Роман в стихах «Евгений Онегин. Прогулки с евгением онегиным

Я могу смело назвать роман «Евгений Онегин» А.С.Пушкина одним из своих любимых произведений. Пушкин смог поднять самые важные вопросы 19 века, не забыв при этом на первое место поставить человеческие взаимоотношения и чувства. Неподдельный интерес вызывает отношение автора к происходящему, ведь он и сам не знает, что будет дальше – он «приятель» Онегина, такой же наблюдатель, как и читатель. Когда я читала в первый раз, то пыталась растянуть удовольствие от произведения, хоть это было и сложно, – от главы к главе, от поворота в сюжетной линии до нового происшествия, - все происходило постепенно, и найти место, чтобы на сегодня «поставить точку», было трудно. Но когда я читала во второй раз, перед разбором произведения в классе, то позволила себе потратить целый вечер, чтобы, не вставая с места, окунуться в мир Евгения Онегина. При повторном чтении мне был не столько важен сюжет, ответ на вопрос «Чем все закончится?», сколько важен и интересен был сам язык написания романа. "Я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница», - писал Пушкин в письме к П. Вяземскому, и у романа в стихах была своя уникальная строфа – «онегинская». Благодаря ей роман читается удивительно быстро и легко.
Среди всех сцен, описанных в романе, таких,как встреча Онегина и Татьяны в саду, бал, дуэль Ленского и Онегина и других, меня более всех заинтересовала последняя встреча влюбленных Татьяны и Евгения. «В тоске безумных сожалений К ее ногам упал Евгений», «Я вас люблю (к чему лукавить?)» Благодаря этим строчкам мы понимаем, что чувства молодых людей пылают прямо сейчас. Именно сильное чувство любви привело Онегина к Татьяне, и по той же причине Татьяна не прогнала его. Характерной чертой в романе «Евгений Онегин» является то, что автор дает героям высказаться, не вставляя реплики других героев. Так, речь Татьяны полностью занимает весь эпизод их встречи – Онегин не проронил ни слова. «Но я другому отдана; Я буду век ему верна», - последние предложения, сказанные Татьяной. И тут я задумалась: если бы данная ситуация произошла в современном мире, убежала бы Татьяна с Онегиным? Неужели дело только в традициях того времени? Но в своем последнем разговоре с Евгением она говорит, что отдала бы все элементы новой жизни на элементы старой: место, где встретилась с Онегиным, могила няни. Возможно, они изменилась внешне, но не внутренне – она осталась верна своим принципам. Из-за этого я делаю вывод, что даже «простая дева», влюбленная в Онегина, не смогла бы перебороть взрослую рассудительную Татьяну.
Роман «Евгений Онегин» дает не только один вопрос для обдумывания, но и много других: как бы ты поступил на месте Онегина, стоило ли ему идти на месть и так далее. Читая его, ты каждый раз находишь что-то новое, запоминаешь все больше крылатых фраз. Я считаю самым большим его достоинством то, что во время чтения ты можешь как погрузиться во внутренний мир А.С.Пушкина, великого русского поэта, так и расширить свой.

Лирические отступления в романе «Евгений Онегин»
«Я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница» - так сообщал А. С. Пушкин о начале работы над «Евгением Онегиным», подчеркивая его нетрадиционность. Поэтическая речь предполагает определенную авторскую свободу, именно поэтому в восьмой главе автор называет свой роман в стихах «свободным».

Свобода пушкинского произведения - это прежде всего непринужденная беседа автора с читателями, выражение авторского «я». Такая свободная форма повествования позволила Пушкину воссоздать историческую картину современного ему общества, говоря словами В. Г. Белинского, написать «энциклопедию русской жизни».

Одной из важнейших тем авторских отступлений в «Евгении Онегине» является изображение природы. На протяжении всего романа перед читателем проходит и зима с веселыми играми ребятишек и катанием по «опрятней модного паркета» льду, и весна - «пора любви». Пушкин рисует тихое «северное» лето, «карикатуру южных зим», и, несомненно, он не оставляет без внимания любимую осень.

Пейзаж существует в романе наряду с персонажами, что дает возможность автору характеризовать их внутренний мир через отношение к природе. Подчеркивая духовную близость Татьяны с природой, автор высоко оценивает нравственные качества героини. Порой пейзаж предстает читателю таким, каким его видит Татьяна: «...она любила на балконе предупреждать зари восход», «... в окно увидела Татьяна поутру побелевший двор».

