Фаталисты и фатализм — это мы сами творим свою судьбу или лишь следуем предначертанному. Фатализм как неэффективный жизненный сценарий

Некоторые люди - фаталисты, они считают, что их судьба написана кем-то до их рождения.

Другие - наоборот, уверены, что в каждый момент времени они совершают сознательный выбор и строят свою судьбу своими сильными и умными руками, управляя настоящим.

Второй вид людей - самый смешной.

Если вы вдруг к нему относитесь, вы что, действительно думаете, что вы выбираете, что надеть утром? Не от погоды это зависит, не от состояния вашего гардероба, не от количества новых сантиметров на бедрах, в связи с которыми часть вашего гардероба лучше выкинуть подарить, чем носить? Если вычесть из вариантов "свободного выбора" все, что вам тесно, все, что не успели постирать, все, что не идет к новому цвету волос, все, что вышло из моды в позапрошлом году, все, что совсем не по погоде и не по ситуации, окажется, что надеть вы можете что-то одно, или два, но второе хуже, поэтому да, одно.

Все остальные случаи в жизни - та же самая иллюзия выбора.

Вы выбрали свою жену? Да? А женщины стояли вокруг вас как кандидатки на Мисс Мира хороводом из которого можно было выбирать? Или у вас была всего одна единственная девушка, в которой совпало и то, что она нравится вам, и то, что вы понравились ей? Причем совпало не очень, пришлось подстраиваться, но других просто не было. Были те, кто нравились вам больше так же, но вы им были не нужны. Были влюбленные в вас, но вам ненужные. Может быть вам кажется, что вот эта ваша симпатия и есть ваш выбор? Думаете, что вы могли себе приказать не симпатизировать своей будущей жене, но приказали симпатизировать? Вряд ли. Влечение возникло само собой, все сложилось почти без вашего ведома, точнее без вашего волевого, сознательного участия. Вы больше наблюдали себя, чем что-то всерьез делали. Любовь спонтанна, а секс - тот и вовсе область чистой спонтанности. Приказать себе не хотеть еще кое-как можно (и то, если не очень хочется, а так), а вот приказать себе хотеть - точно нельзя. Каким же образом вы делали выбор?

Может быть вы выбирали себе профессию? Вряд ли вы были талантливы по всем предметам (средним по всеми предметам - это может быть). Будь же у вас талант или просто способности, вы с детства знали, что будете заниматься чем-то вроде этого, а после школы ваш выбор сузился до одного единственного вуза, куда вы хотели и могли поступить. В остальные просто не могли или не хотели, и выбирать было нечего. Если же вы настолько бездарны талантливы во всем, что действительно могли бы пойти и туда, и сюда, наверняка на ваш выбор повлияла не ваша свободная воля, а что-то объективное, внешнее, принудительное. Этот вуз поближе и отрасль немного престижней, есть блат в виде знакомой тети Тани и так далее.

То, что люди называют "личным выбором" чаще всего состоит из одной единственной возможности или двух, из которых одна явно лучше. Или одна лучше, а другая проще, и человек примеряется, стоит ли тратить силы или так сойдет. Несерьезно называть этот унылый подсчет громким словом ВЫБОР.

Если у вас не нулевая рефлексия, вы давно заметили, что в момент, когда все выглядит так, будто вы принимаете решение, решение уже принято. Оно предопределено всем тем, что уже есть: вашими возможностями и объективными обстоятельствами. Возможности ваши очень ограничены, а обстоятельства тем более зависят от кучи внешних вещей, поэтому выбирать вам ничего не приходится. И если у вас до сих пор присутствует иллюзия, что вы - кузнец своего счастья и куете его, совершая решительный и свободный выбор в настоящем, вы просто дурак не слишком вдумчивый и внимательный человек.

Можно ли на основании этого делать вывод, что судьба написана до вашего рождения?

Конечно нет. Кому на хрен интересна ваша судьба? Представьте себе сколько таких бактерий существ как вы рождается в мире каждую минуту. Никому не интересно писать вашу судьбу, вы пишете ее сами, как сценарист, исходя из имеющегося бюджета. Чем скучней написанная история, тем меньше бюджет на следующую серию и хуже эфирное время, а чем меньше бюджет, тем сложней придумать что-то захватывающее. Попробуй придумай экшен на три рубля, если главный герой лысеющий серый воротничок, у которого ворчливая некрасивая жена и хрущевка, но не его, а тещи.

Но главная засада - даже не бюджет, а то, что вы вряд ли имеете представление о главном законе написания своей судьбы.

Знаете его? Нет?

Сейчас открою.

В настоящем никакой выбор уже сделать нельзя, но зато можно на будущее.

