Виртуальный класс - Д.Шостакович. «Самый честный музыкант нашего времени…

В 1958 г. Анна Ахматова сделала на сборнике своих стихов дарственную надпись: «Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле».

Признание Ахматовой может показаться обычной любезностью. Однако является чистой правдой. Очень многие действительно были уверены в том, что XX столетие может называться не только «веком атома и космонавтики», но и «веком Шостаковича».

Сильнее смерти

Популярность Шостаковича в мире была феноменальной. Когда делегация деятелей советской культуры в 1949 г. прибыла на Всеамериканский конгресс в защиту мира, в прессе США её называли не иначе как «Дмитрий Шостакович и сопровождающие его лица». Журналисты пользовались именем Шостаковича для привлечения внимания к событию. Как-то композитор забежал в нью-йоркскую аптеку за аспирином. Пробыл там минут десять. А выходя на улицу, замер — один из продавцов устанавливал в витрине рекламный плакат: «У нас покупает Дмитрий Шостакович!»

У американцев короткая память — каждая новая сенсация вытесняет предыдущее увлечение. Исключений немного, и Шостакович — одно из самых ярких. К 1949 г. его триумф семилетней давности забыт не был. Тогда, в 1942 г., мир услышал его Седьмую симфонию, которую ещё называют «Ленинградской». Это событие подвинуло в новостях даже фронтовые сводки. В Англии 10 тыс. слушателей стоя приветствовали исполнение Седьмой симфонии в Альберт-холле. В Америку симфонию везли на военном корабле, с высшей степенью секретности — партитура была переснята на фотоплёнку. Ведущие дирижёры США почти дрались за право первого исполнения. Победил Артуро Тосканини , да и то лишь потому, что за ним стояла компания NBC, посулившая советскому посольству 10 тыс. долларов за право радиотрансляции. Сразу же после премьеры журнал Time поместил портрет Шостаковича на обложку, сопроводив пророческой надписью: «Под падающими на Ленинград бомбами он услышал победные аккорды».

В блокадном Ленинграде тоже исполняли Седьмую симфонию. Но премьера состоялась лишь 9 августа 1942-го. Музыкантов не хватало, их пришлось отзывать из действующей армии. Трансляция велась по радио и громкоговорителям городской сети. Поскольку линия фронта проходила почти в черте города, симфонию слышали и на той стороне.

Спустя многие годы дирижёра ленинградской премьеры Карла Элиасберга разыскали двое туристов из ГДР: «Мы запомнили тот день — 9 августа. Мы всё слышали. И поняли тогда, что проиграем войну. Мы ощутили силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть».

Держать удар

Обычно считается, что на неподготовленного слушателя классика действует усыпляюще. А тут такие сильные эмоции! Ближе прочих к разгадке таланта Шостаковича подошёл советский сказочник Евгений Шварц : «Его музыку не то чтобы понимали, но считали зазорным не понимать. Впрочем, многих его музыка и в самом деле задевала».

Попадание точное. Тут уместно вспомнить скандал, который разгорелся вокруг оперы Шостаковича «Катерина Измайлова». В 1936 г. ей была посвящена разгромная статья в «Правде» «Сумбур вместо музыки», написанная вроде бы с подачи Сталина . Вот небольшой фрагмент: «Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается... Это воспевание купеческой похотливости...». А вот ещё парочка отзывов на ту же оперу: «Это свинская музыка — волны похоти так и ходят, так и ходят», «Шостакович вне всякого сомнения является наиглавнейшим порнографическим композитором во всей истории оперы». Автор первой фразы — композитор Сергей Прокофьев . Вторая взята из рецензии нью-йоркской газеты The Sun. Так что музыка Шостаковича действительно задевала — самых разных людей, вызывая у них совершенно идентичные эмоции. Это признак величайшего, филигранного мастерства, если угодно — признак настоящего гения.

Разумеется, Шостаковичу от этого было невесело. Его травили — и в 1936 г., и потом, в 1948 г., когда за «формализм» и «преклонение перед Западом» лишили звания профессора и изгнали из консерватории, обвинив в профнепригодности.

Другие, попав под такие жернова, молчали и замыкались. Но этот «нервный, дёрганый» человек прекрасно держал удар. Вот как о нём отозвался проницательный Михаил Зощенко : «Вам казалось, что он “хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребёнок”. Это так. Но плюс к тому — жёсткий, едкий, чрезвычайно умный, сильный и не совсем добрый...»

«Не обижайте людей»

«Не совсем добрый» — это вряд ли. Известен эпизод, описанный Евгением Шварцем: «Когда Шостакович женился, ему по невозможно дешёвым ценам купили обстановку. Мебель ничего не стоила. Комиссионные магазины были забиты. Шостакович, узнав, сколько за мебель заплачено, ушёл немедленно из дому. Он собрал деньги всюду, где мог, и заплатил владельцам настоящую цену».

Кроме абсолютного слуха этот человек обладал потрясающим чувством собственного достоинства. И чувством юмора. В 1928 г. его, совсем юного музыканта, знакомили с Маяковским . «Агитатор, горлан, главарь» протянул ему, не глядя, два пальца. Рукопожатия не последовало, и удивлённый поэт посмотрел наконец в сторону юноши. Тот, отвернувшись в сторону, протягивал в ответ один палец.

В «оттепельном» 1960 г. Шостаковича принимали в партию. Новоиспечённый член КПСС обязан был произнести речь. И он произнёс. Но как! После слов «Всем хорошим во мне я обязан...» по канону должно было идти: «...Коммунистической партии и советскому правительству». Однако Шостакович, выдержав подобающую паузу, выдал: «... моим родителям».

Сам он придерживался простой и честной формулы: «Делайте честно своё дело. Не обижайте людей, старайтесь им помочь. Не надо пытаться спасать сразу всё человечество. Попробуйте сначала спасти хотя бы одного человека».

Все называли его «великим тружеником», собственноручно записывавшим бессчетное количество нотных знаков своих партитур, самостоятельно делавшим оркестровки всех своих произведений. По словам современников, это был поучительный пример беззаветного трудолюбия, направленного на служение своему делу.

Сегодня Д.Д. Шостакович – один из самых исполняемых в мире композиторов. Его творения – это истинные выражения внутренней человеческой драмы и летописи ужасных страданий, выпавших на XX век, где глубоко личное переплетается с трагедией человечества.

Музыкальное наследие Шостаковича огромно, оно охватывает едва ли не все существующие музыкальные жанры: песни, романсы, музыка к кинофильмам и театральным постановкам, фортепианные произведения, оратории, кантаты, скрипичные и виолончельные концерты, симфонии, оперы, балеты и т. д.

Особенно велико значение Шостаковича-симфониста. В его 15 симфониях воплощены глубокие философские концепции, сложный мир человеческих переживаний, острые, трагические конфликты, звучит голос художника-гуманиста, борца против зла и социальной несправедливости.

Это огромная музыкальная панорама, в которой композитор предстаёт изумительным мастером, глубочайшим психологом, воплотившим в музыке тончайшие душевные порывы и интеллектуальный мир своего современника.

Дмитрий Шостакович – выдающийся мастер театральной музыки. Ему близки разные жанры: опера, балет, музыкальная комедия, эстрадные представления, драматический театр. Композитором написана музыка к более чем тридцати фильмам: "Встречный", "Трилогия о Максиме", "Молодая гвардия", "Встреча на Эльбе", "Падение Берлина", "Овод", "Пять дней – пять ночей", "Гамлет", "Король Лир". Из музыки к драматическим спектаклям: "Клоп" В. Маяковского, "Выстрел" А. Безыменского, "Гамлет" и "Король Лир" В. Шекспира, "Салют, Испания" А. Афиногенова, "Человеческая комедия" О. Бальзака.

Несчастливо сложилась судьба балетов Д. Шостаковича. Но музыка, наделенная яркой образностью, юмором, блестяще звучащая в оркестре, сохранилась в виде сюит и занимает заметное место в репертуаре симфонических концертов. С большим успехом на многих сценах советских музыкальных театров идет балет «Барышня и хулиган» на музыку Д. Шостаковича по либретто А.Белинского, взявшего в основу киносценарий В. Маяковского.

Громадный объем, высочайший уровень творчества Д.Д. Шостаковича – это не только вклад в судьбу и историю отечественной музыки, но и вклад в развитие мировой культуры.

Д.Д. Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 г. от рака легких. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

Д.Д. Шостакович был удостоен звания Народного артиста СССР (1954), Героя Социалистического Труда (1966), Государственной премии СССР (1941, 1942, 1946, 1950, 1952, 1968), Государственной премии РСФСР (1974), премии им. Сибелиуса, Международной премии мира (1954). Почетный член академий и университетов многих стран мира.

