателей числились и числятся по ведомству давних и бескомпромиссных «борцов с режимом», но когда им представили еще одно доказательство истинной низости этого режима, они яростно воспротивились: «вот этого уже точно не может быть!» Но почему так уж «не может быть»?
В самом деле, если в СССР был дан тотальный бой частной собственности, то почему должна была существовать частная (авторская) собственность на литературные произведения? Разве не логично предположить, что власть оставляла за собой право лучше знать, кто будет лучшим автором тому или иному произведению?
Читая доводы и выводы Ирины Амлински, я чувствовала, как пелена воинственного неприятия сменяется саркастическим любопытством, потом гнетущими сомнениями, а потом и «нежеланной» (используем такой термин) убежденностью в какой-то ее правоте. Впрочем, много лет раньше мне довелось услышать в каком-то интервью: «Не знаю, в каких отношениях были Булгаков и Ильф с Петровым, но я часто путаюсь, где описан тот или иной эпизод - в «Мастере и Маргарите» или в «Двенадцати стульях». Одна эпоха, одни учреждения, по которым ходят и Бендер, и Бегемот, один, в общем-то, и язык».
На темы поразительного, необъяснимого сходства, объясняя его разными причинами, писали Майя Каганская, Зэев Бар-Селла, Александр Левин, Лидия Яновская, Михаил Одесский, Давид Фельдман, Абир Риттерсгофф и другие.
Вот хотя бы отрывок из исследования “Двенадцать стульев из Зойкиной квартиры» Александра Левина
«Людей много, а мыслей мало. Так считает, и совершенно справедливо, Милан Кундера. Не удивительно, что идеи и сюжеты кочуют из книги в книгу. Не удивительно и то, что вопросы влияний и заимствований так часто обсуждаются в литературоведении, что Шекспир, кто бы им ни был, только в трёх из тридцати семи пьес не использовал сюжеты произведений других авторов или хроник. Но он счастливо избежал упрёков в заимствованиях.
А есть писатели, для каждого произведения которых выявляется множество предшественников, якобы написавших то же самое давным-давно. К числу таких авторов, увы, относится и Михаил Афанасьевич Булгаков. Список только одних названий источников будто бы использованных им при написании “Мастера и Маргариты”, по объёму, пожалуй, не уступит самому роману. В. Б. Шкловский всерьёз считал успех Булгакова уже в самом начале его литературной известности успехом “вовремя приведенной цитаты”. Зависть ли собратьев по ремеслу, желание ли блеснуть эрудицией тому причина, но к Булгакову, как ни к какому другому из крупных русских писателей, обращены упрёки в заимствованиях. Литература по этому поводу поистине необозрима.
Но у этой медали, как у любой другой, наверняка есть и обратная сторона. Хотя бы из соображений симметрии должны существовать авторы, в произведениях которых использованы идеи, образы, сюжетные ходы и, главное, подробности, безусловно, булгаковские. Пример такого заимствования - герои и важные детали знаменитой дилогии И. Ильфа и Е. Петрова, публикация первой части которой началась семьдесят пять лет назад в первом номере журнала “30 дней” за 1928 год».
Александр Левин свою работу посвятил пьесе Булгакова «Зойкина квартира. В ней он не столько обсуждает концептуальную зависимость романа Ильфа и Петрова от пьесы Булгакова, сколько рассматривает подробности, детали, частности и поражается их феноменальному сходству.
Начинает он с фамилий: Воробьянинов - Обольянинов - сходство практически полное. В первую же встречу героев, как в пьесе, так и в романе, тот из них, которому отведена роль второй скрипки, лишается одной из частей своего костюма, которая достаётся главному герою. Остап получает ярко-голубой гарусный жилет Воробьянинова, а Аметистов - «великолепные” брюки Обольянинова.
В обоих произведениях герой второго плана поставлен судьбой перед необходимостью заняться деятельностью, к которой абсолютно не пригоден, и вынужден согласиться на сотрудничество с главным героем только потому, что предполагает в нём выдающегося пройдоху:
“В конце концов, без помощника трудно, - подумал Ипполит Матвеевич, - а жулик он, кажется, большой. Такой может быть полезен”..