Все, что происходит с вами в настоящем, уже предопределено, на 100 или 95%. Но сделано это не кем-то сверху, а вами, в прошлом. В прошлом, где ваше настоящее еще было будущим, вы имели власть и возможность повлиять, выбрать, которыми скорее всего не воспользовались, точнее воспользовались, но наобум, спустя рукава и вслепую. Вы могли выбрать что-то получше того, чем происходящее с вами сейчас. Но вы были заняты настоящим, то есть уже прошлым. Вы боролись с тем, что уже было предопределено, вы сопротивлялись и мучились от иллюзии выбора. Вам казалось, что вы можете влиять на настоящее. Но могли вы влиять только на будущее. Но не влияли. И теперь, когда будущее стало настоящим, вы снова с ним сражаетесь, снова сопротивляетесь и мучаетесь от иллюзии выбора.

Настоящим надо просто жить. Его надо проживать, чувствовать, брать энергию, копить опыт, становиться мудрей и сильней, уклоняться от чрезмерного стресса, закалять себя стрессом умеренным, но не сопротивляться идущей на вас волне. Она вас просто сомнет и накроет. "Покорного судьба ведет, а непокорного тащит". На волну надо шагнуть сверху и сохранять равновесие, какой бы большой и злой она ни была, а если шагнуть никак нельзя, сгруппироваться и переждать, либо отклониться чуть в сторону, чтобы убытки были поменьше. Но драться с волной или повелевать ей отступить, будто вы владычица морская, не стоит. Поломает.

Настоящее надо просто проживать, по возможности получая пользу и удовольствие, а все свои волевые усилия и сознательные меры необходимо направить в будущее!

Пока вы боретесь с актуальной волной, новая волна лишь формируется, и вы имеете возможность принять участие в ее формировании, а со временем научиться руководить этим процессом. В последнем случае вы действительно станете автором своей жизни и будете делать сознательный выбор. Но и тогда не в настоящем! А заранее, в будущее.

Помните, какие стихии и психические функции отвечают за прошлое-настоящее-будущее? Я несколько раз приводила эту схему.

Будущее - воздух, ментальный план, план сознания и воли. Настоящее - вода, эмоциональный план, план спонтанности (!) и энергии.

Все кто пытаются рулить настоящим, ограничивают свою спонтанность. Они напрягаются, думают, сомневаются, колеблются, маются, и в результате получают меньшее из того, что могли бы получить. Потоку настоящего надо отдаваться. Не безрассудно, но с минимальным сопротивлением, с прямой спиной, но гибко. Серферы и лыжники вас научат, если вы сами не они. А если хотя бы отчасти они, вы легко перенесете эту схему на правила жизни в настоящем. Настоящее - это поток. Он уже сложился, он сформирован, не боритесь с ним с помощью разума. Телом - да, можете попробовать немного отпружинить, но скорее в виде игры. В спарринге с судьбой лучше подойдет не бокс, а айкидо, надо использовать поток для того, чтобы усилить свой маневр, а не просто биться в него как в грушу. Он намного сильней вас, вы просто человек, а это ФАТУМ, СУДЬБА.

А вот когда речь о будущем, вы и есть - строитель своей судьбы. Пусть вы действуете наобум и вслепую, пишете задней лапой, мало чего понимаете в этом, но вы научитесь это делать лучше, если обратите свой разум туда, а не на борьбу с настоящим.

Вспомните примеры. Вы не можете выбрать, что надеть сегодня, потому что у вас в гардеробе всего два платья по погоде, но одно вам мало. Но вы можете выбрать, что надеть завтра (через месяц). Вы можете заняться вашей фигурой и выбором одежды на следующий сезон.

Вы не можете выбрать профессию прямо сейчас, вас берут всего лишь на одну вакансию, из всех, куда бы вы хотели пойти. Но вы можете обучиться чему-то сегодня и завтра список вакансий расширится. И сегодня вы не очень-то выбираете чему учиться, список возможностей (и желаний) ограничен, но когда вы научитесь чему-то новому, этот список расширится, ведь вы немного изменитесь.

Что касается жены... Сегодня вы уже не можете выбрать ее. Она такая, какая есть или ее вообще нет. Но завтра ваша жена может стать лучше. Сегодня вы можете делать что-то, что завтра снизит дефолт и жена станет дружелюбней, теплей и игривей. А если вы одиноки, вы можете сегодня выбрать путь изменений и эти изменения завтра дадут вам новые возможности.

Надо быть фаталистом по отношению к настоящему, поскольку это уже - судьба, но надо быть делателем по отношению к будущему, поскольку там - еще не судьба, она только складывается. Перо скрипит, оставляя в Книге Судеб новую строку о вас и какой будет эта строка, зависит от вас. Сначала в небольшой мере зависит, пока вы только учитесь там корябать писать, но чем лучше вы освоите это самое Делание, тем больше будете влиять на судьбу.