Нельзя не отметить авторские описания быта и нравов общества того времени. Читатель узнает о том, как воспитывалась и проводила время светская молодежь, перед ним даже открываются альбомы уездных барышень. Мнение автора о балах, моде привлекает внимание остротой наблюдения.

Какие блистательные строки посвящены театру! Драматурги, актеры... Мы словно сами попадаем в этот «волшебный край», где «блистал Фонвизин, друг свободы, и переимчивый Княжнин», видим летящую, «как пух от уст Эола», Истомину.

Некоторые лирические отступления в романе носят прямо автобиографический характер. Это дает нам право говорить о том, что роман - история личности самого поэта, личности творческой, мыслящей, неординарной. Пушкин - и создатель романа, и его герой.

«Евгений Онегин» писался Александром Сергеевичем на протяжении семи лет в разные времена, при разных обстоятельствах. В поэтических строках оживают воспоминания поэта о днях, «когда в садах Лицея» к нему стала «являться Муза», о вынужденном изгнании («придет ли час моей свободы?»). Заканчивает поэт свое творение печальными и светлыми словами о прожитых днях и ушедших друзьях: «Иных уж нет, а те далече...»

Словно с близкими людьми делится Пушкин с нами, читателями, размышлениями о жизни:

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей...

Но грустно думать, что напрасно

Была нам молодость дана...

Поэта беспокоит своя поэтическая судьба и судьба своего творения:

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной;

Быть может (лестная надежда!),

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то-то был Поэт!

Выразились в лирических отступлениях и литературные пристрастия Александра Сергеевича, его творческая позиция, реализованная в романе:

Просто вам перескажу

Преданья русского семейства,

Любви пленительные сны

Да нравы нашей старины.

Дружба, благородство, преданность, любовь - качества, высоко ценимые Пушкиным. Однако жизнь сталкивала поэта не только с лучшими проявлениями этих нравственных ценностей, потому и возникли такие строки:

Кого ж любить? Кому же верить?

Кто не изменит нам один? -

Герои романа словно «добрые приятели» его создателя: «Я так люблю Татьяну милую мою», «Сноснее многих был Евгений», «...я сердечно люблю героя моего». Автор, не скрывая своей привязанности к героям, подчеркивает свою разность с Онегиным, чтобы «насмешливый читатель» не упрекнул его в том, что «намарал» он свой портрет. Трудно согласиться с Пушкиным. Его образ живет на страницах романа не только в его героях. Поэт говорит с нами строками лирических отступлений, и мы, его потомки, имеем уникальную возможность через века беседовать с Пушкиным.

Александр Сергеевич вложил в роман свой ум, свою наблюдательность, жизненный и литературный опыт, свое знание людей и России. Он вложил в него свою душу. И в романе, может быть, больше, чем в других его произведениях, виден рост его души. Как сказал А. Блок, творения писателя - «внешние результаты подземного роста души». К Пушкину, к его роману в стихах «Евгений Онегин» это применимо в самой полной мере.

Александр Сергеевич Пушкин Лирика. "Евгений Онегин"

"Я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница", - так сообщал А. С. Пушкин о начале работы над "Евгением Онегиным", подчеркивая его нетрадиционность. Поэтическая речь предполагает определенную авторскую свободу, именно поэтому в восьмой главе автор называет свой роман в стихах "свободным".

Свобода пушкинского произведения - это прежде всего непринужденная беседа автора с читателями, выражение авторского "я". Такая свободная форма повествования позволила Пушкину воссоздать историческую картину современного ему общества, говоря словами В. Г. Белинского, написать "энциклопедию русской жизни".

Одной из важнейших тем авторских отступлений в "Евгении Онегине" является изображение природы. На протяжении всего романа перед читателем проходит и зима с веселыми играми ребятишек и катанием по "опрятней модного паркета" льду, и весна - "пора любви". Пушкин рисует тихое "северное" лето, "карикатуру южных зим", и, несомненно, он не оставляет без внимания любимую осень.

Пейзаж существует в романе наряду с персонажами, что дает возможность автору характеризовать их внутренний мир через отношение к природе. Подчеркивая духовную близость Татьяны с природой, автор высоко оценивает нравственные качества героини. Порой пейзаж предстает читателю таким, каким его видит Татьяна: "она любила на балконе предупреждать зари восход", "в окно увидела Татьяна поутру побелевший двор".