“О б о л ь я н и н о в (за сценой, глухо). Для этого я совершенно не гожусь. На такую должность нужен опытный прохвост.”
И т.д., и т.п.
Но вернемся к книге Ирины Амлински. В продаже она появилась только сейчас, но мне довелось прочесть ее еще в рукописи. Итак, вот ее главный вывод во всей красе: в «12 стульев» и «Золотом теленке» чувствуется авторская рука Михаила Булгакова!
Собственно, тут я смягчила ее позицию. Ирина Амлински уверяет, что оба романа написаны Михаилом Булгаковым!
Да, вот точно так и я - чуть не упала со стула!
Еще полгода назад я не знала о существовании такой темы. Даже не предполагала. Вот о Шолохове знала: десятки работ посвящены «разгадыванию», кто же был истинный автор «Тихого Дона». Но вот об этой теме не знала, пока не познакомилась с книгой Ириной Амлински, которая называется скромненько, но - под дых: «12 стульев от Михаила Булгакова», а потом уже, заинтересованная и заинтригованная, прочла уйму других материалов.
В нашем поколении ни одна книга не оставила такой след, как «Двенадцать стульев» и потом «Золотой теленок». Сначала считалось, что книги просто смешные, потом мы стали понимать, что это великолепная литература. Герои их выпуклы, язык музыкальный, все там живое, все сверкает и переливается. И при этом мы чувствовали ее явную антисоветскость.
Так мы думали: антисоветскость. На самом деле, говорят известные литературоведы Михаил Одесский и Давид Фельдман («Дружба народов, 2000, №12) , в «Двенадцати стульях» развенчивался левый уклон, т.е. - Троцкий и его страсть к мировой революции, а в «Золотом теленке» уже якобы чувствуются отголоски борьбы с «правым уклоном», т.е. с призывом Николая Бухарина «Обогащайтесь!».
Вот у Бендера обогатиться не получилось и у вас, господа хорошие, не получится! Поэтому увидели свет эти «антисоветские» книги - они, оказывается, обслуживали злобу дня. Но, впрочем, нас не обманешь. «Злобу дня» обслуживают по-другому, и мы безошибочно чувствуем как. Здесь же «злоба дня» сама по себе, а литература высочайшей пробы сама по себе.
Вообще, сам процесс появления «12с» на свет - удивительный и не имеет аналогов не только в советской, но и в мировой литературе. Впрочем, на один «мировой аналог» идут кое-какие намеки.
Тут нам надо обратиться к воспоминаниям Евгения Петрова «Мой друг Ильф».
«Однажды Валентин Катаев, брат Евгения Петрова, маститый на тот момент писатель, и человек, как говорят современники, вполне авантюрного плана, вошел к ним со словами:
— Я хочу стать советским Дюма-отцом.
Это высокомерное заявление не вызвало в отделе особенного энтузиазма. И не с такими заявлениями входили люди в комнату четвертой полосы.
— Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пером? — спросил Ильф.
— Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа, — ответил Старик Собакин, — я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь раза два по вашим рукописям рукой мастера — и готово. Как Дюма-первый. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в черном теле.
Мы еще немного пошутили на тему о том, как Старик Собакин будет Дюма-отцом, а мы его неграми. Потом заговорили серьезно.
Есть отличная тема, - сказал Катаев, - стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки... А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Илья, а другой — Женя».
Будущие авторы соглашаются и приступают к работе.
Можно предположить, что они отправятся в библиотеки, начнут готовить черновики и заготовки, выписывать цитаты на карточки... Что у них начнутся споры о том, какие штиблеты должны быть на Бендере и кто он вообще таков, этот Бендер...
Из какого города родом Воробьянинов, и какой бант должен быть на груди у мадам Грицацуевой. Нет, ничего этого нет. Никаких наработок. Ведь на этот день еще ни одного слова в «Записных книжках» не было! Откуда взялась такая стройная продуманная композиция и одновременно такая сиюминутная (как будто детали сегодняшнего дня нарочито туда вставлены!). Неужели тут не о чем задуматься? Может быть, просто правился и компилировался некий исходный материал?