Это, в общем-то, главный секрет алхимии (Великого Делания, делания из себя сознательной проактивной личности, это единственная цель алхимии, если не принимать за алхимию мусор). Надо понимать, где именно происходит процесс изменений. Завтра. А сегодня - пожинаем плоды вчера. С благодарностью, самоиронией и здоровой долей пофигизма их лучше пожинать.

А теперь представьте себе, как выглядят большинство людей. В будущее они смотрят покорно, как овцы фаталисты, "что будет, то будет" (в тайне ожидая, что кто-нибудь о них позаботится и им подаст). Зато уж с настоящим борются изо всех сил и скалками, и щипцами, и другими пыточными инструментами. Требуют отменить все плохое и дать хорошее, умоляют, негодуют, возмущаются, плачут. Нет, нет, не так, не хочу, другое, не это! Или думают, голову ломают, делают "мучительный выбор". Поздно, расслабьтесь. Займитесь будущим. Там все еще расплавлено пока, все в процессе подготовки и можно ваять нужную вам форму. Но вы так захвачены борьбой с настоящим, что вам не до будущего.

Как думаете, почему у людей все наоборот?

А у вас как? Получается делать?

Что такое фатализм? Это вера в предопределённость жизненных событий. Здесь работает принцип - чему быть, того не миновать. Судьбу изменить невозможно, а её естественный ход до последней минуты расписан в небесной канцелярии. Поэтому нет смысла что-то менять, предпринимать какие-то меры безопасности, так как это всё равно не поможет. Если человеку суждено утонуть, то он не сгорит и не будет убит на поле брани. Людей, верящих в неотвратимость грядущих событий и исключающих свободный выбор, называют фаталистами.

Фатализм в истории - явление довольно распространённое. Известно немало выдающихся личностей, которые глубоко верили в незыблемость и неизменность жизненного пути. Поэтому, очень часто, получая тревожные сигналы о готовящихся покушениях, они не предпринимали никаких мер, чтобы защитить себя. Это называется не глупостью, а глубокой убеждённостью в своей избранности и верой в счастливую звезду, которая хранит от всех невзгод и несчастий, чтобы избранный выполнил свою высшую миссию на Земле.

Убийство Юлия Цезаря заговорщиками

Гай Юлий Цезарь

Выдающийся полководец и политик Древнего Рима Гай Юлий Цезарь относился как раз к фаталистам. Он был убит группой заговорщиков 15 марта 44 года до н. э, но перед этим его неоднократно предупреждали об опасности. Известный прорицатель Вестриций Спуринна настоятельно посоветовал ему проявлять осторожность именно в марте.

Утром 15 марта 3-я жена Кальпурния Пизонис всячески упрашивала мужа не ходить в этот день в Римский форум. Она заявила, что видела нехороший сон, в котором Цезаря убивают несколько мужчин. Но супруг отказался оставаться дома. К тому же, он не окружил себя охраной и оказался один против нескольких десятков заговорщиков. Те закололи диктатора ножами, а причиной этому стала вера в свою избранность и счастливую звезду.

29 марта 1792 года в возрасте 46 лет нелепо умер король Швеции Густав III. Он, как и Цезарь, верил в свою исключительность и избранность. Поэтому, когда 16 марта упомянутого года получил анонимное письмо с предупреждением о готовящемся покушении, то проигнорировал его. В этот день устраивался бал-маскарад в королевской Опере. Венценосная особа приехала туда около 23 часов.

Охрана, знавшая о письме, настоятельно рекомендовала королю не появляться в зале, где проходили танцы. Но самодержец отказался воспользоваться разумным советом. Он надел маскарадный костюм, который включал в себя маску, но поверх повесил крест св. Серафима. Его могли носить лишь члены королевской фамилии. Таким образом, узнать самодержца не представляло никакого труда.

Король Швеции Густав III

По этому кресту король и был опознан гвардейским капитаном Якобом Анкарстрёмом. Тот подошёл к Густаву III сзади и вытащил из под маскарадного костюма пистолет. В этот момент самодержец резко повернулся, как будто что-то почувствовав. Рука заговорщика дрогнула. Пуля, вместо того, чтобы попасть в сердце, вошла в ногу. Но выстрел практически никто не услышал, так как громко играла музыка.

Раненого короля тут же унесли из зала, перевезли во дворец и пригласили врачей. Те, осмотрев рану, заявили, что серьёзного ничего нет. Но дело осложнилось тем, что свой пистолет Анкарстрём зарядил дробью и изрубленными ржавыми гвоздями. Поэтому в рану попала инфекция, и началось заражение крови. 29 марта, через 13 дней после маскарада, король Швеции умер.