Какие блистательные строки посвящены театру! Драматурги, актеры... Мы словно сами попадаем в этот "волшебный край", где "блистал Фонвизин, друг свободы и переимчивый Княжнин", видим летящую, "как пух от уст Эола", Истомину.

"Евгений Онегин" писался Александром Сергеевичем на протяжении семи лет в разные времена, при разных обстоятельствах. В поэтических строках оживают воспоминания поэта о днях, "когда в садах Лицея" к нему стала "являться Муза", о вынужденном изгнании ("придет ли час моей свободы?"). Заканчивает поэт свое творение печальными и светлыми словами о прожитых днях и ушедших друзьях: "Иных уж нет, а те далече..." Словно с близкими людьми делится Пушкин с нами, читателями, размышлениями о жизни:

Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей...

Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана...

Поэта беспокоит своя поэтическая судьба и судьба своего творения:

Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!)
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был Поэт!

Просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.

Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один? -

Герои романа словно "добрые приятели" его создателя: "Я так люблю Татьяну милую мою", "Сноснее многих был Евгений", "...я сердечно люблю героя моего". Автор, не скрывая своей привязанности к героям, подчеркивает свою разность с Онегиным, чтобы "насмешливый читатель" не упрекнул его в том, что "намарал" он свой портрет. Трудно согласиться с Пушкиным. Его образ живет на страницах романа и не только в его героях. Поэт говорит с нами строками лирических отступлений, и мы, его потомки, имеем уникальную возможность через века беседовать с Пушкиным.

Александр Сергеевич вложил в роман свой ум, свою наблюдательность, жизненный и литературный опыт, свое знание людей и России. Он вложил в него свою душу. И в романе, может быть, больше, чем в других его произведениях, виден рост его души. Как сказал А. Блок, творения писателя - "внешние результаты подземного роста души". К Пушкину, к его роману в стихах "Евгений Онегин" это применимо в самой полной мере.

«Я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница», -так Сообщал А.С.Пушкин о начале работы над «Евгением Онегиным», подчеркивая его нетрадиционность. Поэтическая речь предполагает определенную авторскую свободу, именно поэтому в восьмой главе автор называет свой роман в стихах «свободным».
Свобода пушкинского произведения - это прежде всего непринужденная беседа автора с читателями, выражение авторского «я». Такая свободная форма повествования позволила Пушкину воссоздать историческую картину современного ему общества, говоря словами В.Г.Белинского, написать «энциклопедию русской жизни».
Голос автора звучит в многочисленных лирических отступле ниях, которые определяют движение-повествования в различных направлениях.
Одной из важнейших тем авторских отступлений в «Евгении Онегине» является изображение природы. На протяжении всего романа перед читателем проходит и зима с веселыми играми ребятишек и катанием по «опрятней модного паркета» льду, и весна - «пора любви». Пушкин рисует тихое «северное» лето; «карикатуру южных зим», и, несомненно, он не оставляет без внимания любимую осень.
Пейзаж существует в романе наряду с персонажами, что дает возможность автору характеризовать их внутренний мир через отношение к природе. Подчеркивая духовную близость Татьяны с природой, автор высоко оценивает нравственные качества героини. Порой пейзаж предстает читателю таким, каким его видит Татьяна: «она любила на балконе предупреждать зари восход», «в окно увидела Татьяна поутру побелевший двор».
В «Евгении Онегине» есть и другой ряд авторских отступлений - экскурс в русскую историю. Знаменитые строки о Москве и Отечественной войне 1812 года, отпечаток которой лег на пушкинскую эпоху, расширяют исторические рамки романа.
Нельзя не отметить авторские описания быта и нравов общества того времени. Читатель узнает о том, как воспитывалась и проводила время светская молодежь, перед ним даже открываются альбомы уездных барышень. Мнение автора о балах, моде привлекает внимание остротой наблюдения.
Какие блистательные строки посвящены театру! Драматурги, актеры... Мы словно сами попадаем в этот «волшебный край», где «блистал Фонвизин, друг свободы и переимчивый Княжнин», видим летящую, «как пух от уст Эола», Истомину.
Некоторые лирические отступления в романе носят прямо автобиографический характер. Это дает нам право говорить о том, что роман - история личности самого поэта, личности творческой, мыслящей, неординарной. Пушкин - и создатель романа, и его герой.
«Евгений Онегин» писался Александром Сергеевичем на протяжении семи лет в разные времена, при разных обстоятельствах. В поэтических строках оживают воспоминания поэта о днях,« когда в садах Лицея» к нему стала «являться Муза», о вынужденном изгнании («придет ли час моей свободы?»). Заканчивает поэт свое творение печальными и светлыми словами о прожитых днях и ушедших друзьях: «Иных уж нет, а те далече...»
Словно с близкими людьми делится Пушкин с нами, читателями, размышлениями о жизни:
Кто жил и мыслил, то не может
В душе не презирать людей...
или:
Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана...
Поэта беспокоит своя поэтическая судьба и судьба своего творения:
Быть может, в Лете не потонет
Строфа, слагаемая мной;
Быть может (лестная надежда!)
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет
И молвит: то-то был Поэт!
Выразились в лирических отступлениях и литературные пристрастия Александра Сергеевича, его творческая позиция, реализованная в романе:
...просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины.
Дружба, благородство, преданность, любовь - качества, высоко ценимые Пушкиным. Однако жизнь сталкивала поэта не только с лучшими проявлениями этих нравственных ценностей, потому и возникли такие строки:
Кого ж любить?
Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Потому горько читать о «друзьях», от которых «спаси нас, Боже».
Герои романа словно «добрые приятели» его создателя: «Я так люблю Татьяну милую мою», «Сноснее многих был Евгений», «...я сердечно люблю героя моего». Автор, не скрывая своей привязанности к героям, подчеркивает свою разность с Онегиным, чтобы «насмешливый читатель» не упрекнул его в том, что «намарал» он свой портрет. Трудно согласиться с Пушкиным. Его образ живет на страницах романа и не только в его героях. Поэт говорит с нами строками лирических отступлений, и мы, его потомки, имеем уникальную возможность через века беседовать с Пушкиным.
Александр Сергеевич вложил в роман свой ум, свою наблюдательность, жизненный и литературный опыт, свое знание людей и России. Он вложил в него свою душу. И в романе, может быть, больше, чем в других его произведениях, виден рост его души. Как сказал А.Блок, творения писателя - «внешние результаты подземного роста души». К Пушкину, к его роману в стихах «Евгений Онегин» это применимо в самой полной мере.