25 сентября 1906 года родился Дмитрий Шостакович
Предлагаю Вашему вниманию несколько выдержек из статьи Марка Райса "Шостакович как личность"

Шостакович не был открытым человеком. Но сейчас я имею в виду уже не его стеснительность и нерешительность, а скорее внутреннюю невозможность контактов с окружающими. "Моя жизнь - это одиночество на людях", - сказал он как-то. Отчасти к этому одиночеству стремился и он сам, хотя всю жизнь неистово искал друзей. Он несколько приоткрывал себя лишь самым близким.
Композитор очень любил свою мать. В письмах к ней он делился буквально всем: он описывал ей концерты и экзамены, свои волнения и впечатления от заграничных поездок; пересказывал комические эпизоды на работе и сны. Когда Шостаковичу должны были вырезать гланды, он просил, чтобы матери не сообщали о его предоперационных страхах, чтобы не волновать её
Своих детей Шостакович любил, по словам Г. Вишневской, "какой-то болезненной любовью" и практически никогда не наказывал их, даже когда они очень того заслуживали. Заботясь об их здоровье, композитор очень рано поднимал их с постели, заставляя заниматься зарядкой - в то время по радио передавали утреннюю гимнастику. Когда дети подросли, он стал требовать, чтобы они читали - в первую очередь Достоевского, Гоголя, Чехова. Это были его любимые писатели, и когда Галина и Максим проходили это в школе, он требовал, чтобы они учили их тексты наизусть.
ДРУЗЬЯ
Настоящих друзей у Шостаковича было немного, и только с ними он был откровенен - насколько позволяли ему его собственный нелюдимый характер и эпоха, в которую он жил. Будучи "маменькиным сынком", композитор всю жизнь нуждался в понимавшем его старшем друге. В детстве таким другом стал для него художник Борис Кустодиев, к которому в квартиру мальчик ходил играть - маститому художнику лучше работалось под музыку. Они вели долгие разговоры об искусстве; именно Кустодиеву Шостакович надписал программку первого концерта, где он выступал
Таким другом был для композитора и маршал Михаил Тухачевский. К нему Шостакович тоже очень тянулся, особенно после того как у него умер отец; их дружба продолжалась более 10 лет, до самой его гибели; когда тот переехал в Ленинград, они с композитором гуляли за городом, разговаривая о музыке. Шостакович часто играл ему первому свои произведения, мнение Тухачевского о них ему было очень важно; именно Тухачевский сумел восстановить веру Шостаковича в самого себя во время преследований за "Леди Макбет". Но, в отличие от Кустодиева, Тухачевский был всё же в искусстве дилетантом.
Любовь, смешанную с восхищением, композитор испытывал и к Болеславу Яворскому - безусловно, выдающемуся музыканту, у которого Шостакович в юности хотел учиться и который, безусловно, оказал большое влияние на формирование его художественного мышления. Свои письма к Яворскому он подписывал не иначе как "Всегда и вечно Ваш", "Любящий Вас Шостакович". Бывая в Москве, композитор всегда показывал Яворскому свои сочинения и даже ревновал его несколько к С. Протопопову, с которым тот жил на одной квартире.
В конце 20-х годов Шостакович знакомится с Иваном Соллертинским, который стал таким старшим другом композитора. В жизни Шостаковича сыграл наиболее важную роль. Виссарион Шебалин писал: "В дружбе Соллертинского с Шостаковичем чувствовалось превосходство Ивана Ивановича - его эрудиция, знание музыкальной литературы. Он и Шостаковича пристрастил к Малеру, который оказал влияние на его творчество". Соллертинский обладал огромной эрудицией, даром оратора, пропагандиста искусства, но вместе с тем, не будучи музыкантом-творцом, полностью "растворялся" в таланте Шостаковича. Он работал для него и защищал его, когда это было нужно. Позже, отвечая в интервью на вопрос, кто были его духовные отцы, Шостакович ответил: "Иван Иванович Соллертинский. Он сформировал моё мировоззрение". С Соллертинским композитор сблизился почти сразу после знакомства; он часто приходил к Шостаковичам с утра и засиживался допоздна. Велись нескончаемые разговоры, во время которых, по свидетельству родственников, выпивалось огромное количество чаю. Переписка с Соллертинским - наиболее откровенная из всех писем Шостаковича.
Во многих письмах композитор пишет Соллертинскому, как он скучает по нему - это бывало почти всегда, когда друзья надолго разлучались. У Соллертинского он просит помощи, когда над ним нависает опасность, что его музыку к фильму "Новый Вавилон" не утвердят. Путешествия, природа и другие впечатления в письмах к другу описаны гораздо полнее, чем к кому бы то ни было. Мнение Соллертинского для композитора является последней инстанцией - когда тот высказал отрицательное мнение о балете Шостаковича "Светлый ручей", от которого публика была в полном восторге, его сразу начал глодать "червь сомнения", он начинает оправдываться и настаивает, чтобы тот его простил. Иногда даже кажется, что он просит прощения перед своим старшим другом совершенно без повода.
Смерть Соллертинского Шостакович пережил очень тяжело. На следующий день после его смерти композитор пишет их общему другу Исааку Гликману: "Прими мои самые глубокие соболезнования по поводу кончины нашего самого с тобой близкого друга Ивана Ивановича Соллертинского. <…> Мы с тобой больше его никогда не увидим. Нет слов, чтобы выразить всё горе, которое терзает всё моё существо. <…> Это очень трудно пережить ". Через два дня он пишет и вдове Соллертинского: "Невозможно словами выразить всё то горе, которое охватило меня при известии о смерти Ивана Ивановича <…> Всем своим развитием я обязан ему <…> Кончина его - это жестокий удар для меня <…> если Вам будет трудно, если Вам будет тяжело, умоляю Вас, во имя священной для меня памяти об Иване Ивановиче. Сообщайте мне об этом, и если я смогу Вам чем-то помочь, то приложу к этому все усилия ". Шостакович позаботился о семье покойного друга. Он оформил все необходимые документы и отправил вдову Соллертинского в Ленинград.

ЮМОР
Шостакович часто любил пересказывать такой случай. Однажды он после войны пошёл в кино на фильм "Молодая гвардия", к которому написал музыку. Он пришёл с приятелем, билетов не было. Приятель говорит: подойди к окошечку администратора, скажи, что ты Шостакович, твой фильм, хочешь посмотреть. Композитор подошёл, тот спрашивает: "Вам чего?". Шостакович: "Я - Шостакович. Дайте мне, пожалуйста, два билета". Администратор: "А я - Смирнов, почему я должен вам дать два билета?" По словам Г. Вишневской, композитор пересказывал эту историю много раз и каждый раз сам хохотал, "как будто рассказывал её впервые". С тех пор он даже билеты на собственные концерты выкупал заранее
Как-то Шостакович был ассистентом на экзамене по истории КПСС. Профессора на минутку куда-то вызвали, и он попросил принять экзамен у следующей студентки. Та ничего не знала. Вопрос у неё был "Ревизионизм и его последствия". Композитор спрашивает: "Что такое ревизионизм?" А студентка недолго думая отвечает: "Ревизионизм - это высшая стадия марксизма-ленинизма". Шостакович сразу ей поставил пять. Возвращается профессор и спрашивает, как она сдала. Композитор не может нахвалиться. "Странно, - говорит профессор - а весь год она ведь очень отставала…" Этот эпизод Шостакович тоже любил рассказывать
В советское время, как известно, существовали "закрытые" магазины и столовые для номенклатуры. Как-то композитор, в пору их жизни в Куйбышеве, обратил внимание детей на такое объявление: "С 1 февраля открытая столовая здесь закрывается. Здесь открывается закрытая столовая"
В какой-то мере юмор, безусловно, спасал Шостаковича и во время преследований, и тогда, когда из него стали делать икону.
Монограмма - музыкальный шифр
Известно, что Бах так любил употреблять в своих произведениях свою анаграмму В-А-С-Н потому, что эти буквы изображают крест, направленный вверх. И действительно, композитор был почти совершенно не известен при жизни, но после смерти его слава стала расти. Теперь его имя уже известно всему миру, и навряд ли оно уже когда-нибудь забудется; влияние, которое оказывает его музыка, не поддаётся описанию.
Шостакович, подражая Баху, тоже употреблял в своих произведениях свою анаграмму D- S-C-H, не обратив внимания, что фигура, образуемая этими буквами, противоположна баховской, т.е. она образует крест, направленный вниз . Будет ли посмертная судьба Шостаковича противоположна судьбе Баха? Шостакович в конце концов удовлетворил своё честолюбие, умер он в зените славы, его похороны носили официозный характер. Но уже сейчас, спустя всего 30 лет спустя после его смерти, влияние композитора очень ослабло; стремится ли его величина к нулю, покажет время.

Шостакович Дмитрий Дмитриевич

Музыка Шостаковича — сильнейшее художественное вопло-щение нашего времени, Это искусство, проникнутое любовью к че-ловеку, верой в его благородство, волю и разум. Это искусство, обличающее все враждебное человеку, фашизм и другие формы тирании и подавления человеческого достоинства.

Академик Б. В. Асафьев так охарактеризовал музыку Шоста-ковича:

«Нервная, чутко отзывчивая к гигантским конфликтам дейст-вительности музыка звучит... как правдивое сказание о волнениях современного человечества, — именно не отдельной личности и не отдельных людей, а человечества».

О том, что происходит в нашей стране и- во всем мире, Шоста-кович говорил с остротой личного переживания. Он не спокойный летописец, а страстный, глубокий драматург и мыслитель. Таким он предстает и в сочинениях, непосредственно связанных с со-временностью (как, например, седьмая — «Ленинградская» — и восьмая симфонии, созданные в годы Великой Отечественной войны), и в тех, что посвящены событиям историческим (вокаль-но-симфоническая поэма «Казнь Степана Разина», одиннадцатая симфония «1905 год» и другие).

Огромное богатство традиций по-своему преломлено в само-бытном творчестве композитора: Бах, Бетховен, Малер, русские композиторы XIX иXX,веков, в том числе Мусоргский, Чайковский и Прокофьев. О классических композиторах прошлого Шоста-кович хорошо сказал в одной своей статье: «...Искусство клас-сиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимали целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искус-стве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выра-жения».

Эти слова можно полностью отнести и к творчеству самого Шостаковича.