Роман Фёдорович Унгерн

Можно также рассмотреть фатализм в истории на примере барона Унгерна. Этот человек отличался поразительной отвагой. Он бросался в атаку на вражеские пулемёты и не получал ни одного ранения. Какая-то неведомая сила хранила его в самых кровопролитных сражениях. После одного из боёв, в седле, сапогах и конской сбруе нашли следы от множества пуль. Конь был ранен, а барон не получил ни царапины. Вполне естественно, что Роман Фёдорович уверовал в свою исключительность. В то же время он хотел знать, какой у него судьбоносный путь, а поэтому обратился к восточным предсказателям.

Один из предсказателей взял баранью лопатку, внимательно рассмотрел её и изрёк, что лихому генералу осталось жить 130 дней. Такой же срок назвали и 2 монгольских монаха, также гадавшие на костях.

Главный борец с Советской властью на Дальнем Востоке считал указанное число чрезвычайно несчастливым. Ведь оно представляло собой число 13 умноженное на 10. Барон истово уверовал в предсказание, но в то же время понял, что пока не наступит роковой срок, ему ничего не грозит.

Барон Унгерн в плену

Бесстрашный генерал освободил Монголию от китайских захватчиков, а затем обратил свой взор на многострадальную Россию. Он ставил перед собой целью свержение Советской власти и возрождение монархии. Но сил у барона по сравнению с Красной Армией было очень мало. Поэтому он потерпел поражение от войск большевиков, проявляя при этом чудеса героизма.

Отступление вызвало разлад в армии Унгерна. Против бесстрашного генерала возник заговор. Офицеры пытались застрелить его прямо в полевой палатке. Но хотя в барона было выпущено множество пуль, ни одна из них не достигла цели. Однако удача уже отвернулась от бравого генерала. Вскоре его предали монголы, а верхом невезение стал плен. Роман Фёдорович оказался у красных. Он представлял для них страшную опасность.

Пленённого барона перевезли в Новониколаевск (ныне Новосибирск). 26 августа 1921 года пришла телеграмма от Ленина. Он требовал как можно быстрее судить Унгерна и расстрелять, если вина его будет доказана. 15 сентября 1921 года ровно через 130 дней после предсказания состоялось судебное заседание. Барона приговорили к расстрелу и тут же привели приговор в исполнение. На тот момент Роману Фёдоровичу было 35 лет.

Теодор Ван Гог

Фатализм в истории актуален и в наши дни. Тут можно назвать нидерландского кинорежиссёра Теодора Ван Гога. Он создал 10-минутный фильм "Покорность". В нём подвергалось критике отношение ислама к женщинам. Это вызвало недовольство у ряда лиц, придерживающихся радикальных взглядов. В адрес кинорежиссёра стали поступать угрозы. Полиция предложила Теодору охрану. Однако тот отказался, мотивируя это фатальностью судьбы.

Трагедия случилась 2 ноября 2004 года в Амстердаме. Кинорежиссёр ехал на работу на велосипеде. Его догнал другой велосипедист и открыл огонь на поражение. В создателя скандального ролика было выпущено 8 пуль. После этого нападавший перерезал истекающему кровью Теодору горло и ударил его несколько раз ножом в грудь. Убийцей оказался марокканец по происхождению Мохаммед Буйери.

Фаталисты в большинстве случаев сами виноваты в трагическом конце. Но тут уже ничего не поделаешь. Если у человека сформировались определённые взгляды, то переубедить его практически невозможно. Отсюда и печальный исход, который является следствием человеческого упрямства и нежелания понять очевидное. А вот предопределённость судьбы здесь вообще ни при чём .

Оптимизм фаталиста

Абд-аль-Кадир думает совсем по-другому. Для него война продолжается. И очень скоро он дает французам почувствовать, что это вполне серьезная война. В начале 1843 года эмир подымает восстание в Уарсенисе. На равнину Митиджу выступает ополчение племени бени-мнад. В Даре против французов ведет боевые действия крупное племя бени-менасер. В центре Кабилии восстают племена себау. Весь Алжир к востоку от Милианы охвачен народной войной. Абд-аль-Кадир осаждает захваченный французами город Шершель. В течение нескольких недель эмир лишает колонизаторов почти всех плодов их завоеваний во внутренних районах страны.

Французам опять приходится начинать сначала. Бюжо делит свою армию на 18 колонн и направляет их против восставших племен. Абд-аль-Кадир, уклоняясь от крупных сражений, уходит на юго-запад Алжира. В мае 1843 года он появляется под Ораном, громит здесь французские посты и поселения колонистов и затем уводит свое войско в Сахару.