* * *

Предисловие составителя

История создания и первых публикаций «ЕВГЕНИЯ ОНЕГИНА» пестрит странностями, которые наша пушкинистика в течение 150 лет обходила молчанием. Вот первое упоминание романа в письме Пушкина из Одессы:

«…Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница».

Ну да, чтобы писать роман в стихах, надобно быть поэтом, – но почему разница дьявольская (здесь и далее везде выделение полужирным курсивом мое. – В.К.) ? Зная исключительное умение Пушкина пользоваться двусмысленностями, невольно подозреваешь поэта в какой-то мистификации, которая имеет дьявольский характер, пусть и в шуточном – или в ироническом – смысле этого слова. Но кто бы нам эту «разницу» объяснил хотя бы сегодня?

Там же (следующая фраза) Пушкин пишет:

«Вроде „Дон-Жуана“ – о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и соразмерить круга своего действия…»

Публикация и отдельных глав, и всего романа показала, что в «Дон-Жуане» «ничего нет общего с „Онегиным“» (из письма Пушкина А. А. Бестужеву от 24 марта 1825 года), а в «Онегине» не было ничего, что могло бы дать основание опасаться цензуры (X главы тогда не виднелось и на горизонте), – но в этом случае у нас есть простое объяснение. Пушкин в своей переписке с Юга затеял мистификационные розыгрыши адресатов и публики, заставляя последнюю разыскивать его публикации, усиливая толки вокруг них и создавая атмосферу нетерпеливого ожидания. В книге «Тайна Пушкина. „Диплом рогоносца“ и другие мистификации» (М., АЛГОРИТМ, 2012) мне уже довелось объяснять, какую игру Пушкин устроил вокруг публикаций элегии «Редеет облаков летучая гряда…» и стихотворения «Простишь ли мне ревнивые мечты…»; сошлюсь также на аналогичное наблюдение Ю. М. Лотмана по поводу «Бахчисарайского фонтана». В дальнейшем Пушкин в переписке, вплоть до выхода Первой главы романа, постоянно нагнетает эту атмосферу таинственности и невозможности преодолеть «Онегиным» цензуру, но мы, зная истинную подоплеку таких «опасений», отнесемся к этому с улыбкой.

«Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя».

И в самом деле, публикация Первой главы романа показала, что именно «донельзя»: чего стоит одно отступление о ножках! Но какого дьявола вообще эта «болтовня» Пушкину понадобилась? В чем смысл пушкинских слов «Роман требует болтовни» (в письме к А. А. Бестужеву в июне 1825 года)?