Не забывайте, что в «Гудке» работала команда «правщиков». Это такая циничная профессия литературных профессионалов - они «выправят», да так выправят, что швов не увидишь.
Итак, у Ильфа и Петрова наработок не было. Им всего лишь понравилась идея «про стулья» (Молодец Соббакин! Так вспоминает Евгений Петров.) А вот у Булгакова наработок было очень много. О них будет ниже.
Вообще, когда речь идет о романах, память у Петрова слабеет. Хотя так-то она очень хороша, и он помнит другие подробности своей жизни, помнит даже, какого цвета была бумага, застилавшая их письменные столы, и как выглядела импровизированная стенгазета «Сопли и вопли» на стене редакции.
«Дюма-отец план одобрил, сказал, что уезжает на юг, и потребовал, чтобы к его возвращению, через месяц, была бы готова первая часть.
«И он уехал. А мы остались. Это было в августе или сентябре 1927 года. ... Мы с Ильфом вышли из комнаты и стали прогуливаться по длиннейшему коридору Дворца Труда.
— Ну что, будем писать? — спросил я.
— Что ж, можно попробовать, — ответил Ильф.
— Давайте так, — сказал я, — начнем сразу. Вы — один роман, а я — другой. (т.е. речь сразу шла о двух романах. Интересно! И начинающий Петров, которого только недавно его брат силком усадил за первый в его жизни фельетон «Гусь и доски», готов взяться самостоятельно за написание романа!) А сначала сделаем планы для обоих романов.
Ильф подумал.
— А может быть, будем писать вместе?
— Как это?
— Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья. Молодец Собакин.
— Как это вместе? По главам, что ли?
— Да нет, — сказал Ильф, — попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? Один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. (Приходилось ли вам слышать что-нибудь подобное?!) В общем, сочинять вместе».
Известный литературовед, автор комментариев к «12С», Л. Яновская пишет (я бы сказала, с некоторым недоумением): «Ильф и Петров не просто дополняли друг друга. Все написанное ими сообща, как правило, оказывалось значительнее, художественно совершеннее, глубже и острей по мысли, чем написанное писателями порознь».
Давайте вдумаемся в эту фразу. Порознь они нередко писали откровенно слабые вещи, полные неглубокого, но размашистого ерничества (впрочем, такой стиль тогда царил - «для простого народа»), но, сев за роман совместно, за один месяц (по другим данным - за три), без подготовки, без справочного материала, без черновиков написали шедевр, ставший культовым для нескольких поколений?
Продолжим чтение воспоминаний.
«...Вечера в пустом Дворце Труда. Совершенно не понимали, что выйдет из нашей работы. Иногда я засыпал с пером в руке. Просыпался от ужаса — передо мною были на бумаге несколько огромных кривых букв. Такие, наверно, писал чеховский Ванька, когда сочинял письмо «на деревню дедушке». Ильф расхаживал по узкой комнате четвертой полосы. Иногда мы писали в профотделе».
Что же все-таки вспоминает Евгений Петров о главном? О работе непосредственно над текстом гениального романа?
Ничего!
Есть воспоминание о некоем каторжном и изнурительном труде. «Мы писали буквально кровью!» - это самое эмоциональное из его воспоминаний, и неизвестно, к чему его можно отнести.
Дело в том, что Евгений Петров все время употребляет глагол «писать», который в русском языке имеет два значения: и писать-сочинять, и писать-переписывать. По смыслу все время получается, что он говорит о втором. А Ильф, вспоминает он, не хотел работать! Т.е. переписывать! Писал Петров, потому что «у него почерк получше»!
Другой не менее важный эпизод - завершение работы над романом.