Автор симфоний и ораториальных сочинений, опер, концер-тов, квартетов, вокальных циклов, Шостакович писал также музы-ку к театральным спектаклям и кинофильмам. Он создавал про-изведения, требующие глубокого вслушивания, долгого «вчиты-вания» (как сложный роман или тончайшая психологическаяновелла). И у него же есть сочинения, которые быстро стали по-пулярными, как, например, знаменитая «Песня о встречном» — светлая утренняя мелодия, или же «Ленинградская симфония», посвященная мужеству нашего народа в годы второй мировой войны.

Во всех жанрах творчество советского композитора — это музыка наших дней, которая расскажет о них будущим поколе-ниям.

Народный артист СССР (1954)

Лауреат Государственной премии (1941, 1942, 1946, 1950, 1952, 1968, 1974)

Лауреат Международной премии Мира (1954)

Лауреат Ленинской премии (1958)

Герой Социалистического Труда (1966)

Дмитрий Шостакович родился в Санкт-Петербурге 25 сентября 1906 года. Его отец Дмитрий Болеславович Шостакович был инженером-химиком и страстным любителем музыки. Мама София Василиевна Шостакович была одаренной пианисткой. Современники вспоминали, что Митя, как его называли близкие, был "худеньким мальчиком, с тонкими, поджатыми губами, с узким, чуть горбатым носиком, в очках, старомодно оправленных блестящей ниточкой металла, абсолютно бессловесный, сердитый бука... Когда же он... садился за огромный рояль...худенький мальчик за роялем перерождался в очень дерзкого музыканта...". В двенадцатилетнем возрасте юный Шостакович написал 8 января 1918 года траурный марш памяти руководителей партии кадетов, Шингарёва и Кокошкина, убитых накануне матросами и солдатами.В тринадцать лет будущий композитор, влюбленный в десятилетнюю девочку Наталью Кубе, написал и посвятил ей небольшую прелюдию. А в 1919 году после занятий в частной музыкальной школе Шостакович был принят в Петроградскую консерваторию в класс фортепиано, и позже стал серьёзно заниматься композицией.

Окружавших Шостаковича профессоров и студентов всегда поражала его необыкновенно яркая и разносторонняя одаренность, блестящая музыкальная память, умение прекрасно читать с листа не только фортепианную литературу, но и сложные оркестровые партитуры, пытливый и острый ум, способный быстро воспринимать и оценивать все, что он слышал в классах консерватории и на концертах.Но вскоре ко всем этим юношеским впечатлениям и увлечениям прибавилась и серьезная обязанность - материальная забота о семье. В 1922 году, когда Шостакович переходил на последний курс консерватории, умер его отец. После смерти отца нужно было не только напряженно учиться, но и работать, и в октябре 1923 года Шостакович сдал экзамен в Союзе работников искусств на должность пианиста-иллюстратора кино.Зарубежные мелодраматические и приключенческие фильмы, составлявшие тогда основной репертуар кинотеатров, давали богатый и разнообразный материал для импровизации. Игра перед экраном продолжалась около часа, пока шёл сеанс. За это время много раз сменялся темп, сила звучания, пианист стремился как можно больше разнообразить свое сопровождение. Следя за событиями на экране, пианист все время сочинял музыкальные картины, строил эпизоды, находил для персонажей ведущие мелодии, тут же их проверял и видоизменял. Найденное оставалось и развивалось на следующем сеансе, от случайного он отказывался. Впоследствии, работая над симфониями, концертами, операми и балетами композитор использовал полученный опыт, время от времени вспоминая ранее найденное и проверенное.Шостакович сначала играл в "Светлой ленте" в ноябре-декабре 1923 года, через год в октябре-ноябре 1924 года - в "Сплендид-Паласе", и с 15 февраля 1925 года он стал штатным пианистом кинотеатра "Пикадилли". Через несколько лет Шостакович сыграл в Варшаве на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена и получил почетный диплом.В то время директором консерватории был композитор Александр Глазунов. В первые послереволюционные годы талантливым студентам, получавшим стипендию, выдавали продовольственную поддержку. Решение о стипендии иногда принимал сам Луначарский. Глазунов обратился к Максиму Горькому, общавшемуся с Луначарским, с просьбой устроить с ним встречу. И вот между Глазуновым и Луначарским состоялся разговор о Шостаковиче.

В 1923 году Шостакович окончил консерваторию по классу фортепиано, а в 1925 году — по классу композиции. В то же время в жизни начинающего композитора появилась девушка. Татьяна Гливенко была ровесницей Шостаковича, хороша собой, прекрасно образована и отличалась живым и веселым нравом. Шостакович влюбился в приезжую москвичку, и у новых знакомых завязалось романтичное и долговременное знакомство. В год встречи с Татьяной впечатлительный Дмитрий принялся за создание Первой симфонии.Испытывая самые нежные чувства к любимой девушке, Шостакович, тем не менее, не желал даже думать о предстоящем браке. Внутри него жили необъяснимые противоречия, о которых писатель Михаил Зощенко говорил: "Казалось, что он — "хрупкий, ломкий, уходящий в себя, бесконечно непосредственный и чистый ребенок". Это так... Но, если бы было только так, то огромного искусства... не получилось бы. Он именно то... плюс к тому — жесткий, едкий, чрезвычайно умный, пожалуй, сильный, деспотичный и не совсем добрый".Дмитрий Шостакович избегал затрагивать тему брака и семьи, а в одном из писем к матери он так объяснял собственную нерешительность: "Любовь действительно свободна. Обет, данный перед алтарем, это самая страшная сторона религии. Любовь не может продолжаться долго... моей целью не будет связать себя браком". Но Татьяне, которой уже было почти двадцать восемь лет, хотелось детей и законного мужа. И она открыто заявила Дмитрию, что уходит от него, приняв предложение руки и сердца от другого поклонника, за которого вскоре вышла замуж. Спустя три года Шостакович попросил Гливенко уйти от мужа и стать его женой, но та в апреле 1932 года родила сына и попросила Шостаковича навсегда вычеркнуть ее из своей жизни. Окончательно убедившись, что любимая к нему никогда не вернется, в мае того же года композитор женился на молодой студентке Нине Варзар. Этой женщине предстояло провести с Дмитрием Дмитриевичем более двадцати лет, родить композитору дочь и сына и умереть раньше обожаемого супруга.После смерти Нины Шостакович женился еще два раза: на Маргарите Кайоновой, с которой прожил непродолжительное время, и на Ирине Супинской, окружившей мужа теплотой и заботой, которые сохранились в их семье до конца жизни композитора. Его дипломной работой была "Первая симфония". По традиции, восходящей к Чайковскому, Рахманинову и Прокофьеву, Шостакович собирался продолжить карьеру и как концертирующий пианист, и как композитор. Однако в 1927 году на 1-м Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, заранее надеясь на победу, он в итоге получил только почётный диплом участника. В конкурсную программу Шостакович включил сонату собственного сочинения. Необычный талант музыканта заметил один из членов жюри конкурса, австро-американский дирижёр и композитор Бруно Вальтер, который предложил Шостаковичу поиграть ему на рояле еще что-нибудь. Услышав Первую Симфонию, Вальтер немедленно попросил Шостаковича прислать партитуру симфонии ему в Берлин, и затем исполнил симфонию в текущем сезоне, тем самым сделав имя русского композитора знаменитым.В 1927 году произошли еще два значительных события в жизни Шостаковича. В январе в Ленинграде побывал австрийский композитор, представитель Второй венской школы, Альбан Берг. Приезд Берга был обусловлен российской премьерой его оперы "Воццек", и она вдохновила Шостаковича приняться за написание оперы "Нос" по повести Гоголя. Другим важным событием явилось знакомство Шостаковича с Иваном Соллертинским, который во время своей многолетней дружбы знакомил Шостаковича с творчеством великих композиторов. Так, после изучения партитуры "Kammermusik No.2, op.36" Хиндемита, Шостакович создал знаменитый в наши дни свой Первый фортепианный концерт.Его опера "Леди Макбет Мценского уезда" по повести Лескова, первоначально принятая с восторгом и уже просуществовав на сцене полтора сезона, неожиданно подверглась разгрому в официальной советской печати в статье "Сумбур вместо музыки" в газете "Правда", и была снята с репертуара.В этом же 1936 году должна была состояться премьера 4-й Симфонии, произведения нового, монументального стиля, сочетающего в себе героический пафос с лирическими эпизодами. Однако Шостакович приостановил репетиции Симфонии перед декабрьской премьерой, понимая, что в атмосфере начавшегося в стране государственного террора, когда ежедневно арестовывались представители творческих профессий, исполнение её могло быть воспринято властью как вызов. 4-я Симфония была впервые исполнена только в 1961 году.Его упрекали в том, что он разрушает традиции классиков, что его музыка не похожа на ту, что писали раньше. Профессионалам и любителям музыки понадобилось много лет, чтобы понять то, что композитору казалось таким ясным, таким очевидным. "Мы нередко рисуем классиков, - писал Шостакович, - иконописными, сглаживая в них как раз те черты, которые делали их великими людьми. Мы забываем, что искусство классиков было всегда ищущим, беспокойным. Они всегда поднимала целину, шли наперекор рутине и мещанству, смело ставя в искусстве животрепещущие, наболевшие проблемы своего времени, смело создавая для него новые средства художественного выражения".Однажды Шостакович сказал: "Если бы мне отрезали руки, я бы все равно писал, держа перо в зубах". А студенты музыкального училища, бодро отвечали на уроках, что Шостакович написал оперу "Леди Макбет М невского уезда", и музыка оказалась такой плохой, что получился "Сумбур вместо музыки" - как писала газета "Правда" в 1936 году. И газете верили. Никто с этим мнением не спорил. Хотя опера два года с большим успехом шла в Ленинграде, и дирижировал ею знаменитый Самуил Самосуд, который утверждал, что "Леди Макбет" - опера гениальная" и высказывал уверенность, что будущее оправдает эту характеристику.Максим Горький, защищавший молодого Шостаковича, писал, что статья в "Правде" ударила его точно кирпичом по голове: "Сумбур", а почему? В чем и как это выражено? Тут критика должна дать техническую оценку музыке Шостаковича, - писал он. - А то, что дала статья "Правды", разрешило стае бездарных людей, халтурщиков всяческих, травить Шостаковича...".В мае 1937 года Шостакович выпустил в свет 5-ю Симфонию, произведение, созданное намеренно в общепринятой форме: 4 части с сонатным аллегро, скерцо и триумфальным финалом, с преобладанием классических гармоний, предпослав симфонии фразу: "Ответ Советского композитора на справедливую критику Партии". После премьеры сочинения в "Правде" вышла хвалебная статья, и за симфонией официально закрепилась слава "образца произведения социалистического реализма в симфонической музыке". И отношения Шостаковича с Кремлём на время наладились. Дирижер и друг Шостаковича, первый исполнитель многих произведений Шостаковича Евгений Мравинский позже вспоминал: "До сих пор не могу понять, как это я осмелился принять такое предложение... Ведь на карту была поставлена не только моя репутация, но, что гораздо важнее, судьба нового никому не известного произведения". Речь шла не только об этом конкретном произведении, но и о судьбе самого композитора. Успех был ошеломляющий. Овация длилась полчаса.С 1937 года Шостакович вёл класс композиции в Ленинградской консерватории, а с 1939 года он стал профессором.Находясь в первые месяцы Великой отечественной войны в Ленинграде, вплоть до эвакуации в Куйбышев в октябре, Шостакович начал работать над 7-й симфонией — "Ленинградской". Симфония была впервые исполнена на сцене Куйбышевского театра оперы и балета 5 марта 1942 года, а 29 марта 1942 года — в Колонном зале московского Дома Союзов. 9 августа 1942 произведение прозвучало в блокадном Ленинграде. Организатором и дирижером выступил дирижер оркестра Ленинградского Радиокомитета Карл Ильич Элиасберг. Исполнение симфонии стало событием не только в жизни сражающегося города и его жителей. Премьеру симфонии транслировали все радиостанции США, Канады, Латинской Америки - ее слушало около 20 миллионов человек. Эта симфония прозвучала более 60 раз на американском континенте в течение нескольких месяцев 1942 года.Через год Шостакович написал 8-ю Симфонию, в которой словно следуя завету Малера о том, что "в симфонии должен быть отображён весь мир", рисовал фреску происходящего вокруг. В ней как в зеркале были видны и ужас российской повседневности с её лицемерием и гигантоманией, и трагедия войны, и заботы обычного человека, и его надежда на лучшие времена.