В Алжире складывается очень своеобразная обстановка. Все города и почти все крупные селения захвачены французами. В плодородных долинах множатся фермы колонистов. Основываются акционерные общества для эксплуатации природных богатств. Колониальные власти пытаются раскинуть по всей стране административную сеть Арабских бюро, подчинив ей племенных шейхов. Из одной области в другую беспрерывно курсируют колонны оккупационных войск. По всем признакам страна превращена в колонию. Но внутри нее и независимо от нее продолжает действовать государственная власть Абд-аль-Кадира. Его каиды собирают налоги, хотя и не так регулярно, как прежде. Его кади вершат суд, хотя далеко не везде. А главное, сохраняется военная организация эмира, которая остается жизнеспособной и массовой благодаря опоре на племенные ополчения, возникающие всюду, где появляются регулярные отряды его армии. В итоге большинство сельского населения поддерживает власть Абд-аль-Кадира, которая действует, не считаясь с колониальными властями.

Существует также центр военно-политической и религиозной власти эмира, преобразовавшийся применительно к новым условиям в кочевую столицу, которая вся целиком - вместе с населением, жилищами, учреждениями верховной власти и веем-прочим - постоянно перемещается с места на место. Это палаточный город - смала с населением примерно в 20 тысяч человек, жители состояли в основном из семей воинов регулярной армии и тех шейхов, которые вели партизанскую войну в различных районах страны. Вместе со смалой кочевали мастерские, лазареты, оружейные и провиантские склады. В тайниках хранились казна эмира и ценности, переданные на хранение племенами, земли которых были оккупированы французами. В походах за смалой тянулся огромный обоз и стада лошадей, верблюдов, овец.

Тайные зарнохранилища, заготовленные эмиром в прошлые годы, обеспечивали по дороге жителей хлебом. В тех местностях, где склады были обнаружены и разграблены французами, хлеб в счет податей поставляли окрестные племена.

Смала была хорошо организована. Она делилась на четыре дейры - кочевья, возглавляемые шейхами. В случае необходимости она быстро снималась с места и столь же быстро могла раскинуться лагерем после похода. «Порядок размещения палаток подчинялся строгим правилам, - рассказывает Абд-аль-Кадир. - Когда я устанавливал свой шатер, каждый знал, где ему следует расположиться».

Эмир со своим войском не был привязан к смале. Оставляя ее на попечение своих помощников, он возглавляет военные рейды по всей стране, совершая нападения на колонизаторов и поднимая народ на восстание. Отлично осведомленный о передвижениях вражеских войск, он наносит неожиданные удары и исчезает, не давая врагу возможности организовать преследование. Французские генералы тщетно стараются напасть на след его кочующей столицы. Искусно маневрируя, возникая со смалой то в долинах Центрального Алжира, то в отдаленных районах Сахары, эмир в течение долгого времени сохраняет свои силы и благодаря этому продолжает господствовать в сельской местности.

«Истинная его сила, - писал историк Габриэль Эскер, - заключалась в той быстроте, с которой он всегда, иной раз, правда, и с трудом, ускользал от наших отрядов. Она также заключалась в твердости его характера. Он никогда не склонялся перед неудачей и на самые тяжелые поражения всегда находил ответ. Он всегда был выше собственной судьбы».

Именно в этот период Абд-аль-Кадир достигает вершины своего жизненного пути. Именно в это время с наибольшей полнотой обнаруживается сила и цельность его личности - подлинно народного героя. Борьба фактически утрачивает оболочку «священной войны», а ее герой - лик религиозного мессии. Картина упрощается. Перед нами народ, порабощенный завоевателями, и его избранник - народный вождь, отстаивающий свободу и независимость своих соотечественников, побуждаемых к борьбе чисто земным инстинктом самосохранения.

Участвуя в этой неравной и, по всей видимости, безнадежной борьбе, Абд-аль-Кадир никогда не терял веры в успех своего дела. Он сохранял эту веру в любых положениях, как бы тяжелы и безысходны они ни были. Даже после того, как французские войска захватили или уничтожили все арабские крепости и война приобрела вид загонной охоты на эмира, он упорно и неутомимо продолжал борьбу. В этом не было слепой ярости обреченного или отчаянного неистовства человека, которому нечего терять. В этом был оптимизм уверенного и неукротимость правого.

Духовные истоки неистребимой уверенности эмира в своему деле следует искать в особенностях его жизневосприятия, в его взглядах на земное назначение человека.

У всякого истинного правоверного эти взгляды определяются фатализмом, который К. Маркс называл «стержнем мусульманства». Ислам отнимает у человека свободу воли. Нет ничего, что не происходило бы по воле всевышнего, даже «лист падает только с Его ведома» (6:59). Человек и шага не делает, не предусмотренного богом: «Кого желает Аллах, того сбивает с пути, а кого желает, того помещает на прямой дороге» (6:39). Жизнь человека заранее расписана, поступки предопределены, желание и мысли предугаданы. Высшая сила устанавливает все, что происходит и что должно произойти. Человек не властен свернуть с предуготованного ему пути.