«И вот в январе месяце 28 года наступила минута, о которой мы мечтали, - сообщает Петров. - Перед нами лежала такая толстая рукопись, что считать печатные знаки пришлось часа два. Но как приятна была эта работа!” Роман действительно получился объемный - в трех частях, каждая примерно по семь авторских листов, а в каждом листе соответственно сорок тысяч знаков. Второго экземпляра, по словам Петрова, не было, они боялись потерять рукопись, почему Ильф, то ли в шутку, то ли всерьез, “взял листок бумаги и написал на нем: “Нашедшего просят вернуть по такому-то адресу”. И аккуратно наклеил листок на внутреннюю сторону обложки”. После чего соавторы покинули редакцию “Гудка”.
“Шел снег, чинно сидя в санках, мы везли рукопись домой, - вспоминает Петров. - Но не было ощущения свободы и легкости. Мы не чувствовали освобождения. Напротив. Мы испытывали чувство беспокойства и тревоги. Напечатают ли наш роман?»
Из той же статьи М.Одесского и Д.Фельдмана в «Дружбе народов» под названием «Литературная стратегия и политическая интрига. “Двенадцать стульев” в советской критике рубежа 1920-1930-х годов»:
«Очень странная история. Получается, что в январе 1928 года соавторы, завершив работу над единственным экземпляром рукописи, еще не знали, примут ли роман в журнале, однако в январе же началась публикация.
Такое невозможно. Рукопись не готовится к печати сама собою. Цикл редакционной подготовки довольно трудоемок и продолжителен... Коррективы, конечно, неизбежны, бывают срочные материалы, но и тут не вставишь этак запросто несколько романных глав с иллюстрациями. Кстати, и художнику нужно время, чтобы прочитать роман и подготовить иллюстрации, причем речь опять не о днях - о неделях. А еще типографские работы: набор, вычитка, верстка, сверка и т.п. »...
Эти же авторы обращают внимание на то, что после публикации романа критика, обычно агрессивная и бесцеремонная, надолго замолчала. Подобное молчание обычно означает, что критики знали больше, чем казалось. И главное знание заключалось в следующем: такие романы так просто не печатают!
Создается впечатление, что Ильф и Петров оказались втянутыми в аферу своего брата, над которым стояли еще более могущественные силы. А над ними - еще более могущественные. А иначе кто, скажите, рискнет прямо с колес печатать такое сомнительное в идейном плане произведение, если не будет высочайшего одобрения или даже заказа?..
Но зачем? Кому это было нужно? Как вообще могла родиться такая мистификация?
Или это все из числа сенсаций-однодневок, не имеющих под собой никакой почвы?
Ведь это у И.Амлински есть полная уверенность и никаких вопросов, а у нас вопросов много.
Давайте сделаем свои собственные предположения. Может, кому-то они покажутся чересчур смелыми - тогда опровергайте, доказывайте.
1. Был «социальный заказ, причем самого высокого уровня. Причины его могли быть разные. Я лично склоняюсь к следующей версии. Условно назовем ее «Три столицы».
За рубежом вышла книга под таким названием. В ней описывались реальные события.
В конце 1925 года некий Эдуард Эмильевич Шмитт нелегально перешел советскую границу и совершил двухмесячное путешествие по Советской России. Под этим именем скрывался известный в недалеком прошлом русский политический деятель, монархист, публицист, а затем эмигрант В.В. Шульгин. Впечатления от страны, живущей в условиях НЭПа, и составили содержание книги «Три столицы».
Стоит посмотреть на портрет Шульгина с его бритым черепом и торчащими под прямым углом усами, как вы увидите как живого... Кису Воробьянинова (до эпопеи с краской усов натуральной краской «Наяда». И последующая краска, и вынужденное бритье тоже описаны в «Трех столицах»).
Шульгин посетил все три столицы: Москву, Питер, Киев. Он считал, что счастливо избежал встречи с ЧК, чекисты же позже уверяли, что под видом контрабандистов «вели» Шульгина всю дорогу.
В общем, версия такова: авантюрным романом о поиске сокровищ в стульях создавалась пародия на путешествие Шульгина.
Кстати, тот якобы тоже вернулся в Россию за поиском спрятанных сокровищ, хотя уверял - для выяснения судьбы пропавшего сына.