В 1943 году композитор переехал в Москву и до 1948 года преподавал в Московской консерватории. У него обучались В.Д.Биберган, Р.С.Бунин, А.Д.Гаджиев, Г.Г.Галынин, О.А.Евлахов, К.А.Караев, Г.В.Свиридов, Б.И.Тищенко, К.С.Хачатурян, Б.А.Чайковский и А.Г.Чугаев.Для выражения своих идей, мыслей и чувств Шостакович использовал жанры камерной музыки. В этой области им созданы такие шедевры как фортепианный квинтет в 1940 году, фортепианное трио в 1944 году, Струнные квартеты №2 в 1944 году, №3 в 1946 году и №4 в 1949 году.В 1945 году, после завершения войны, Шостакович написал 9-ю Симфонию, наполненную иронией и сатирой по отношению к окружающей его советской жизни. В этой "лёгкой", на первый взгляд, симфонии, композитор вернулся к одной из главных тем своего творчества - обличению пошлости. В советской прессе появились статьи недоумённых рецензентов, ожидавших от главного музыкального "соцреалиста" страны громоподобного гимна победе, а вместо этого получивших камерную сифонию о советской действительности.В конце 1920-х - начале 1930-х годов Шостакович создавал музыку для кино. Один из его маленьких шедевров, оставшихся того времени была всем известная мелодия для "Песни о встречном" ("Нас утро встречает прохладой", на стихи ленинградского поэта Бориса Корнилова). В 1945 году это произведение стало гимном ООН. В годы войны он охотно брался инструментовать известные вокальные произведения для фронтовых нужд. Помимо того, что Шостакович очень любил музыку, он очень хотел помочь воюющей родине, и ходил рыть окопы, и учился тушить зажигательные бомбы.

Гром, прогремевший сначала в 1946-м году, во время "разоблачения" журналов "Звезда" и "Ленинград", за которым последовало преследование писателей, в том числе Зощенко и Ахматовой, продолжился в 1948-м году, когда Кремль принялся за Союз Композиторов, обвинив великих мастеров Шостаковича, Прокофьева и Хачатуряна в "формализме", "буржуазном декадентстве" и "пресмыкании перед западом". Шостакович был обвинён в профнепригоднности и изгнан из Московской консерватории.Главным обвинителем был секретарь ЦК КПСС и близкий соратник Сталина Андрей Жданов. Несмотря на скорую кончину Жданова, репрессии в стране продолжали разгораться, что сильно отражалось на творчестве Шостаковича. Снова "невовремя", в 1948 году, он создал вокальный цикл "Из еврейской народной поэзии", и во время организованной руководителем НКВД Абакумовым в январе 1949 года массированной антисемитской государственной компании, продолжавшейся вплоть до смерти Сталина в 1953 году, Шостакович вновь оказался под ударом, на этот раз как "потворник безродных космополитов и врагов народа". Написанный в 1948 году Первый скрипичный концерт в связи с этими событиями был скрыт композитором, и первое его исполнение состоялось лишь в 1955 году.Мстислав Ростропович рассказывал: "1948 году, придя в Консерваторию, мы увидели на доске объявлений приказ: "Шостакович Д.Д. более не является профессором по классу композиции в связи с несоответствием профессорской квалификации..." Такого унижения я никогда не испытывал". Произведения Шостаковича снимались с репертуара, от них отказывались театры. Он отвечал на эту вакханалию одному ему доступным способом - создал большое остросатирическое произведение на собственные слова и назвал его "Антиформалистический раек" - своеобразный привет его самому любимому композитору - Модесту Петровичу Мусоргскому, у которого тоже было сатирическое произведение под таким названием. Шостакович писал без малейшей надежды, что оно когда-нибудь будет исполняться. В Москве оно прозвучало впервые почти полвека спустя.