Что же, фаталист, выходит, обречен на пассивное ожидание того, что с ним должно случиться? Выходит, для него бессмысленно пытаться что-либо изменить? Однозначного ответа на эти вопросы нет. Тут все зависит от человека и обстоятельств. Г. В. Плеханов писал, что «фатализм не только не всегда мешает энергическому действию на практике, но, напротив, в известные эпохи был п с и х о л о г и ч е с к и н е о б х о д и м о й о с н о в о й т а к о г о д е й с т в и я (разрядка автора. - Ю. О.). В доказательстве сошлемся на пуритан, далеко превзошедших своей энергией все другие партии в Англии XVII века, и на последователей Магомета, в короткое время покоривших своей власти огромную полосу земли от Индии до Испании».

Фатализм порождает бездействие, покорность перед суетной повседневностью и страх перед неожиданным у человека, не уверенного в собственных силах и не знающего, чего он хочет. Целеустремленный же фаталист неукротимо деятелен и непоколебимо убежден в оправданности своих поступков. Отсутствие свободы воли означает для него лишь безусловную необходимость выполнения поставленной цели.

Важно в каждом данном случае установить и разновидность фатализма, который может принимать всевозможные формы - от неосознанной житейской веры в обязательность всего происходящего до мудреных философских теорий, трактующих в провиденциальном духе свободу воли, необходимость, причинность и иные отвлеченные вещи. В зависимости от принимаемой формы фаталист может исповедовать различные жизненные установки - от безропотного смирения до оголтелого культа силы. В самом коране легко отыскать места, близкие по содержанию к аристократическому язычеству античного рока. Или к строгому фанатизму учения тех же пуритан о предопределении. Или, наконец, к простонародной вере в судьбу, личную долю, назначенную свыше: «И всякому человеку Мы прикрепили птицу к его шее…» (17: 14).

Вот эта птица-судьба точней всего символизирует фатализм нашего героя. Символ этот появился у арабов еще в доисламский период. Птица олицетворяла у них судьбу, ее изображение обычно вписывалось в орнамент на ожерельях. Знак, очень мирской и конкретный; судьба в нем не отделена от человека - она всегда с тобою, рядом, на твоей шее; она не подчиняется своему носителю, но и не подчиняет его; она всегда вместе с ним и заодно с ним. Символ, соединяющий в себе стоицизм смирения и оптимизм надежды. Он возник из практичного народного представления о действительном течении жизни, безвозвратном и неповторимом, - значит, все, что случилось, должно, было случиться, и чему быть, того не миновать, - но неистребимом и неумирающем - значит, что бы ни случилось, надежда всегда с тобой, и нет худа без добра.

Этот крестьянский, пастушеский фатализм, исполненный здравого смысла и жизнестойкости, находится в очень отдаленном родстве с богословским или философским фатализмом, который отрывает судьбу от человека и превращает ее в чуждую ему и господствующую над ним силу, извращающе воздействующую на его помыслы и поступки. В сознании труженика, каким бы религиозным он ни был, это превращение обычно изменяет лишь форму жизневосприятия. Сущность не меняется от того, что неотвратимость происходящего облекается теперь в божественную оболочку: «так пожелал Аллах», а надежда обретает условную зависимость от высшей силы: «что бог дает - все к, лучшему». Трудовая деятельность - материальная особенно - прочно удерживает на земле и человека и его судьбу. В какие бы религиозные одежды его ни обряжали - будь то ортодоксальный ислам или полуязыческая барака - птица всегда остается у него на шее.

Вот откуда происходит неизбывная уверенность Абд-аль-Кадира в торжестве своего дела. Вот почему из самых тяжелых испытаний выходит он несломленным и смело глядящим вперед. Конечно же, оптимизм свой он черпал не только в собственной душе; главный его источник находился в единосущем с ней духе народном, в стихийном стремлении народа отстоять свою свободу и независимость. До тех пор, пока надежда на победу жила в сердцах феллахов и бедуинов, пока птица эмира олицетворяла судьбу народа; она - и он вместе с ней - была в полете.

Абд-аль-Кадир со стоическим упорством продолжал бороться против того гибельного удела, который ему готовили враги, тоже оптимистичные фаталисты, но по-своему. Их фатализм исходил из той самой «логики истории», которая возводила всеобщее торжество капитала в объективный закон мирового развития, неумолимый и не имеющий обратной силы. Им тогда не были страшны бури, их судьба сияла путеводной звездой, которая по их глубочайшему убеждению - и стихийному и научному - никогда не затухнет. «Надо довериться будущему», - говорил Гизо.