Вот такая могла быть основа для социального заказа.
Но и версию литературоведов Одесского и Фельдмана нельзя сбрасывать со счетов. Может быть, Сталину действительно нужна была помощь в борьбе с «левым уклоном». Партийные подпевалы его поддерживали, но этого было мало. «А гдэ товариши писатэли? За что ми союз писатэлей содержим, пайками их подкармливаем и отправляем одихать в солнечные здравницы?»
2. И к кому мог попасть такой «заказ»? К Владимиру Нарбуту. Он был на тот момент крупным партийным функционером литературного фронта. Как сказала Надежда Мандельштам, «с его руки кормились тогда все писатели». Недолго, правда, пока его самого не укатали крутые горки.
3. Нарбут обратился к своему другу еще по Одессе Валентину Катаеву, который тогда как раз осваивал новый социалистический вид литературы в виде коллективного романа. Это есть не что иное, как окучивание нивы литературной поденщины, которая в наше время получила замечательное развитие. (Кстати, ознакомьтесь с мнением, что именно Валентин Катаев был прототипом Бендера: много шуток из его лексикона, похожая циничность, да и внешне он был похож - по крайней мере, на иллюстрациях в журнале был изображен именно он).
4. Сталин мог намекнуть, что это должен быть талант уровня Булгакова.
Вообще-то, он Булгакова очень любил. Любил по-своему, по-сталински, как кошка мышку или как семейный деспот любит свою жену. Деспот любит, а жена должна свое обожание демонстрировать и все свои таланты класть к его ногам.
«Что, так сильно мы вам надоели?» - спрашивает вождь Булгакова в ответ на очередную просьбу выпустить его за границу.
Зигмунд Фрейд много чего услышал бы в этом «любовном послании»... Конечно, он его не отпустил.
Да, Сталин определенно мог желать булгаковского «подарка».
5. Булгаков, скорее всего, взбрыкнул. Да и по его работе в Художественном театре было видно, что автор он неудобный. На изменения не соглашался, с начальственной редактурой спорил. «Не наш человек».
6. В 1926 году у него начинаются неприятности с ГПУ, вызовы, беседы, состоялся ночной обыск. При обыске забирают рукопись «Собачьего сердца», дневники и еще кое-какие материалы.
7. Но самого Булгакова не трогают! Был нужен? Более того, в Московском Художественном театре неожиданно начинают ставить спектакль «Дни Турбиных» по роману «Белая гвардия». Но только в одном театре, и никогда нигде больше!
8. Михаил Булгаков дождался, наконец, трехкомнатной квартиры и подписал 1 августа 1927 года договор с Адольфом Францевичем Стуем на первое в своей жизни отдельное жилье...
А когда Валентин Катаев появился с идеей «литературным неграм» писать романы? В августе - сентябре 1927 года!
А когда у Булгакова начались вызовы в ГПУ, произошел обыск, когда конфисковали рукописи? Когда состоялся этот «подготовительный» период? Он начался 7 мая 1926 года и шел до середины сентября. О, как хочется связать эти события! Но нельзя. У вас есть доказательства, что отдельная квартира была выделена в виде отступного за присвоенные романы? Или что разрешение на спектакль в Художественном было из того же ряда?
Нет? Ну, так сидите и молчите!
9. И еще - штрихом в общую картинку: «Ильф всегда очень волновался по поводу общественных и литературных дел. С утра мы всегда начинали об этом разговор. И очень часто так и не могли сесть работать. Мы хотим рассказать... о том, что нас беспокоит, тревожит, о чем мы часто говорим друг с другом, вместо того чтобы работать. То есть мы, конечно, работаем тоже, но обязательно, прежде чем начать писать, час-другой посвящаем довольно нервному разговору о литературных делах, потому что эти дела не могут нас не волновать».
И в самом деле, «литературные дела» были аховые. Похоже, что Ильф и Петров, помимо их воли, оказались в центре грандиозной литературной мистификации и не говорить о ней, о том, во что все это может вылиться, не могли. Но потом успокаивались и начинали писать шедевр.