В марте 1949 года должен был состояться Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры. И однажды в квартире раздался потрясший всех звонок. Говорил Сталин. Шостаковичу было предложено отправляться в США на Уолдорфскую конференцию в составе советской делегации. На Уолдорфской конференции присутствовал от конкурирующей организации композитор Николай Набоков, и после выступления Шостаковича, который, робея и заикаясь, прочитал по бумажке какой-то казенный текст, Набоков задал ему всего один вопрос: как вы относитесь к тому, что советская пресса пишет о современных композиторах Стравинском, Шёнберге и Хиндемите? Согласны ли с этой критикой? Вконец смешавшийся Шостакович сказал, что он согласен с тем, что пишет советская пресса. Соломон Волков, рассказавший эту историю в своей книге "Шостакович и Сталин" (а подобных в этой книге много, что делает ее захватывающе интересной и легко читаемой), резюмировал этот эпизод так: "Атака Набокова и его друзей, можно сказать, торпедировала Уолдорфскую конференцию, но вместе с тем и подорвала репутацию Шостаковича в Америке. С этого момента, независимо от его настоящих эмоций и убеждений, он стал в возрастающей мере восприниматься на Западе как рупор коммунистической идеологии, а его музыка — как советская пропаганда. Такова была неизбежная логика "холодной войны". Враждебное отношение к музыке Шостаковича в США продолжалось, с небольшими вариациями, тридцать лет".Поэтому в Америке стала настоящей бомбой изданная Соломоном Волковым книга воспоминаний Шостаковича "Свидетельство", в которой композитор предстал тем, кем он и был: если не антисоветским художником, то уж во всяком случае антисталинским. "Свидетельство" было наполнено клокочущей ненавистью Шостаковича к Сталину. Это был прежде всего документ, так сказать, грубый материал, — чем и впечатлял более всего. Эта книга настолько сильно поколебала сложившиеся стереотипы, что некоторые комментаторы и музыковеды в Соединенных Штатах сочли ее фальсификацией. Соломон Волков, можно сказать, разжег костер, но с течением времени у его концепции появляется все больше и больше сторонников.Книга Волкова "Шостакович и Сталин" тем отличалась от мемуаров "Свидетельство", что изображала Шостаковича на максимально широком фоне советской культурной жизни на протяжении всех лет жизни композитора. Это книга не только о Шостаковиче, но и о Маяковском, Зощенко, Пастернаке, Булгакове, Михоэлсе, Мандельштаме, Ахматовой, Солженицыне, Бродском, Эйзенштейне, Мейерхольде и Бабеле. Для американцев многое в книге стало настоящим откровением. Еще одна дата. В 1958-м году вышло партийное постановление об отмене того, прежнего постановления, принятого в 1948-м году. Ростропович и Вишневская рассказывали: "Нам было страшно, что мы случайно заглянули в клокочущий в его душе вулкан..." Только творчество было его спасением. В письмах, в высказываниях он был всегда предельно скуп: "...Через мою музыку люди поймут гораздо больше, что я думал и чувствовал...", - сказал он однажды в беседе Мстиславу Ростроповичу.Пятидесятые годы начались для Шостаковича очень важным проектом. Участвуя в качестве члена жюри на конкурсе имени Баха в Лейпциге осенью 1950 года, композитор был настолько вдохновлён атмосферой, что после приезда в Москву приступил к сочинению 24 Прелюдий и Фуг для фортепиано, произведения, отдающего дань уважения великому немцу.С недолгой оттепелью, как и многие его современники, композитор связывал надежды на свободу в обществе и независимость от власть имущих. Многие произведения второй половины десятилетия проникнуты оптимизмом и неприсущей Шостаковичу ранее радостью. Таковы 6-й Струнный квартет в 1956 году, Второй концерт для фортепиано с оркестром в 1957 году, оперетта "Москва-Черёмушки". Одновременно с этим композитор подверг серьёзному пересмотру ключевые моменты в истории страны, создал 11-ю симфонию в 1957 году, назвав её "1905 год", продолжил работу в жанре инструментального концерта: Первый концерт для виолончели с оркестром в 1959 году. В 1957 году Шостакович стал секретарем Союза композиторов СССР, в 1960-м году - Союза композиторов РСФСР (в 1960-1968 - первый секретарь). В 1958 году Анна Ахматова написала на титульном листе своей книги, подаренной композитору, посвящение: "Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу, в чью эпоху я живу на земле".Шостакович, как избранный Первый секретарь Союза Композиторов РСФСР, был вынужден вступить в партию. В письмах к своему другу Исааку Гликману он жаловася на отвратительность этого компромисса и открывал подлинные причины, побудившие его к написанию ставшего впоследствии знаменитым Струнного квартета №8 в 1960 году. В 1961 году Шостакович осуществил вторую часть своей революционной дилогии: он написал Симфонию №12 "1917 год" - произведение где, композитор рисовал музыкальные картины Петрограда, Разлива и самих октябрьских событий. Куйбышевскому оркестру принадлежит честь первого исполнения еще 12-ой симфонии. Директор и художественный руководитель филармонии Марк Викторович Блюмин рассказывал о том, как это произошло. Во время командировки в Москву он узнал, что композитор закончил работу над Двенадцатой симфонией. Позвонив Шостаковичу, он попросил его предоставить честь премьеры куйбышевскому оркестру под управлением дирижера Абрама Стасевича. Согласие было получено. Как потом оказалось, в тот же вечер Двенадцатая исполнялась в Ленинграде. Но - на час позже. Одиннадцатая и Двенадцатая связаны между собой темой. Одна называется "1905-й", другая - "1917-й". Если советская пресса была единодушна в горячем одобрении обеих, го за рубежом, наоборот, на них вылился холодный душ. Композитора обвиняли в лицемерии, двоедушии. Сегодня мы знаем, как долго и мучительно сопротивлялся композитор политическому давлению. Его имя было слишком известно во всем мире, к нему было приковано слишком большое внимание, чтобы ему дали возможность жить только в мире своих духовных потребностей. Однажды, попав в больницу из-за сломанной ноги, сказал другу: " Меня, наверное, Бог наказал за мои прегрешения, например, за вступление в партию".

Шостакович ставил перед собой новую задачу, когда обращался к поэзии Евгения Евтушенко, сначала написав симфоническую поэму "Бабий Яр", а затем дописав к ней ещё четыре части из жизни современной России и её недавней истории, создав тем самым очередную симфонию, Тринадцатую, которая после недовольства Хрущёва, всё-таки была исполнена в ноябре 1962 года. Власти СССР не хотели признать геноцида евреев, даже когда о нём было написано в таком завуалированном виде, как у ЕвтушенкоС отстранения от власти Хрущёва и началом новой эпохи политических репрессий в России тон произведений Шостаковича вновь приобрел сумрачный характер. Его квартеты № 11 в 1966 году и №12 в 1968 году, Вторые виолончельный в 1966 году и скрипичный в 1967 году концерты, Скрипичная соната в 1968 году, романсы на слова Александра Блока, проникнуты тревогой, болью и неизбывной тоской. В Четырнадцатой Симфонии в 1969 году Шостакович использовал стихи Аполинера, Рильке, Кюхельбеккера и Лорки. Все эти стихи связаны одной темой - смертью, в них повествовалось о несправедливой или ранней смерти. Симфония создавалась во время гонений КГБ на диссидентов.В эти годы композитором созданы вокальные циклы на стихи Цветаевой и Микеланджело, 13-й в 1969-1970 годах, 14-й в 1973 году и 15-й в 1974 году, струнные квартеты и Симфония №15, сочинение, отличающееся настроением задумчивости и воспоминаний. Шостакович использовал в музыке симфонии цитаты из увертюры Россини "Вильгельм Телль" и тему судьбы из оперы Вагнера "Золото Рейна", а также музыкальные аллюзии на музыку Глинки, Малера и свою собственную. Симфония была создана летом 1971 года, премьера состоялась 8 января 1972 года. Последним сочинением Шостаковича стала Соната для альта и фортепиано.Григорий Козинцев, работавший с композитором на протяжении сорока лет, писал: "Для Шостаковича никогда не бывает оскорбительным написать музыку именно на 1 минуту 13 секунд, и притом, чтобы на 24-й секунде оркестр играл тише, так как начинается диалог, на 52-й громче, так как стреляет пушка".Удивительными чертами Шостаковича, по мнению многих, были его любопытство и интерес к "низким" и "легким" жанрам - от городских романсов до оперетты. Своим ученикам он внушал, что музыка может быть только хорошей или плохой. Может быть, именно поэтому ему так хорошо удавался его "фирменный" сарказм. Достаточно вспомнить самые простые и "низовые" примеры - мотив из "Цыпленка жареного" в "Москве-Черемушках" или балалаечную песенку в опере "Нос" на слова идиотической "любовной" песни Смердякова из "Братьев Карамазовых" с бесконечным припевом "Господи, помилуй ее и меня".Свою работу в кино Шостакович считал важнейшим делом, как, впрочем, и всё, чем он занимался. Он всегда являлся в полной мере одним из авторов картины. Это хорошо понимали его друзья режиссёры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, Фридрих Эрмлер, Лео Арнштам, Сергей Юткевич, Михаил Шапиро, выросшие на "Ленфильме" и работавшие с ним уже в Москве Сергей Герасимов, Михаил Калатозов. Больше всего это понимал Козинцев, сделавший с Шостаковичем 10 фильмов. В одном из своих последних выступлений Козинцев сказал: "Говоря о музыке Шостаковича, я хотел сказать, что её никак нельзя назвать музыкой для кино. Вообще мне кажется, что музыка Шостаковича не может быть для чего-то. Она существует сама по себе. Она может быть связана с чем-то. Это может быть внутренний мир автора, который говорит о чём-то, что навеяно на него какими-то явлениями жизни или искусства". В последние несколько лет композитор сильно болел, страдая от рака лёгких.

Дмитрий Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище.

В 2011 году о Дмитрии Шостаковиче была подготовлена авторская программа "Вокзал мечты. В честь Дмитрия Шостаковича", в создании которой приняли лауреаты премии Шостаковича разных лет Валерий Гергиев, Гидон Кремер, Виктор Третьяков, Анна-Софи Муттер, Ольга Бородина, Наталья Гутман, Евгений Кисин, Максим Венгеров, Ефим Бронфман, Денис Мацуев, а также Ирина Антонова и Алексей Ратманский.

Также о Дмитрии Шостаковиче была подготовлена телевизионная передача из цикла "Как уходили кумиры".

ИНТЕРВЬЮ С ИРИНОЙ ШОСТАКОВИЧ

При первом знакомстве я сказала, что вы симпатичная, и вдруг встречаю то же слово в описании Дмитрия Дмитриевича: «Мою жену зовут Ирина Антоновна... она очень хорошая, умная, веселая, простая, симпатичная. Носит очки, буквы «л» и «р» не выговаривает...» Еще: «У нее имеется лишь один большой недостаток: ей двадцать семь лет». Недостаток прошел. А какое чувство, что мужу - сто лет?

Никакого особенного. Только то, что его нет. А мог бы быть.

Живя рядом с ним, вы сознавали, что он трагическая фигура?

Я сознавала, но кто у нас не трагическая фигура, кого ни возьми, каждый - герой нашего времени.

Есть масштаб личности. Он с вами говорил о том, что переживал?

Иногда что-то, по ходу жизни, а так, чтобы исповедоваться - нет. Он был достаточно замкнутый человек. О себе рассказывать не любил.

А вы не спрашивали...

Я, наверное, не спрашивала. Один раз спросила, довольно неудачно, насчет вступления в партию. Потому что я была на том собрании в Доме композиторов, где это происходило. Он сказал: если ты меня любишь, никогда об этом не спрашивай, это был шантаж. Мы достаточно тесно жили друг с другом. Он был болен, и его жизнь проходила через меня, я нужна была все время. Собственно, между мужем и женой какие разговоры? Посмотришь - и уже все ясно. По спине даже. По выражению спины.

Вы плакали когда-нибудь в замужестве с ним?

Нет, я не плакала.

Вы вообще не плачете?