Будущее давало о себе знать Абд-аль-Кадиру все более страшными ударами в настоящем. В мае 1843 года герцог Орлеанский, возглавлявший одну из французских колонн на юго-западе Алжира, был извещен шейхом Омаром-бен-Ферхадом, изменившим эмиру, о местонахождении смалы. Кочевой город был почти беззащитен: в нем оставалось всего лишь несколько сот воинов, в основном больных и раненых. Эмир со своим войском находился в другом районе. 16 мая герцог внезапно напал на смалу, разместившуюся в урочище Тагин на юге провинции Оран. Началась дикая резня. Озверевшие от алчности солдаты рубили у женщин кисти рук, чтобы без помех снимать кольца. Смала была совершенно разгромлена. Французы захватили оружейные склады и всю казну Абд-аль-Кадира. Семье эмира удалось спастись лишь благодаря счастливому случаю. Около трех тысяч жителей, в том числе много родственников арабских вождей, было взято в плен, остальные разбежались по пустыне. Смала навсегда прекратила свое существование.

Захват смалы резко ухудшил положение Абд-аль-Кадира. Многие племена откололись от него. Отмечая этот факт, д’Эстейер-Шантерен с ироническим злорадством просвещенного спрашивает в книге, изданной в 1950 году: «Сохраняет ли все еще эмир свою «бараку»?». Современный французский историк не хочет воспринимать эмира иначе как религиозного фанатика, полудикого и наивного, по младенчеству мысли вообразившего, что фатальная сила бараки позволит ему повести за собой народ. В этом подходе кроется все то же высокомерие «цивилизатора», непреложно уверенного в собственном превосходстве и усматривающего в любом вожде национально-освободительного движения неотесанного «туземца». Что же касается бараки, то как религиозная оболочка фатализма она, по существу, ничем не отличается от всякой подобной формы, хотя бы и от наукообразной теории исторического прогресса Гизо, пропитанной бодрым фатализмом.

Доподлинно неизвестно, пытался ли испытать Абд-аль-Кадир мистическую силу бараки в радениях или как-нибудь еще после того, как узнал о катастрофе. Но документально подтверждено, что немедленно после этого он направляет своим халифам послание, которое как нельзя лучше характеризует действительное его отношение к превратностям судьбы. «Французы совершили набег на мою смалу, - писал эмир, - но пусть это не лишит нас мужества; отныне наше время облегчилось, нам будет лучше воевать».

Падение смалы очень тягостно подействовало на шейхов, особенно на тех, чьи семьи оказались в руках противника. Призывы эмира не могли значительно ослабить этого впечатления. Все больше шейхов начало изъявлять свою покорность колонизаторам. Абд-аль-Кадиру нужны были военные успехи, чтобы восстановить свое влияние в стране. Но единственным военным достижением эмира в это время явился разгром войска старейшего его врага - шейха махзен Мустафы бен Исмаила, который стал главным союзником французов в Алжире. Шейх был убит в бою, а его казна была захвачена воинами эмира.

«В общем завоевание приморской полосы было окончено и обеспечено второю линией укрепленных пунктов, выдвинутых в горы. Первую линию укреплений составляли приморские порты: Оран, Мостаганем, Тенес, Шершель, Алжир, Филиппвиль и Бон; вторая, внутренняя, линия, расположенная в горной полосе, состояла из семи городов: Тлемсена, Маскары, Милианы, Медеи, Сетифа, Константины и Гюльемы.

Занятие означенных пунктов второй линии, обеспечивая отчасти французам спокойствие в приморской полосе, нисколько еще не обеспечивало им владение горной полосой Алжирии. Эти пункты еще не имели сообщения между собою и находились в постоянной блокаде».

Опираясь на племена, населяющие горные и пустынные районы, Абд-аль-Кадир стремится разрушить французскую систему обороны. Но силы слишком неравны. Эмир затевает несколько крупных сражений. Все они кончаются для него поражением. В июне 1843 года его войско терпит неудачу у Джедды. В начале июля он безуспешно пытается внезапным нападением захватить Маскару. В сентябре французы обращают в бегство его войско у Сиди-Юсуфа. В сражении при Сиди-Иаия 11 ноября 1843 года регулярная армия Абд-аль-Кадира была окончательно разбита, эмир с небольшим отрядом бежал в пустыню.

Примерно в это же время французские войска уничтожают отряды халифов эмира и независимых вождей. Близ Маскары: в бою погибает Бен Аллаль, известный всему народу вождь и близкий сподвижник Абд-аль-Кадира. Его голову доставляют в город Алжир и выставляют на шесте в Арабском бюро. На юго-востоке французы изгоняют из района Бискры бывшего бея Константины Ахмеда. На юго-западе генерал Маре захватывает район Лагуата и посылает отряд к крепости Айн-Махди, куда вернулся Тиджини, изгнанный в свое время Абд-аль-Кадиром. Крепость взять не удается, и французы довольствуются тем, что снимают ее топографический план.