«…Пишу новую поэму, «Евгений Онегин», где захлебываюсь желчью. Две песни уже готовы».

По поводу чего или кого Пушкин «захлебывается желчью» ? Этой фразой он словно бы сообщал друзьям, которым Тургенев показывал его письмо, о некой сатире, которая содержится в романе, но ни друзья, ни – впоследствии – пушкинисты ее так и не обнаружили.

И почему Пушкин в феврале 1825 года публикует только Первую главу, если у него к концу 1823 года «две песни уже готовы» (а 2 октября 1824 года была закончена и 3-я глава)? В чем смысл такой поглавной публикации романа (только 4-я и 5-я главы вышли под одной обложкой)?

И почему на обложке издания Первой главы стоит название романа, но не стоит имя автора? И то же самое – на обложках изданий других глав и двух прижизненных изданий романа? А что за странное Предисловие к Первой главе, в котором тем не менее употреблено словосочетание «сатирический писатель» ? И какую роль играет помещенный между Предисловием и Первой главой «Разговор книгопродавца с поэтом»? И почему Пушкин потом, в отдельном издании романа, его убирает?

Вопросы можно множить и множить; не меньше их можно задать и по поводу общепринятой трактовки содержания романа. Но должен признаться: я задаю все эти вопросы, уже зная ответы на них. А 13 лет назад я этих ответов не знал; более того, я и вопросов этих не задавал. Как и вы, дорогой читатель, я пребывал в невинной слепоте и воспринимал роман вполне в духе тех представлений, какие у нас сформировала наша официальная пушкинистика. И, вероятно, пребывал бы в этой слепоте и до сих пор, если бы мне в руки не попала книга Альфреда Николаевича Баркова «Прогулки с Евгением Онегиным» (Терношль, 1998).

Я понял, что Пушкин-мистификатор жестоко подшутил и над читателями, и над пушкинистами, что, благодаря грандиозной мистификации, устроенной им в романе и вокруг него, нами не поняты ни замысел «Евгения Онегина», ни, соответственно, его герои и что все мы находимся в плену стереотипов. Но одновременно я увидел и всю перспективу предстоящих мне трудностей в связи с продвижением взглядов Баркова: и пушкинистами, и читателями Пушкин всегда воспринимался как остроумец и шутник, но совершенно не осознавался как гениальный мистификатор.

Тем не менее мне удалось договориться с редколлегией газеты «Новые известия», к тому времени уже опубликовавшей несколько моих статей об открытиях умершего в 1999 году пушкиниста Александра Лациса, и в ноябре – декабре 2002 года «НИ» решилась на публикацию на своих страницах литературоведческого «сериала» – подготовленного мною и Барковым интервью из пяти частей с продолжениями (каждая – на полную газетную полосу): три по Шекспиру, одна по «Онегину» и одна по «Мастеру и Маргарите». Интервью предлагало рассматривать «Гамлета», «Онегина» и «Мастера» как сатирические мениппеи, в каждой из которых роль повествователя передавалась персонажу, что существенно меняет наши оценки характерам действующих лиц и «идеологии» этих произведений. Наибольшую реакцию (судя по откликам) вызвала публикация по «Евгению Онегину» («Лупок чернеет сквозь рубашку» ): читатели бросились заступаться за Пушкина! Завязалась газетная дискуссия.

Сначала преподавательница из Петрозаводска прислала в редакцию возмущенную статью: «О „замысловатой“ клевете на Пушкина». Барков ответил статьей «Вот тебе, бабушка, и Макарьев день!» Затем в дискуссию вступил московский переводчик статьей «Барков против Пушкина». Агрессивное невежество и оскорбительность тона последней заставили Баркова отказаться от непосредственного ответа; вместо этого мы с ним подготовили еще одно интервью («Урок чтения»), а я написал собственный ответ оппонентам («Урок рисования»), на свой страх и риск заказал статью для дискуссии профессиональному филологу В. И. Мильдону («Прогулки с Барковым»), не согласившемуся с концепцией Баркова, и подготовил свой дискуссионный ответ ему («Наш ответ Мильдону»).

В этот момент газета рухнула, и все подготовленные материалы («Урок чтения», «Урок рисования», статья Мильдона и мой ответ) остались у меня в компьютере. А через год скончался Барков.