Нет, думаю, что плачу когда-нибудь. Немцы вот фильм снимали о нем, я стала им рассказывать про «эзопов язык», они не понимают, я стала объяснять, стала вспоминать и поняла, что просто плачу.

Он плакал...

Один раз, меня потрясло, когда его с репетиции Тринадцатой симфонии вызвали в ЦК, мы приехали домой, и он бросился в постель и заплакал. Сказал, что его будут заставлять снять премьеру. Это было на следующий день после известной встречи Хрущева с интеллигенцией, Дмитрий Дмитриевич - знаменитый композитор, а в ЦК все взвешивали, запретить премьеру или разрешить. К моменту, когда он приехал в ЦК, решили, что лучше разрешить. А потом уже запретить.

Он плакал, когда его заставляли вступить в партию. Друг писал, как, придя к нему ранним утром, стал свидетелем тяжелой истерики. Шостакович плакал громко, в голос, повторяя: «Они давно преследуют меня, гоняются за мной...» Друг напомнил, как часто Шостакович говорил, что никогда не вступит в партию, которая творит насилие. В ответ Шостакович заявил о твердом решении не являться на собрание. «Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое». Он, правда, не явился - в назначенный день. Явился в другой. Читая по бумажке: «Всем, что есть во мне хорошего, я обязан...» - вместо «партии и правительству» драматически выкрикнул: «...моим родителям!»

Это была ваша первая любовь?

Настоящая - первая.

Сначала он вас полюбил?

Думаю, взаимно. Мы лет пять-шесть были знакомы. Было какое-то влечение.

А как вы познакомились?

Я работала литературным редактором в издательстве «Советский композитор», когда там печаталась его оперетта «Москва, Черемушки». Один из авторов либретто сделал по моей просьбе поправки, я пришла согласовать их и передать еще один текст с предложением автора - написать дополнительный номер. Дмитрий Дмитриевич сказал: я больше ничего писать не буду. Прошло много времени. Был пленум композиторов, там играли симфонические миниатюры Кара-Караева, я хотела послушать и просила сослуживца, члена Союза композиторов, провести меня. Он обещал, а потом звонит: идти не могу, попрошу Дмитрия Дмитриевича провести. Он провел. Я думала, он пойдет по своим делам, но он прошел со мной в зал, мы сели, и в этот ряд никто больше не сел, что меня поразило, все шли по проходу и смотрели на нас.

Однажды был пустой ряд, когда он подвергся сокрушительному разносу, и никто не захотел сесть рядом.

Это была другая история. А потом он позвал меня прийти к нему на Кутузовский. Я пришла. И он объяснился. И довольно быстро сделал мне предложение, а я так же быстро сказала, что это невозможно.

Потому что его дети - почти мои ровесники. Потому что знаменитость, будут говорить: поймала... Прошел еще год, когда мы не виделись. А потом встретились, и сразу оба пошли навстречу друг другу.

А как дети вас приняли?

Он, не знаю, каким образом, дал понять, что, если обидят меня, обидят его.

И вас не смущало, что он вдвое старше?

Знаете, он был очень очарователен. Ясно, что такие люди не вдруг встречаются на свете.

Первый раз он собрался жениться совсем юным. На Тане Гливенко, дочери известного филолога, познакомились в Крыму. Мама, с которой Митя был крайне близок, не допустила брака. Не жаловала она и вторую любовь Мити Нину Варзар, дочь известного юриста. Колебания Мити были так сильны, что он не пришел на собственную свадьбу. Через полгода помирились и поженились, родились Галя и Максим. Нине он посвятил чувственную музыку «Леди Макбет» («Шостакович, несомненно, главный создатель порнографической музыки в истории оперы», - писала не советская, а американская пресса).

Через три года после смерти Нины Васильевны на каком-то мероприятии он подошел к работнице ЦК комсомола Маргарите Андреевне Кайновой и спросил, не хочет ли она стать его женой. Через пару лет он сбежит от нее. Когда ее укоряли, что у нее всегда гости, а муж музыкант, он должен работать, она отвечала: ну и что, что музыкант, у меня первый муж тоже был музыкант - на баяне играл.

И при том азартный карточный игрок!

А почему нет? Он мне даже говорил, что в молодости выиграл в преферанс существенную сумму для покупки кооперативной квартиры.

У вас был открытый дом?

Да, бывало много людей. У нас была очень хорошая домработница Марья Дмитриевна Кожунова. До войны была ее крестная Федосья Федоровна, потом она, и уже до конца. Она готовила. Когда в 48-м музыку Дмитрия Дмитриевича перестали играть, в семье совершенно не стало денег, Федосья Федоровна и Марья Дмитриевна собрали все, что заработали в этой жизни, и пришли к Дмитрию Дмитриевичу: возьми, будут деньги - отдашь.

А потом Сталин подарил ему сто тысяч...

Но Дмитрий Дмитриевич смешно рассказывал, как он ехал в трамвае, вошел потомок Римского-Корсакова и на весь трамвай закричал: а правда, что Сталин подарил вам сто тысяч, чтобы вы не огорчались? Дмитрий Дмитриевич повернулся и выскочил из трамвая на ближайшей остановке.

Когда был объявлен конкурс на гимн, в котором приняли участие 40 поэтов и 165 композиторов, Сталин решил, что в финал выйдут пять гимнов: генерала Александрова, руководителя Краснознаменного хора Красной Армии, грузинского композитора Ионы Туския, отдельно Шостаковича и отдельно Хачатуряна и их же - вместе. Это было специальное поручение Сталина, и, судя по всему, шансы имел именно последний гимн. Сталин предложил мелкие поправки, спросив, хватит ли авторам трех месяцев. Шостакович быстро ответил, что и пяти дней довольно. Ответ не понравился Сталину. Он, видимо, считал, что нужен долгий, кропотливый труд. И гимн выбрал генеральский.

Сталин играл с Шостаковичем в кошки-мышки, так же, как с Булгаковым и Пастернаком. В 49-м вождю понадобилось, чтобы композитор выехал в США в составе группы деятелей культуры. Композитор наотрез отказался. Вождь сам позвонил ему: почему отказываетесь? Услышав ссылку на здоровье, пообещал прислать врача. Тогда Шостакович сказал: что же я поеду, когда моя музыка запрещена? Буквально на следующий день появилось Постановление с выговором Главреперткому и отменой запрета. По указанию Сталина Шостаковичу предоставлялись новая большая квартира, зимняя дача, автомобиль и деньги в размере 100 000 рублей.

Когда, уже после смерти Сталина, Постановление 48-го года было вовсе отменено, Шостакович со свойственным ему нервным юмором позвонил Ростроповичу и Вишневской, чтобы шли к нему скорее пить водку за «великое историческое постановление» об отмене «великого исторического постановления».

Зощенко говорил о нем как о человеке глубокого внутреннего конфликта: да, он искренний, открытый, но в то же время жесткий, едкий, умный, сильный, деспотичный, очень противоречивый, но только противоречия и рождают великого художника. Он был сложен в общежитии?

Для меня нет. С разными людьми он был разный. Что касается внутреннего конфликта - ко мне приходил режиссер: какой, мол, образ Ленинграда избрать, чтобы передать характер Дмитрия Дмитриевича. Я бы сказала, что не только Дмитрий Дмитриевич, но все мы жили на ветру, в Ленинграде бывают такие пронизывающие ветры, вроде и не сильные, но очень холодные. Жизнь на ветру и соответственно этому напряжение. Ленинград вообще формирует личность, ленинградцы - это определенный тип. Даже Путин - типично ленинградский человек в смысле проявления эмоций. А Дмитрий Дмитриевич был еще петербургского воспитания, это предполагает вежливость, сдержанность, точность в поведении.

Дмитрий Дмитриевич расспрашивал про вашу жизнь?

Он знал. В общих чертах. Вокруг самого Шостаковича сжималось кольцо. Когда после изъятия из репертуара оперы «Леди Макбет», балетов «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей» на него наклеили ярлык «врага народа», до физической расправы оставался один шаг. Тесть был отправлен в лагерь под Караганду. Арестован муж старшей сестры Марии барон Всеволод Фредерикс. Мария выслана в Среднюю Азию.

Адриан Пиотровский, возглавлявший «Ленфильм», вызвал Шостаковича к себе и предложил написать о взаимоотношениях с арестованным маршалом Тухачевским. Дело было в субботу. «Самым страшным было то, - признавался Шостакович, - что надо еще было прожить воскресенье». Явившись в понедельник, он увидел заплаканную секретаршу: Пиотровского взяли.

А 13 июня 1937 года в прессе появилось сообщение о расстреле Тухачевского, с которым Шостакович дружил.

Вы себя считаете счастливой женщиной?

Пока он был жив - да, конечно. Очень. Он все брал на себя.

Есть другая версия: что он был как ребенок.

Нет. Он определял нашу жизнь - куда пойдем, куда поедем, что будем делать.

Как он к вам относился? Как к другу, как к младшей?

Как к части самого себя.

То есть был очень близкий союз?

Я думаю, что да. Была такая твердая основа. Фундамент крепкий. Что бы ни случалось, мы знали, что стоим твердо. Надежность во взаимоотношениях. И радостей было много.

Закончив потрясающий Восьмой квартет, он в своей характерной мрачно-иронической манере сообщил другу: «...написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета»...

На самом деле это ужасно, когда в последней части - две эпитафии, и одна из них - мне. Вот он сидит, живой, теплый человек - и такое пишет.

Он назвал темы сюиты: Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие. Он вам это сыграл?

Сыграл. И посвящение показал.