Лишь немногие племена, обитающие в труднодоступных районах, сохраняют верность Абд-аль-Кадиру. Почти вся страна находится под контролем французских войск и отрядов предавшихся им шейхов. Бюжо, уверенный в окончательном разгроме эмира, заявляет: «Абд-аль-Кадир потерял пять шестых своих владений, все свои крепости и продовольственные склады, свое постоянное войско и, что для него всего хуже, престиж, которым он еще пользовался в 1840 году».

Но эмир не отказывается от борьбы. Он столь же деятелен и неутомим, как и в прошлые годы. Абд-аль-Кадир собирает остатки своего войска в дейру и перебирается на марокканскую границу, где готовится к новым схваткам с врагом. Он знает, что племена уступили силе, но не покорились, что в Алжире у него осталось много верных сторонников.

Французам все еще не удается подчинить племена кабилов, которые больше жизни дорожат свободой. В 1844 году кабильские вожди отвечают Бюжо на предложение о признании верховной власти Франции:

«Если вы определенно замышляете завладеть всем Алжиром, если ваше властолюбие будет направлено на подчинение людей, для которых, укрытием служат горы и скалы, заявляем вам: рука Бога могущественнее, чем ваша. И знайте же, что нажива и убыток не имеют для нас значения; мы привыкли никогда не бояться ни изгнания, ни смерти… Наши горы обширны, они простираются отсюда до Туниса. Если мы не сможем устоять против вас, то мы будем шаг за шагом отступать до этой страны».

В Кабилии, в горном краю Джурджуре, находится верный халиф эмира Бен Салем, готовый по первому повелению своего вождя начать войну против колонизаторов. Но от эмира нет никаких вестей. По стране ходят слухи о его смерти. Бен Салем направляет гонцов к марокканской границе, приказывая им отыскать Абд-аль-Кадира и вручить ему письмо, в котором он призывает эмира прибыть в Кабилию, чтобы возглавить восстание. Гонцы доставляют письмо по адресу и везут ответное послание, в котором эмир пишет:

«Я получил твое письмо, извещающее меня о том, что на Востоке распространились слухи о моей гибели. Никто не может избежать смерти; такова воля Всевышнего. Однако - хвала Аллаху - мой час еще не пробил. Я все еще полон сил и энергии и надеюсь сокрушить врагов нашей веры. Именно по этим способностям познаются мужчины. Будь всегда самим собой, спокойным, уверенным, непоколебимым, и Бог вознаградит тебя. Я прибуду к тебе, как только завершу устройство своих дел на западе».

Здесь, на западе, Абд-аль-Кадир стремится найти союзников для продолжения войны. Он вновь направляет послов в Англию, Тунис, к турецкому султану, испрашивая у них покровительства и помощи. Отовсюду, как и прежде, приходят отказы, Более всего эмир рассчитывает на поддержку правителя Марокко Мулай Абдаррахмана. Султан не хочет вступать в войну с французами, но и не запрещает Абд-аль-Кадиру находиться на территории Марокко. Эмир собирает новое войско, к которому присоединилось немало марокканцев, и начинает совершать рейды в Оранию.

Бюжо предъявляет султану ультиматум, в котором требует выдачи Абд-аль-Кадира, уничтожения его войска и принесения извинений за нарушение границы. Абдаррахман отклоняет эти требования. Франция начинает войну против Марокко. 6 августа 1884 года французская эскадра бомбардирует Танжер. Через неделю Бюжо со своей армией переходит марокканскую границу и направляется на правый берег реки Исли, где его ожидает войско султана. Невдалеке находится и лагерь Абд-аль-Кадира. Эмир предлагает Абдаррахману помощь своих отрядов и представляет план сражения, но султан отклоняет и то и другое. Абд-аль-Кадир должен довольствоваться ролью стороннего наблюдателя.

14 августа французы наголову разбивают марокканское войско, за что Бюжо получает титул герцога Исли. Франция готова развить успех и приступить к захвату Марокко. Но британское правительство твердо дает понять, что оно не потерпит расширения французских владений в Северной Африке.

Бюжо вынужден отвести свои войска из Марокко. 10 сентября 1844 года в Танжере заключается договор, по которому султан объявляет Абд-аль-Кадира вне закона на территории Марокко, обязуется разоружить его войско и прекратить всякую помощь алжирскому восстанию.

Эмир оказывается между двух огней. Но для него все еще не существует безвыходных положений. Он не соглашается выполнить приказ Абдаррахмана о роспуске войска и добровольной сдаче в плен. Эмир посылает гонцов в Алжир с воззванием, призывающим к восстанию. Осенью 1845 года он с войском уходит из Марокко, чтобы на родине еще раз испытать свою судьбу,