Между тем у нас с Барковым остался один недовыясненный вопрос. В процессе подготовки интервью я наткнулся в 10-томном собрании сочинений Пушкина (1962-1966) на упоминание Б. В. Томашевским, под редакцией которого оно вышло, неизвестной мне статьи В. Б. Шкловского «Евгений Онегин: Пушкин и Стерн» и сообщил об этом Баркову. Альфред Николаевич об этой статье Шкловского тоже не знал, а ссылку Томашевского пропустил, поскольку пользовался хотя и тем же, но более раннего года издания Собранием сочинений Пушкина, в котором этой ссылки не было. В тот момент статью Шкловского мне разыскать не удалось, и мы решили упомянуть о ней в самом общем виде; добраться до нее я смог только через четыре года после смерти Альфреда Николаевича. Она была опубликована за границей, в 1923 году, в журнале «Воля России», выходившем в Праге, и тогда же перепечатана в Берлине в сборнике о поэтике Пушкина, в котором принимал участие и Томашевский – вот почему он о ней знал и вспомнил; Шкловский же, судя по всему, статью эту не ценил и в сборники своих произведений не включал.

Будучи принципиальным формалистом, Шкловский в своих исследованиях обращал внимание исключительно на форму, «идеология» произведений интересовала его минимально; вот и в этом случае он разобрал некоторые признаки формального сходства между «Евгением Онегиным» и романами Стерна и на этом остановился – буквально в полушаге от разгадки пушкинского романа. По справедливости статью об этом исследовании Шкловского и о том, куда на самом деле оно могло и должно было привести, следовало бы написать Баркову: она стала бы превосходным и наглядным предисловием к его книге. Но его не стало, и выбора у меня не было: пришлось писать эту статью за него. Под названием «Скромный автор наш», вместе с моим «пунктирным» структурным комментарием к Первой главе «Онегина», она была опубликована во 2-м номере журнала «Литературная учеба» за 2011 год.

Прошло 10 лет с момента публикации нашего интервью. За это время были изданы книги А. А. Лациса «Верните лошадь!» (2003) и «Персональное чучело» (2009), Н. Я. Петракова «Последняя игра Александра Пушкина» (2003) и «Загадка ухода» (2005) и мои «Пушкинские тайны» (2009) и «Александр Пушкин. Конек-горбунок» (2009), а по поводу последней показаны интервью на TV и телевизионный фильм на канале «Культура». Учитывая и публикацию упомянутой статьи в «Литучебе», я счел этот срок достаточным для того, чтобы читатель свыкся с мыслью о гениальном мистификаторском даре Пушкина и смог воспринять грандиозную пушкинскую мистификацию вокруг «Евгения Онегина»: в начале 2012 года, в качестве пробного шара, я издал небольшим тиражом книгу «Кто написал „Евгения Онегина“» (под двумя именами, Баркова и моим), в которую включил мою статью из «Литучебы» и все наши дискуссионные материалы 2002 года.

Читательская реакция, которую я в течение полутора лет наблюдал при продаже книги в магазине «Библиоглобус», меня обнадежила, а факт публикации издательством «АЛГОРИТМ» в серии «Жизнь Пушкина» книг Лациса («Почему Пушкин плакал», 2013), Петракова («Пушкин целился в царя», 2013) и моих («Тайна Пушкина. „Диплом рогоносца“ и другие мистификации, 2012 и «А был ли Пушкин. Мифы и мистификации», 2013) сделал переиздание книги Баркова неизбежным и своевременным. В то же время, учитывая ее теоретическую глубину и важность для понимания главных произведений Пушкина (академик Н. Я. Петраков: «„Прогулки с Евгением Онегиным“ – самая серьезная книга о Пушкине, какую я когда-либо читал»), хотелось бы помочь тем читателям-нефилологам, для которых первые, теоретические главы могут оказаться трудно преодолимыми. С этой целью здесь, в качестве широкодоступного вспомогательного пособия, вместо послесловия приводится сокращенный вариант моей статьи из книги «Кто написал „Евгения Онегина“».

Приношу благодарность научному редактору книги Вадиму Григорьевичу Редько, по замечаниям которого Барков успел внести в текст необходимые исправления. В остальном «Прогулки с Евгением Онегиным» воспроизводятся по первому изданию, включая и текст предисловия, где Барков объяснял свою позицию по отношению к академическому истэблишменту и причины, по которым он пошел на вынужденную конфронтацию с академиком Д. С. Лихачевым: в поисках истины ничей авторитет не должен служить защитой ее извращений.