Как вы прореагировали?

Я поблагодарила.

Я понимаю, а внутри?

Я испугалась.

Я думала об одном, редко встречающемся качестве - сарказме в музыке. Откуда это у Шостаковича?

Митя с молодости любил Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Зощенко, это первое. А второе... Я была однажды в квартире Ладо Гудиашвили, его вдова показывала рисунки, закрытые тканью, сказав, что никому их не показывает. Тогда, когда были «исторические постановления», Гудиашвили тоже ходил на эти собрания-заседания. А вернувшись домой, давал себе волю в сатирических рисунках. Например, лежит прекрасная женщина, и по ней ползают человечки с ножами: уничтожают красоту. От жуткого раздражения все. И Дмитрий Дмитриевич сочинял «Антиформалистический раек» в стол, душу отвести, он же не думал, что это когда-нибудь исполнят.

Во введении к партитуре упомянут Опостылов, под которым выведен один из бессовестных гонителей Шостаковича, музыковед-аппаратчик (сегодня сказали бы: политтехнолог) Павел Апостолов. Музыка и жизнь сходятся - как фарс и как драма. 21 июня 1969 года в Малом зале Консерватории - общественное прослушивание необыкновенной Четырнадцатой симфонии. Шостакович, уже очень нездоровый, неожиданно выходит на сцену, чтобы предварить исполнение несколькими словами. В том числе цитатой из Островского, прозвучавшей так: «Жизнь дается нам только один раз, а значит, прожить ее нужно честно и достойно во всех отношениях и никогда не делать того, чего пришлось бы стыдиться». Биограф Шостаковича описывает дальнейшее: «Во время этого выступления в зрительном зале неожиданно возник шум: бледный как мел человек покинул зал... И когда в последней части прозвучали слова «Всевластна смерть. Она на страже...», в коридоре Консерватории лежали уже лишь останки человека, который за полчаса до того, собрав последние силы, сумел выйти из зала. Это был Павел Апостолов».

Как уходил Дмитрий Дмитриевич?

Он болел много лет, не могли найти источник болезни. Говорили, что-то вроде хронического полиомиелита. Клали в больницу. Пичкали витаминами, заставляли заниматься физкультурой. Полгода пройдет - опять. Слабели правая рука, правая нога. Дмитрий Дмитриевич очень страдал, что не может играть на рояле. Когда на него смотрели, нервничал, двигался хуже. Два инфаркта. Потом рак. Опухоль была в средостении, ее не смогли увидеть. Какое-то время я давала ему лекарство на корнях аконита, посоветовал Солженицын, в Киргизии делали настойку, и я попросила Айтматова привезти. Это не вылечивает, видимо, но останавливает развитие опухоли. Известный рентгенолог Тагер посмотрел томограммы и сказал, что все хорошо, ничего нет, я перестала давать лекарство, а очень скоро врачи собрались и сказали: ах, уже ничего нельзя сделать. Он был дома, потом в больнице. Когда сказали, что все плохо, я попросила выписать нас. Потом ему стало плохо, его опять увезли.

И как вы?

Что я? Я осталась. Когда его не стало, я решила, что я, пожалуй, буду жить так, как будто он есть, как будто нас двое, и я должна максимально разбираться, как для него лучше. Лучше в музыке, поскольку это главное для него.

А вы не хотите написать воспоминания?

Не хочу.

Он сказал однажды: если будешь писать обо мне воспоминания, с того света буду являться. Кому какое дело, как мы жили. Как сумели, так прожили.

Он вам снится?

Нет. Он говорил, что покойники снятся к перемене погоды. Мне дважды снился один сон, будто я в ленинградской квартире моего детства, за окнами темно, во всех комнатах горит свет, ветер поднимает занавески, и никого нет.

А тактика была такая: соглашаясь на словах, протестовать в музыке. Вы профессионально эту музыку расшифровываете, читаете послания композитора, исходя из музыкальных цитат и нотной «монограммы», видите «танец смертника» в Скрипичном концерте, или «реквием по самому себе» в Восьмом квартете, но публика этих «знаков» может не прочитать...

И.Ч.: В обеих своих книгах о Шостаковиче вы писали про запись моцартовского концерта, сделанного Марией Юдиной специально для Сталина. Когда он умер, она была найдена возле его кровати.

Есть, есть некоторые штрихи, на которые натыкаешься - и застываешь в удивлении. Скажем, Сталин прислал самолёт специально для Ахматовой, чтобы вывезти её из осаждённого Ленинграда...

Не будем говорить, что он потом, после войны, с нею сделал, но факт, что он помнил о поэтессе и дал приказ её вывезти, налицо...

С.В.: Он дал Шостаковичу Сталинскую премию первой степени за квинтет - сложную камерную музыку. Это был 1940 год, эти премии давались в первый раз, с особым отбором.

Мы знаем из документов, что Сталина пытались отговорить от этого решения. Почему мы не можем предположить, что Сталин прослушал музыку Шостаковича и она ему понравилась?

И.Ч.: Понятно уже, что вы делаете работу, которую за вас, наверное, не сделает никто. Вы её начали, вам её продолжать; не знаю, есть у вас предшественники?

С.В.: Хотя бы тот же Симонов…

И.Ч.: Симонов не был исследователем, он писал воспоминания. Дело ваше, Соломон, сложное; в стране, где, с одной стороны, миллионы пострадали от репрессий, от коллективизации, от различных кампаний по борьбе с «вредителями», а с другой стороны, где часть населения считает именно Сталина «лицом России», вопрос этот обоюдоострый - что красная тряпка для быка...

С.В.: Кстати сказать, позиция Шостаковича с моей не совпадает. Она достаточно чётко зафиксирована в его мемуарах. У него был другой взгляд на Сталина, там была высокая эмоциональная нота, схожая с вашей. Потому я и взялся писать эту вторую книгу, чтобы высказаться самому - в связи с новыми открывшимися материалами.

И.Ч.: Понимаю вашу позицию, исследователь должен всесторонне изучать свой «объект». Мне только кажется, что у вас, как у всякого увлечённого исследователя, возникает в отношении этого объекта некоторая пристрастность.

По определению Владимира Спивакова, вы занимаетесь своего рода «расчисткой иконы». Вы показываете, какую тактику вынужден был избрать композитор в условиях тотального террора, когда, обвинённый в «сумбуре вместо музыки» (1936) или в «формализме» (1948), старался сохранить себя для творчества.

Слова же люди слышат и читают...

Не из этого ли источника проистекло желание композитора высказаться в мемуарах?

С.В.: Безусловно, вы правильно уловили. Вне всякого сомнения, Шостаковича огорчало то, что слушатели, в том числе и на Западе, не понимают скрытого смысла его произведений, что побудило его высказаться прямо.

Он видел, что слова многое объясняют. Стремление объяснить скрытые смыслы - это то, чем занимается герменевтика. Она не зря завоевала такое существенное место в современной культуре. Появилась целая наука под названием иконология, ею занимался немецкий учёный Эрвин Панофски, его сферой была интерпретация изобразительного искусства Средних веков, Возрождения, барокко.

Культура этого времени была переполнена скрытыми смыслами, и это было богатейшее поле для интерпретаций. Эти скрытые смыслы, эта символика в изобразительном искусстве дают второй, третий планы восприятия...

И.Ч.: Если исследователь живёт в другую эпоху, как ваш немец, то ему гораздо сложнее до этих скрытых смыслов доискаться. Что до Шостаковича, то вы были его современником, с ним непосредственно общались, вам, бесспорно, легче проникнуть в его замыслы, ибо вы погружены в этот контекст - исторический, политический, личный...

Вы словно в открытой книге читаете и видите, что происходит на душе у композитора. Мы, обычные слушатели, воспринимаем драматизм, трагедийность, но не сцепления, не ассоциации, к которым отсылается высокий профессионал...

С.В.: Должен сказать, что музыка одновременно и зашифровывает, и даёт возможность очень точно высказаться - специфическим образом.

Дело в том, что музыкальные звуки, ноты - все имеют буквенные обозначения. Они разные, но есть общепринятые. Вот есть у Шостаковича мотив, который звучит так: та/та>та>та.

И.Ч.: Это его монограмма?

С.В.: Да, первые буквы имени и фамилии по-немецки. Это на самом деле самая простейшая разгадка. Если ты слышишь эти звуки, то понятно: это он говорит о себе. Любопытный факт.

Шостакович и Прокофьев. Шостакович и Стравинский. Тайнопись. 15 симфоний и 15 квартетов - этапы большого пути? В рамках цикла «Композиторы о композиторах» В. Раннев рассуждает о Д. Шостаковиче. До этого А. Батагов говорил об И.С. Бахе, С. Невский - о Г. Малере, Д. Курляндский - об А. Моцарте. Родившийся в Москве, современный композитор-экспериментатор Владимир Раннев ныне живёт и работает в Санкт-Петербурге, проделав, таким образом, путь, обратный тому, который в середине прошлого века осуществил один из главных симфонистов советской эпохи. Ведь Шостакович родился в Санкт-Петербурге, вырос и начал сочинять в Ленинграде, затем переехал в столицу СССР. Но говорим мы с Ранневым не о месте жизни, но о месте встречи, которым является великая музыка великого композитора.

То, что Шостакович использовал музыкальную монограмму, было известно ещё при его жизни практически всем писавшим о его музыке. Но даже близко его знавшие люди настойчиво подчёркивали: не нужно им придавать никакого автобиографического значения.

Шостакович им: это я, это я, посмотрите! А они, испуганно: нет, нет, нет, Дмитрий Дмитриевич, это не вы!

DSCH - это его монограмма, использовал он и другие монограммы. Вот интересный момент. В Десятой симфонии 12 раз повторяется один и тот же мотив у валторны, и все гадали, что бы это значило.

Вдруг выяснилось, что ДД был в то время увлечён своей ученицей, по имени Эльмира Назирова. В этом мотиве он зашифровал имя Эльмиры. Вложил свою эмоцию в произведение, в ХХ веке это довольно распространённая игра. Альбан Берг, оказавший огромное влияние на Шостаковича, и они, кстати, встречались в Ленинграде в 1927 году, когда австрийский композитор приезжал на премьеру своей оперы «Воццек», - так вот Берг так зашифровывал имена своих возлюбленных.

И.Ч.: Так и «Поэма без героя» Ахматовой вся зашифрована. До сих пор разгадывают.

С.В.: Только там нужно гадать, а здесь гадать не нужно.

И.Ч.: Впечатляет рассказ о том, что тему известного бернсовского стихотворения о пустившемся перед виселицей в пляс Макферсоне Шостакович включил в несколько «автобиографических» произведений.

(пер. С. Маршака)

Или Восьмой квартет, который вроде бы был посвящён жертвам фашизма... однако в письме к Исааку Гликману ДД признался, что написал реквием по самому себе.

С.В.: Когда сыграли это сочинение, всем всё было ясно. Но я, как и все, написал тогда в заметке, что квартет посвящён «памяти жертв фашизма».

Были такие жёсткие параметры, за пределы которых нельзя было выйти. Нельзя было писать, что это автобиографическое произведение, что Шостакович жалуется в нём на свою тяжёлую судьбину и именно поэтому цитирует песню «Замучен тяжёлой неволей»...

И.Ч.: Недавно наткнулась на рецензию на вашу книгу, где опять подвергается сомнению, что Седьмая симфония направлена не только против фашистского нашествия, но и против сталинского террора. Никак это не входит в сознание.

С.В.: Факт тот, что тему нашествия, которая чётко ассоциируется у слушателей с фашистами, ДД играл своим ученикам до войны . Это установленный факт. Но людям удобнее жить по популярным, закрепившимся в сознании формулам.

И.Ч.: Эти формулы разбиваются о доказательства. В книге о Шостаковиче они уже более развёрнуты. И любопытно, что сейчас это сходство двух систем, двух тоталитарных правлений - Сталина и Гитлера - уже все видят, это стало общим местом.

С.В.: Я не собираюсь в отношении кого бы то ни было - Шостаковича, Сталина - ставить какую-то окончательную точку. Я сторонник исследования, которое является процессом. И процесс этот бесконечен.

В отношении Шостаковича, например, я насчитал в течение его жизни 15 разных рецепционных позиций. Причём началось это с самой высокой ноты. В 1923 году - ему было 17 лет - его в печати назвали гением. Представляете, так начать?

И.Ч.: Начало прекрасное. Такое начало было и у Ахматовой.

И.Ч.: Это, скорей всего, когда работал с Мейерхольдом и Маяковским над «Клопом».

С.В.: Потом он стал «надеждой советской власти», потом «формалистом». Во время войны он стал «композитором-воином».

Шостакович «взял на себя несвойственную музыке функцию, а именно исконную функцию русской литературы». Начиная с Пятой симфонии, целый ряд его произведений можно «читать» как обличительный документ сталинского времени. А можно и не читать. В рамках нашего цикла бесед с современными композиторами о своих предшественниках мы уже неоднократно обращались к фигуре Шостаковича. Первым о творчестве и жизниДмитрия Дмитриевича говорил Владимир Раннев. Вспоминал своего учителя и петербургский сочинитель Сергей Слонимский.

После войны он стал «антинародным» композитором. Умер он «великим советским композитором». Эпитет «великий» тогда был употреблён в некрологе впервые после смерти Сталина. Задержали некролог, чтобы получить санкцию Брежнева, который был в отпуске.

Моя интерпретация - и скрытых смыслов музыки Шостаковича, и его биографии, и его взаимоотношений со Сталиным - не претендует на окончательность. Это, возможно, ещё одна «позиция»...

И.Ч.: Кстати, почему вы называете Шостаковича «популистом»?

С.В.: «Популизм» для меня, может быть, не очень удачное обозначение народничества.

И.Ч.: То есть вы используете это слово не в отрицательном значении, в каком оно сейчас употребляется?

С.В.: Ни в коем случае. Идеология семьи ДД, его родителей была народнической. В семье Шостакович - не будем об этом забывать - были революционеры.

И тут мы опять возвращаемся к общему культурному полю у Сталина и Шостаковича - один и другой выросли в рамках народнической идеологии.

И.Ч.: Почему же Шостакович, по-вашему, порой был Самозванцем?

С.В.: Вас, по-моему, смущает семантика. Я обратил внимание на то, что Пушкин пишет о Самозванце с явной симпатией.

И.Ч.: Согласна, с симпатией. В пушкинской трагедии Самозванца зовут Григорий Отрепьев. Для вас Шостакович похож на него?

С.В.: Не знаю, заметил ли кто-нибудь до меня, что Пушкин представлен в «Борисе Годунове» тремя фигурами. Он видит себя в летописце Пимене, видит себя в Юродивом, говорящем правду в лицо царю, и видит себя в Самозванце. Самозванец - это такой весёлый авантюрист.

И.Ч.: Об этих трёх ипостасях Пушкина я, признаться, нигде не читала, впрямую об этом никто не писал. Так мотив самозванства не связан с общественной деятельностью Шостаковича?

С.В.: Связан. Я говорю о том, что человек типа Шостаковича, занявшись общественной деятельностью, невольно начинает делать некоторые несвойственные ему вещи, например читать не им написанные речи...

В этом есть некий налёт самозванства.

И.Ч.: Он делает не своё дело, и он за него как бы не отвечает. Но здесь есть формальная сторона, а есть содержательная. Конечно, когда он читает по бумажке какие-то чужие речи, - он Самозванец. Но если он реально помогал людям...

С.В.: Скольких людей он вытащил из лагерей!

И.Ч.: Тогда какое это самозванство!

С.В.: Человек, который входит в коридоры власти, - а ДД вошёл в них, став секретарём Союза композиторов, - неизбежно становится представительской фигурой. Свадебным генералом. Нужно было где-то присутствовать, выслушивать доклады, самому их делать...

А вообще это была нагрузка, которую ДД сам себе повесил на шею, считая, что должен «потрудиться» для народа. Это была «народническая традиция» его семьи.

Тогда союз занимался реальными делами помощи композиторам - организацией концертов, обеспечением жильём, пенсиями. Это сейчас все выживают в одиночку и творческие союзы живут за счёт сдачи в аренду помещений...

И.Ч.: Итак, в опасное сталинское время Шостакович выработал для себя некую концепцию. Слова для него перестали что-то значить, и свои истинные мысли он выражал в музыке.

Это вызывает у многих недоверие. Люди слушают слова и верят словам. А если человек выступает с «правильными» речами, подписывает официозные письма...

Причём обращается внимание не на ту подпись, которую Шостакович поставил под письмом в защиту Бродского, а на ту, что в письме против академика Сахарова... Подписывал он это письмо? Я слышала, что подпись Шостаковича поставили без него.

С.В.: Да, об этом есть свидетельство его вдовы. Кто-то скажет: «Почему же он не выступил против фальсификации?» Что сказать? Я не припомню такой истории даже в период позднего Советского Союза, чтобы кто-то опротестовал свою подпись под официозным документом.

Есть свидетельство Евтушенко: Шостакович подписывал официальные бумаги не читая, причём «вверх ногами». Это для него ничего не значило, зато он говорил: «В музыке я никогда не лгу».

Моя точка зрения такая: даже самый большой гений бывает, что ошибается. Шостакович в этом вопросе ошибался.

И.Ч.: В чём он ошибался?

С.В.: Он ошибался в том, что считал, что его выступления, подписи под письмами - всё это никак не скажется на восприятии его музыки. Оказалось, что люди принимают это во внимание, запоминают...

Интересно, что подписи Шостаковича нет ни под одним «осудительным» письмом сталинского времени, когда это грозило смертью и заканчивалось часто смертью. Тогда Шостакович ничего такого не подписывал.

С возрастом, с болезнями, с общим нарастанием пессимизма его поведение изменилось. И до сих пор, когда обсуждают личность Шостаковича, всплывают два конкретных факта: вступление в партию в 1960 году и подпись под сахаровским письмом.

И.Ч.: Погодите, Соломон. Вы же говорите, что, по рассказу Ирины Антоновны Шостакович, подпись под письмом против Сахарова была поддельная, ДД его не подписывал. А насчёт партии...

Стоит прочесть письмо к Исааку Гликману с описанием чудовищных моральных мук, связанных с вынужденным вступлением Шостаковича в ряды КПСС, как поймёшь, чего стоил композитору этот шаг.

С.В.: Шостаковичу как раз тогда предложили пост первого секретаря Союза композиторов РСФСР.

И.Ч.: Это связано одно с другим. ДД в своём бытовом поведении не был личностью героической, лезущей на рожон. Ему нужно было хранить себя для музыки, для семьи, для детей...

С.В.: Вы знаете, Ирина, что Рудольф Баршай предложил в качестве эпитафии для Шостаковича? «Здесь лежит человек, который не боялся Сталина, но боялся управдома».

Вступление в партию для Шостаковича - трагический шаг.

Окончание следует…